Дни - Джеймс Лавгроув

– А что случилось?

– Это та воровка, которую вы арестовали. Она хочет с вами говорить. Настаивает.

– Но я сейчас занят.

– Фрэнк?

– «Сельскохозяйственная техника» находится в юго-восточном секторе на Красном этаже. Туда можно попасть, воспользовавшись лифтами, помеченными буквами «И», «К» и «Л».

– Фрэнк?

– Извини, Дона… – Извини, Дональд, я разговариваю с «Глазом». – «Глаз», все это очень странно.

– Понимаю, мистер Хаббл, я сама бы и не подумала вас беспокоить, но там, в Следственном, уверяют, что она отказывается с кем-либо говорить, пока вы не придете.

– Говорить? О чем?

– Простите, но я не знаю. Мне об этом не сообщили.

– Другого времени не могли найти! – По правде говоря, думает Фрэнк, могло быть куда хуже.

– Что поделать? Еще раз приношу свои извинения.

– Ладно, скажите, что Хаббл идет. – Дональд, мне надо идти.

– А что случилось?

– Сам не знаю.

– Что, нельзя с этим подождать? Неужели вместо тебя кто-нибудь другой не управится?

– Видимо, нет.

Мистер Блум оставляет свои подозрения при себе. Для Призрака вполне естественно сделать вид, что у него неотложная встреча, чтобы выкарабкаться из ситуации, начавшей приобретать неприятно-личную окраску.

– Ну хорошо. Знаешь, нам явно есть о чем потолковать. Давай за обедом встретимся.

– Дональд, я не…

– Давай в час, в итальянском ресторане на кольце Зеленого этажа.

– Думаю, это не лучшее место для разговора.

– Фрэнк, да там никто на тебя внимания не обратит! Или на меня – если я сам этого не захочу.

– Ну… – Фрэнк уже стоит в дверях.

– Значит, договорились. Ровно в час. Обещай, что придешь.

Фрэнк, несколько смутившись собственной поспешности, с которой ухватился за возможность улизнуть, не находит в себе сил отказаться.

– Вообще-то я иду обедать без четверти час, – говорит он.

– Хорошо, тогда без четверти.

18

Ши: седьмая гексаграмма из «Книги Перемен», обычно понимаемая как необходимость сознательного уединения, подобно полководцу, богатому опытом и годами, обдумывающему предстоящее наступление

10.42

За обедом Септимус День любил разглагольствовать перед сыновьями об искусстве торговли, каковое – во всяком случае, для него – являлось одновременно и искусством жизни. Вместо обычной застольной беседы основатель первого и (на протяжении большей части его жизни) крупнейшего гигамаркета в мире, бывало, подолгу рассуждал за едой на любые темы, приходившие ему в голову, умудряясь извлекать из них полезные уроки применительно к магазину, – совсем как священник, который, читая проповедь, извлекает уроки из обыденных событий и толкует их применительно к религии. Лекции-проповеди Септимуса Дня всегда завершались лапидарными афоризмами, которых у него в запасе было множество – они заменяли ему цитаты из Священного Писания.

В позднейшие годы аудитория Септимуса, слушавшая его лекции, состояла главным образом из Криса и Понди. Остальные пять братьев учились тогда в школах-пансионах или в университете, а Понди окончил университет, получив диплом с отличием, в тот же год, когда Крис вышел из возраста пеленок и дорос до горшка. И вот они втроем сидели за вечерней трапезой в освещенной гробовым пламенем свечей, похожей на склеп столовой семейного особняка, где им прислуживал внимательный к любым мелочам Пёрч. Невзирая на то, что стол был почти пуст, старик витийствовал, как обычно, лишь изредка бросая взгляды на старшего и младшего из своих сыновей, как будто Понди с Крисом – просто двое из многих присутствующих.

Крис рос, наблюдая физический и умственный закат отца. Ему не выпало застать то время, когда Септимус еще пребывал в добром здравии, и, видя, как блеск целого отцова глаза тускнеет с каждым днем, глядя на то, как слабеют руки и замедляется мышление старика, он по-детски мечтал чем-нибудь помочь ему, как-нибудь ободрить Септимуса, убедить его в том, что все в порядке, что не стоит предаваться тихой грусти, словно подтачивающей изнутри. Для этого достаточно было бы обнять отца, однако выказывать чувства – особенно такие, что возникали самопроизвольно и непредсказуемо, – в семействе Дня считалось совершенно недопустимым. Септимус День занимался не воспитанием детей, а обучением преемников, которым предстояло после его смерти взять в свои руки созданное им дело.

Крис рос – ему уже исполнилось пять, шесть, семь лет, – а обеденные лекции отца становились все более сбивчивыми и бессвязными. Иногда, заплутав в дебрях очередной длинной витиеватой фразы, старик вздрагивал, словно до этого мирно спал, а тут кто-то громко крикнул ему в ухо. Тогда он замолкал, моргая, оглядывался по сторонам, а потом возобновлял речь, но уже совсем на другую тему. А иногда он как бы загонял себя в угол, повторяя одну и ту же фразу по нескольку раз, будто не силясь передать ее смысл во всей полноте и во всем разнообразии оттенков. И даже малолетний Крис прекрасно понимал: Понди правильно сделал, что взял на себя бремя управления магазином. Отец уже сдавал позиции.

Если эти лекции чему-то и научили Криса, так это терпению. Слушая их, он вынужден был подолгу высиживать, храня почтительное молчание, и постепенно научился «отключать» отцовский голос – пока, наконец, ни единый звук из сказанного стариком не долетал до его сознания. Тем не менее многие из сентенций Септимуса каким-то образом – наверное, благодаря упорному повторению – поселились в его памяти, оставшись там навсегда.

Например, такая: «Другие люди существуют для того, чтобы подчинять их своей воле. Воля – это всё. Благодаря воле можно добиться всего. Воплотить мечту в действительность, воздвигнуть посреди пустыря огромное здание, скопить состояние. Отсутствие опыта и компетенции не является препятствием – была бы только воля».

Или: «Числа наделены силой. Числа суть механизмы, с помощью которых можно осадить крепость Судьбы, взобраться на ее валы и разграбить ее сокровища. И нет числа более важного, чем число семь. Я – младший из семи братьев – сам породил семерых сыновей исключительно для того, чтобы гарантировать в дальнейшем свой успех. Число семь – это талисман, обладающий разными значениями и огромной силой, которую никому не удастся сломить».

Или: «Покупатели – бараны, они ждут, чтобы с ними обращались, как с баранами. Обращайтесь с ними, как с королевскими особами, хотя они и остаются баранами, – в таком случае они и не подумают жаловаться, когда вы начнете стричь их».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});