Хранитель Времени - Дэвид Зинделл

Он взял у меня разжеванную печенку и съел.

– Вам, людям из южных льдов, снятся странные сны, да? И ложные. Вот ты – добрый человек, но иногда твои слова режут, как ветер. Я скажу тебе самое простое из того, что знаю: голодный не так уверен в существовании горячего мяса, как я – в существовании Бога.

Почти весь вечер я сидел с ним и кормил его, как звери кормят свое потомство. Мы говорили о многом, но больше всего – это главным образом относится к Шанидару – о добре и зле. Я был удивлен свободой его речи, однако алалои – философы от природы и любят поговорить. Кроме того, мне показалось, что Шанидар очень остро сознает, насколько сам близок к смерти, и очень нуждается в чьем-нибудь обществе, хотя бы и в моем. Но меня озадачивало то, что я как будто пришелся ему по сердцу, в то время как я не питал к нему ни малейшей симпатии. Я только жалел его – эта жалость усилилась, когда он ощупью нашел мою руку и сказал:

– Когда-то давно мне приснилось, что у меня есть сын, но никто из наших женщин не пошел бы замуж за человека, который не умер в свое время, так ведь? Мне снилось… знаешь, небесные огни – это глаза Бога, и они смотрят на нас. Эти огни – звезды, и там, в сиянии очей Бога, тоже живут люди, хотя никто не верит, что это правда. Будь у меня сын, я рассказал бы ему об этом… послушай, я хочу тебя кое о чем спросить. Когда придет мое время уходить – не теперь еще, ведь эта печенка так славно улеглась у меня в животе, – когда оно придет, ты… Не надо Юрию знать, что ты принес мне тюленью печенку, – иначе он подумает, что я украл ее у других, а я поступил бы нехорошо, если бы правда так сделал, верно? Так вот – когда Бог захочет отведать моего мяса, ты вынесешь меня из пещеры, чтобы я мог посидеть под пологом ночи? Я хочу еще раз почувствовать звездный свет, прежде чем пуститься в великое путешествие.

Я пообещал выполнить его просьбу, а он пожал мне руку и поблагодарил. Я принес ему столько мяса, сказал он. что теперь он сможет спокойно уснуть, не думая о своем голоде. Он с улыбкой погладил свой живот, и я, радуясь, что покончил со своим омерзительным занятием, тоже улыбнулся. Момент, казалось бы, был самый благостный – на самом деле в нем заключался ужас. Меня охватила вдруг острая, необъяснимая паника. Стены грота, пестрящие яркими красками, треск поленьев, выбрасывающих искры, зловонные запахи крови и нечистого дыхания, беззубая улыбка Шанидара – все это вселило в меня глубокий страх перед собственным существованием. Безнадежность человеческой жизни ужасала меня. Шанидар улыбался мне с той стороны костра, и казалось, будто его голова плавает поверх оранжевого пламени. Я видел только его лицо, исчерченное и высушенное временем, – оно улыбалось, как и мое. Своими глазами я смотрел в такие же глаза, подернутые льдом катаракт. У каждого человека глаза когда-нибудь будут такими, если он проживет достаточно долго. Меня потряс этот страх, это глубокое знание, эта полная уверенность в том, что улыбающееся лицо Шанидара являет собой копию моего. Ничто не спасет меня от такой судьбы, если мои часы начнут тикать медленнее, как его часы. Сейчас я молод, но очень скоро, если считать по универсальному времени, я буду стар. Мой страх был так велик, что мне хотелось закричать, позвать на помощь. Но помощи ждать было неоткуда – от этой мысли сводило желудок и бросало в пот. Резчики и цефики могут вернуть телу молодость несколько, даже много раз, но изменчивость человеческого «я», человеческой души им побороть не дано. Нет способа сохранить себя молодым, уберечь себя от внутренних перемен. Я обречен меняться – это моя судьба и судьба каждого человека. Шанидар улыбался беззубым ртом, и я сознавал, что вся моя жизнь до этого момента была ненастоящей. Рисунки на стенах и мое больное колено – все представлялось мне нереальным.

Шанидар, словно подслушав мои мысли, повернул ко мне голову, и улыбка вдруг исчезла с его лица.

– Даже добрые люди вроде нас с тобой стареют, так ведь? Вот почему мы должны уходить в свое время. Иначе нам никогда не будет покоя.

Он стал говорить о покое и просветлении, ожидающем нас по ту сторону дня, и о любви к своему народу, почти полностью отвергнувшему его. Должен сознаться, я слушал его внимательно. Мне хотелось убежать от него в главную пещеру, увидеть Соли и остальных, объяснить им, что наш поиск секрета жизни – глупая и бессмысленная затея. Никакого секрета нет – есть только давящий гнет бытия, в конце которого наступает ничто.

Я вскочил, почти не слушая Пещерного Старца, и он сказал:

– Еще одно перед тем, как ты уйдешь, да? Я забыл сказать тебе об этом, но ты должен знать. Крылья Бога простираются через всю вселенную – я ведь уже говорил тебе? Они серебряные и простираются до самого края, но глаза Бога закрыты, ибо он спит. Однажды Бог проснется и увидит себя таким, как есть. Я так и слышу его крик, хлопанье его крыльев. Но пока это время не настало, добра и зла не существует, ибо один Бог ведает, что хорошо и что плохо. Вот это я и хотел тебе сказать. Такие люди, как мы с тобой, добрые люди, убивающие своих доффелей, должны поступать по собственной воле, потому что нам все дозволено. Но даром ничего не дается, так ведь? – Он провел дрожащими пальцами по своим деснам. – Надо платить.

Я спустился по скальному проходу быстро, как только мог. Я хотел найти Катарину, погладить ее волосы, спросить, что она видела: пусть скажет мне, каким я буду в старости. Пещерный Старец затянул мне вслед скорбную песню, и я старался не слушать ее.

12

МАЛАЯ СМЕРТЬ

Как объяснить то, что волны пространственно-временного континуума способны контролировать собственное волнение? Как объяснить, что связанная энергия достигает еще большей концентрации, вместо того чтобы постепенно иссякнуть, приведя к тепловой смерти и вселенскому покою? Как объяснить, что сознание стремится к более высокому уровню сознания и жизнь порождает высшую и более сложную жизнь?

Хорти Хостхох,«Реквием по хомо сапиенс»

Мое «семейство» пировало в главной пещере вместе со всеми деваки. Я, одержимый мыслями о распаде и смерти, оказался не готов к дружной радости ста двадцати человек, набивающих желудки прекраснейшим на свете мясом. Это был пир плоти, праздник любви и жизни, не знающий пауз и передышек. Все, кроме грудных младенцев и малых детей, объедались жареной мякотью и жиром. (Многие так изголодались, что начали пиршество с сырого мяса.) Пещеру наполняли вкусные запахи, а ребятишки весело щебетали, лакомясь жареной печенкой, которую макали в расплавленный жир. Юрий и вся прочая Манвелина охотно поделились едой с Елиналиной и Рейналиной. Охотники двух этих семей вернулись после охоты на шегшея раньше нас и с пустыми нартами, но Юрий объявил, что голодными они не останутся – ведь в следующий раз удача может обернуться другой стороной. Даже Шарайлина, занимавшая самый низкий статус среди всех семей после одного давнего неприглядного события, – и та получила свою долю. Между хижинами на полу валялись разгрызенные кости и раздутые тела объевшихся (то есть почти все племя). Лежавшие отрыгивались и стонали. Многие, к моему удивлению, при этом отпускали сальные шутки и открыто лапали друг друга. Молодка из Еленалины – кажется, ее звали Пуалани, – хихикая, шептала что-то на ухо Чокло. Потом они, обнявшись, скрылись в одной из хижин Еленалины. Повсюду в мягком мигающем свете горючего камня мужчины и женщины делились на пары, ласкали друг друга и расходились по темным углам. Бардо, сидя между двумя хорошенькими девушками из Манвелины, обнимал их и пел. Под несущиеся из хижин страстные вздохи он подмигнул мне и прокричал.

– Двое для одного – в самый раз, а вот для двух таких, как мы, будет маловато! Но Бардо нынче доволен и потому готов поделиться. Где ты был? Ты белый, точно птичий помет.

– Где Катарина? – спросил я.

– Забудь о Катарине. Какое тебе дело, где она?

Время было не совсем подходящее, чтобы оповещать его о наших любовных делах – хотя, судя по его хитрым карим гляделкам, он догадался об этом еще до отправления из Города.

– Ты ее видел?

Он, не отвечая, ткнулся губами в шею младшей из двух девушек, с маленьким носиком и приятным звонким смехом.

– Это Надя, дочь Дженсе. Говорит, что любопытствует узнать, достаточно ли длинное и крепкое у Мэллори Тюленебоя копье, чтобы пробить ее аклию.

Надя хихикнула и явно испытала разочарование, когда я покачал головой.

– Я должен найти Катарину.

– Вот ведь горе-то. – Он встал и отвел меня в сторону. – Что с тобой стряслось?

Я хотел рассказать ему о своем визите к Шанидару, но прикусил губу и выдавил из себя:

– Экспедиция, поиск… все это бессмысленно.

– Ясное дело. Потому-то и надо жить, пока живется. Жизнь скучна и бессмысленна, но в тот момент, когда ты извергаешься в женщину, скука проходит, и – тебе не скучно? – и ты чувствуешь, что сейчас умрешь не то от удовольствия, не то от чего-то еще – но тебе на это наплевать. Ты умираешь малой смертью, а она визжит и впивается ногтями тебе в спину, потому что тоже умирает – да разве есть что-нибудь лучше этого?