Том 10. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Меня пробрал холодный ужас, и я чуть не подавился куском омлета.

— Весьма сожалею, сэр, но сегодня после обеда, когда я его гладил, я нечаянно оставил на нем горячий утюг. Боюсь, что больше вы уже не сможете его надеть, сэр.

Комнату наполнила так называемая многозначительная тишина.

— Я крайне сожалею, сэр.

Признаюсь, на мгновение меня снова охватил прежний праведный гнев, поигрывая мышцами и храпя ноздрями, но, как говорили на Ривьере, a quoi sert-il.[52] Праведный гнев был теперь совершенно бесполезен.

Мы, Вустеры, умеем мужественно переносить неудачи. Я печально кивнул и нацепил на вилку еще кусок омлета.

— Да ладно, Дживс.

— Благодарю вас, сэр.

Тысяча благодарностей, Дживс

Перевод с английского Л. Мотылевой и Л. Мотылева

1

Удобно усевшись за стол и приступив к яичнице с ветчиной, которую Дживс дал мне от щедрот своих, я испытывал, если можно так выразиться, странную экзальтацию. Обстановка казалась благоприятствующей. Я снова был в своей старой насиженной цитадели, и сама мысль, что я больше не увижу Тотли-Тауэрс, сэра Уоткина Бассета, его дочь Мадлен и, главное, презренного Спода, или лорда Сидкапа, как он теперь себя называет, действовала на меня как средняя взрослая доза одного из тех общедоступных лекарств, которые поднимают общий тонус и вселяют в человека бодрость.

— Яичница, Дживс, — объедение, — сказал я. — Вкусней не бывает.

— Да, сэр?

— Без сомнения, эти яйца откладывали довольные жизнью несушки. И кофе отменный. Не премину пропеть хвалу и бекону. Скажите, вам не кажется, что со мной сегодня утром что-то творится?

— По-моему, вы в хорошем настроении, сэр.

— Да, Дживс, сегодня я чувствую себя счастливым.

— Очень рад это слышать, сэр.

— Можно сказать, я на седьмом небе, и радуга висит у меня через плечо.

— Прекрасное положение вещей, сэр.

— Помните то слово, начинается с «эй», я слышал, как вы иногда говорите его?

— Эйфория, сэр?

— Вот именно. У меня давно не было такого острого приступа эйфории. Я полон до краев витамином «Б». Хотя, конечно, как долго это продлится, неизвестно. Бывает, только развеселишься, а тут уже тучи начинают делать свое черное дело.

— Совершенно верно, сэр. «Я наблюдал, как солнечный восход ласкает горы взором благосклонным, потом улыбку шлет лугам зеленым и золотит поверхность бледных вод. Но часто позволяет небосвод слоняться тучам перед светлым троном. Они ползут над миром омраченным, лишая землю царственных щедрот.»[53]

— Вот именно, — согласился я, подумав, что сам не смог бы сказать складнее. — Всегда нужно быть готовым к перемене погоды. Но пока она не произошла, будь счастлив в полную меру.

— Абсолютно точно, сэр. Carpe diem,[54] советовал римский поэт Гораций. Английский поэт Геррик выразил те же мысли и чувства, сказав, что «нужно розы рвать, пока они свежи». Ваш локоть в масленке, сэр.

— Ой, спасибо, Дживс.

Что ж, пока неплохо. Начало удачное. Но как вести повествование дальше, просто не знаю. Не представляю себе, как писать новую главу Истории Бертрама Вустера — а именно на это я собираюсь замахнуться, — не углубляясь в прошлое, не упоминая событий, случившихся в предыдущих главах и не объясняя, кто есть кто и что, где, когда и почему произошло; но начни я объяснять все это, что скажут те читатели, которые идут со мной рука об руку с самого начала? Они закричат: «Старье!» или, как говорят французы: «Deja vu».[55]

С другой стороны, я не должен забывать и о новичках. Нельзя допустить, чтобы бедолаги бились над решением ребусов. А то между нами может состояться примерно следующий обмен репликами:

Автор: Я почувствовал огромное облегчение, улизнув из Тотли-Тауэрс.

Новичок: Что это, Тотли-Тауэрс?

Автор: Дело шло к тому, что мне придется жениться на Мадлен.

Новичок: Кто это, Мадлен?

Автор: Понимаете, Гасси Финк-Ноттл сбежал с кухаркой.

Новичок: Кто это, Гасси Финк-Ноттл?

Автор: Но, к счастью, поблизости оказался Спод и перехватил ее, чем спас меня от эшафота.

Новичок: Кто это, Спод?

Сами видите, положение безнадежное. Бестолковщина, одним словом. Я вижу единственный выход: попросить читателей со стажем отвлечься ненадолго, есть множество дел, которыми они могли бы заняться — помыть машину, разгадать кроссворд, выгулять собаку, — пока я введу в курс дела начинающих.

Коротко говоря, в силу обстоятельств, о которых здесь нет нужды распространяться, Мадлен Бассет, дочь сэра Уоткина Бассета из Тотли-Тауэрс, графство Глостершир, долгое время полагала, что я безнадежно в нее влюблен, и уведомила меня, что если ей когда-нибудь представится случай дать своему нареченному Гасси Финк-Ноттлу от ворот поворот, она выйдет за меня замуж. Такой поворот нисколько меня не устраивал, ведь хотя я и сознавал, что она писаная красавица, она отвращала меня тем, что была сладко-слезливой барышней, звезды на небе считала Божьими цветочками и верила, будто всякий раз, как высморкается фея, на свет появится младенец. А это, как вы сами понимаете, последнее, что захочешь иметь у себя в доме.

Так вот, когда Гасси неожиданно сбежал с кухаркой, казалось, что Бертраму уже недолго осталось гулять на свободе. Если девушка думает, что вы в нее влюблены, и выражает желание выйти за вас замуж, не скажете же вы ей, что с большей радостью сдохнете в канаве. Конечно, это при условии, что вы, как говорится, истый preux chevalier,[56] а быть таковым я всегда стремлюсь.

Но в тот момент, когда я уже был готов надеть терновый венец, вдруг, как я сказал, появился Спод, теперь живущий под именем лорда Сидкапа. Он давно любил ее за одухотворенность, но все не мог собраться об этом сказать, и теперь, когда он объяснился, они тут же спелись. Возможно, сознание того, что она нашла себе пару и больше не представляет угрозы, было важнейшей составляющей моей теперешней эйфории.

Надеюсь, после этих разъяснений все стало ясно и дураку. Итак, продолжим. На чем мы остановились? Ах, да, я сказал Дживсу, что пребываю на седьмом небе и радуга висит у меня через плечо, но усомнился в том, что это продлится долго, и оказался прав: не успел я дважды поднести вилку ко рту, как жизнь дала мне почувствовать, что она не сладкозвучная песня, а цепь колдобин и суровых испытаний.

— Мне показалось, Дживс, — завел я досужий разговор, потягивая кофе, — или действительно сегодня утром, когда с меня спала пелена сна, я слышал стук вашей пишущей машинки?

— Да, сэр. Я кое-что сочинял.

— Письмо Чарли Силверсмиту по долгу родства или, может быть, стихи в духе того чудака, который призывал срывать розы?

Чарли Силверсмитом звали его дядю, который служил дворецким в Деверилл-холле, где в свое время мы так мило гостили.

— Ни то, ни другое, сэр. Я записывал недавние события в Тотли-Тауэрс для клубной книги.

Здесь — вот ведь незадача! — я снова должен попросить читателей-ветеранов отвлечься, пока я буду растолковывать что к чему новобранцам.

Дживс, да будет вам известно (это я уже обращаюсь к новобранцам), состоит в клубе дворецких и камердинеров, расположенном в районе Керзон-стрит, а каждый член этого клуба, согласно уставу, обязан заносить в клубную книгу самые свежие сведения о своем хозяине, чтобы желающие найти место, ознакомившись с ними, могли знать, что их ждет. Решивший наняться на работу член клуба заглядывает в клубную книгу, и если выясняется, что интересующий его джентльмен каждое утро оставляет на крыльце крошки для птиц и регулярно спасает золотоволосых детей, бросаясь под колеса автомобилей, то все в порядке, и он соглашается на работу без колебаний. Если же выясняется, что предполагаемый хозяин частенько пинает голодных собак и по утрам запускает овсянкой в прислугу, то искатель места вовремя получает предупреждение, что надо держаться от такого субъекта подальше.

Очевидно, рациональное зерно во всем этом есть, но, по-моему, такая книга — это бомба замедленного действия, и она должна быть запрещена. Дживс сказал, что одиннадцать страниц в ней посвящены мне; а как отреагирует тетя Агата, спросил я, попади книга ей в руки, ведь я у нее и так на плохом счету? Она уже высказывалась обо мне напрямик несколько лет назад, когда я был найден в спальне с двадцатью тремя кошками, — можно подумать, мне их общество было в радость! — и еще раз, когда я был обвинен — как вы понимаете, облыжно, — в том, что бросил на острове посреди озера члена кабинета министров А.Б. Филмера. Какой же простор дадут ее красноречию мои злоключения в Тотли-Тауэрс! Воображение просто пасует, Дживс, сказал я.

На это Дживс заявил, что книга не попадет в руки тете Агате: вряд ли она заглянет в «Подручный Ганимеда», — так называется клуб, — и поэтому нечего, мол, беспокоиться. Его доводы казались убедительными, и ему более или менее удалось унять мой трепет, но все-таки я не мог избавиться от чувства беспокойства, и, когда я обратился к нему, мой голос дрожал от волнения.