Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) - Николай Берг

— несколько не к месту вроде, но вообще-то очень к месту декламирует Ремер. Вот уж чего я не ожидал, так это стихов из уст прямодушного солдафона.

— Это о ком? — удивляется Саша.

— Старонемецкий шванк о бандите с благородной кровью — рыцаре Линденшмидте. Злодей, грабитель, насильник и убийца, повешен со всеми, кого взяли по поручению баденского маркграфа в ходе проведения антитеррористической операции. Да и вообще мне кажется, что нам столько раз говорили о необходимости прекращения варварских обычаев и переходе на европейские ценности, что пора уже и переходить.

— На европейские ценности? — удивляется даже обычно невозмутимый Брысь.

— Так точно, товарищ майор! — по-уставному рапортует Ремер.

— Это что еще за? — удивляется один из присутствующих ментов.

— Смотрим на европейцев — они никогда не разводили всякие русские варварские глупости о том, что нельзя уничтожать женщин и детей — если было надо — уничтожали легко и без зазрений совести. И потом не смущались. Примеров тому масса. После уничтожения у противника наиболее активных особей сопротивляться больше некому и противник попадает в полную зависимость без возможности когда-либо встать на ноги. Обычно достаточно ликвидации 30 % населения, наиболее активной части. Главное — потом некому претензии предъявлять.

— Ты и фрукт — удивляется до этого сидевший тихо сзади инженер с разноцветной шевелюрой. Да и остальные — включая меня — как-то не по-хорошему удивлены.

— Лучше быть фруктом, чем овощем — парирует капитан Ремер.

— И когда же это европейцы так истребляли гражданское население — восклицает Рукокрыл и показывает этим свою полную неосведомленность.

— Не подпрыгивай — мрачно осаживает юнца-курсанта Брысь.

— Не, товарищ майор, это он к чему нас призывает? — поддерживает дружка Ленька.

— И ты не подпрыгивай — так же мрачно заявляет майор и ему.

— Но это же фашизм какой-то!

— Это ваша безграмотность, молодые люди — парирует Ремер. Он совершенно спокоен и сейчас как раз мне приходит в голову, что немецкая фуражка или каска ему были бы в пору. Лицо у него именно сейчас какое-то слишком такое… арийское, что ли… неприятное. Мне резануло то, что он сказал, но выскакивать на манер Саши или Рукокрыла не получается. Странное ощущение — я не могу принять то, что сказал Ремер, но и возразить ему не могу. То, что европейцы, что англосаксы, что немцы, что те же бельгийцы или прибалты — самые настоящие людоеды, только людоеды с хорошим воспитанием и потому людоедствующие в перчатках с ножом и вилкой и на скатерти с фарфоровой посудой — дела не меняет.

— Рукокры… то есть курсант Званцев! Отставить пререкания. После операции будете восполнять пробелы образования.

— Но я, тащ майор…

— Отставить! Вот уж не думал, что нынешняя молодежь, да к тому же из лучших, такая безграмотная. Павел Александрович!

— Слушаю?

— Возьметесь просветить наших молодых?

— Как скажете. Молодые люди — про блокаду Ленинграда слыхали?

— Конечно, но при чем это? — удивляется Званцев. Его уши горят ярким красным цветом, словно кремлевские звезды.

— Просто при том, что тот геноцид который был устроен европейцами что у нас здесь — что в самой Европе — и ковровые бомбардировки германских городов — в первую очередь жилых кварталов, что делали к слову именно англосаксы — явления ровно тех же порядков, что и истребление испанцами инков, бельгийцами конголезцев, американцами индейцев или уничтожение жителей Соломоновых островов — от тех вообще пятая часть осталась. И тут говорить — язык устанет, потому как то же самое творилось везде, куда европейцы заявлялись со своими интересами, другое дело, что по разному истребляли — кому руки рубили, кому одеяла из-под оспенных больных дарили, кому опиум впаривали, а кого и просто расстреливали и тупо морили голодом. Сколько, например коренных тасманийцев выжило после прихода туда англичан?

— Да при чем тут европейцы-то, немцы же блокаду держали — негодует булькающий Званцев.

Майор Брысь закрывает лицо рукой.

— Фейспальм — непонятно комментирует его действия Саша. Тихо-тихо, но я слышу.

— Мда, действительно конь не валялся… — бурчит Дункан.

— Не без этого — кивает головой и Ремер.

А Павел Александрович грустно улыбнувшись неожиданно звучным левитановским голосом произносит: '900 дней солдаты из всех немецких земель, а с ними испанцы, фламандцы, голландцы, датчане, норвежцы, латыши и эстонцы боролись здесь против жестокого врага, преодолевая тяжелые климатические и природные условия. Пережитые испытания оставили неизгладимый след в памяти каждого из них. Войскам и командованию пришлось принести неслыханные жертвы без всякой надежды на победу — одна из самых неблагодарных задач, какую только можно поставить перед солдатом'. Это, если кто не понял предисловие к своим мемуарам Хартивига Польмана, командира немецкого полка, воевавшего тут. А жестокий враг — это как раз население Ленинграда, с ним боролись героические европейцы. Между прочим Хартвиг еще финнов и шведов не упомянул по мстительности своей. Вам, молодые люди читать надо побольше, это выводит тараканов из головы…

* * *

Для Ирины это утро оказалось не самым лучшим. Продрав глаза и спустив ноги с койки, она немного удивилась спросонья, что вместо ее берцев стояли какие-то рваные помойные кроссовки. Узел с вещичками, брошенный вчера в угол, тоже как-то поопал, словно сдулся, да и поставленное к стенке ружье куда-то делось. Понимать, что вещи пропали, прямо вот так с утра страшно не хотелось, и потому Ирка внимательно обвела припухшими со сна глазами тесный вагончик, в котором шмоток и вещей было настолько мало, что смотреть дважды было незачем. Да вообще-то и половины взгляда бы хватило на нищую обстановку, в которой единственно ценным были раскладушки — разношерстные и сильно потрепанные. Вещи явно исчезли. Сами уйти они не могли, значит их сперли. Свистнули, стилибонили, сляпсили, стянули, стырили… Быстро, испуганно похлопала рукой по кобуре — та съехала во время сна, но по-прежнему была привычно тяжеленькой, то есть пистолет — на месте. Спала — то не раздеваясь. Даже из карманов ничего не вынимала, это получилось удачно — не хватало бы еще вместо одежки найти какой-нибудь бомжовый шмот. Обнесли, значит, новенькую… Хороши соседушки. Сунулась в сверток — одни пустые кастрюли остались, даже примус украли. Мда, сама тоже хороша, разоспалась как медведь в берлоге, тетеря глухая. Так… Дальше-то что? Соседок в вагончике не было, Ирка с отвращением сунула ноги в чужие расхристанные лапти, наскоро поплескалась в грязноватом рукомойнике, посмотрела с сомнением на серое полотенце и выбралась на улицу, не утруждая себя вытиранием рук и лица этой половой тряпкой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});