Как я съел асфальт - Алексей Швецов

Наташа напоминала Саше обезьянку, не в самом симпатичном понимании этого слова. А обезьян Саша не любил. Не мог любить их так, как сейчас хотела, точнее, требовала от него Наташа.

Саша мучительно искал выход. Он старательно думал. Думал мысли, беспомощным комком метавшиеся по его голове, но решение, правильное и элегантное решение, не приходило.

А между тем Наташа, ободренная молчанием Саши, усилила натиск. Она соблазнительно улыбнулась кривыми желтыми зубами и начала выполнять нечто, отдаленно напоминающее стриптиз. Наташа начала вдохновенно напевать. Точнее, и не напевать даже, а мычать. Мычать какую-то совершенно неузнаваемую мелодию. При этом девушка отчаянно завиляла бедрами. После трехминутной пантомимы она перешла к собственно стриптизу. Наступил период раздевания, и Наташа начала его сверху. Не прекращая вилять задом, она стянула с себя блузку и игриво запустила ее в ошалевшего Сашу. Запах пота, исходивший от блузки, вскружил ему голову. Он почувствовал себя жутко и закрыл глаза. Закрыл их, уткнувшись в эту самую блузку, в Наташину блузку, пропахшую потом и солеными огурцами. Наташа, упиваясь мыслью, что Саша наслаждается следами аромата ее тела на блузке, призывно засмеялась:

– Иди! Иди же сюда, я покажу тебе, что такое страсть!

Но Саша не хотел этого знать. Точнее, он не хотел знать это от нее, Наташи.

– Слушай, я должен сходить в туалет, должен помыться…

– Иди же, глупышка. Иди, только возвращайся быстрее.

Саша отчетливо ощутил, четко понял, что вот он – шанс. Шанс, которого у него может больше и не случиться. Он оглянулся и прощально посмотрел на Наташу. Может быть, она что-то заподозрила, и девушка поднялась:

– Хочешь, я тебя провожу?

– Да нет, не стоит. Я уже большой мальчик.

– А вдруг ты заблудишься?

Наташа действительно пошла следом за Сашей. Она посмотрела, как мужчина скрылся в ванной, и только тогда вернулась за стол. А Саша открыл кран и долго прислушивался у двери. Выждав достаточно времени, он тихо вышел, на цыпочках прокрался по коридору, осторожно взял в руки свою куртку и обувь. Стараясь не дышать, открыл замок и побежал.

Саша бежал. В последний раз он так быстро бегал в школе на уроке физкультуры. Именно тогда он узнал, четко понял, что такое второе дыхание. А сейчас Саша бежал по мерзлой грязи в носках. Но неудобства при этом не испытывал. Саша не испытывал совершенно никакого дискомфорта, а, напротив, отчетливо чувствовал огромное облегчение. Ему было легко и спокойно. Легко, как птице в безоблачном небе. Спокойно, как в детстве, как тогда, когда бабушка пекла свои вкусные блинчики. А еще Саша думал, что он, наверное, никогда не женится.

А потом был разговор с Олей. Серьезный и даже, может быть, жесткий разговор.

– Ты это все специально сделала, точнее, подстроила? – спрашивал Саша Олю, как только вернулся в квартиру на Сретенке от Наташи. – Я там был в качестве подарка? Ну же, признайся!

– И не проси, – лениво ответила Оля, – все равно не признаюсь.

– Не важно, я и сам знаю. Знаю и твердо догадываюсь. Прошу только об одном – впредь не ставь меня в идиотское положение. И уволь меня, пожалуйста, от всех своих подруг и потенциальных невест. Сваха из тебя никакая. И я не нуждаюсь в подобных услугах. Не нуждаюсь! Запомни это твердо и отчетливо!

Саша тогда говорил резко и, может быть, зло. Но разговор этот должен был состояться, и он состоялся. Оля молчала. Она не опровергала и не соглашалась. Она молчала. Просто молчала и курила. А еще она с какой-то усмешкой в глазах смотрела на Сашу. А он чувствовал эту усмешку, видел ее, но продолжал отчитывать Олю. Отчитывать ее за вмешательство в свою личную жизнь.

Но надо было знать Олю. Знать ее мятежный, беспокойный характер, чтобы понять, что Сашины разговоры на нее не действуют. Совершенно. Уже на следующей неделе Сашу познакомили с Аллой. И познакомила их именно Оля. Но познакомила она молодых людей очень ненавязчиво. Так, что лишь по прошествии нескольких месяцев Саша узнал, что это все подстроила Оля.

Он был тогда дома и работал. Точнее, тогда не работал. Нигде не работал. Из художников-оформителей детских дошкольных учреждений его выгнали. Последняя работа Саши вызвала множество споров и кривотолков. Русалочка, которую очень натурально изобразил Саша в игровой комнате детишек одного из садиков, послужила причиной его увольнения.

Сашу тогда перестали привлекать абстрактные образы, и он перешел к реалистической манере изображения. Так было сложнее, но интереснее. Интереснее для самого Саши. Тогда и появился тот заказ. Зная о сложном и неоднозначном видении художника, директор детского предприятия, Захарова Зоя Гавриловна, настоятельно рекомендовала Саше оформить стену в несвойственной мастеру манере.

– Александр Валерьевич, – увещевала она ухмыляющегося художника, – вы поймите! Поймите главное! А главное у нас – это дети! Наши с вами дети.

– У меня нет детей, – растерянно ответил Саша, – в особенности я ничего не слышал о наших с вами детях…

– Не важно. Будут! – успокоила молодого человека директор. – Так вот, главное – это дети! А дети – они тонкие, они еще неиспорченные организмы. В духовном понимании этого слова. Саша… Можно, я вас так буду называть?

– Да-да, пожалуйста, – разрешил Саша и утвердительно покачал головой.

– Так вот, Саша, детишки не все еще четко понимают в этом сложном мире. Для них, скажем, принц, он и есть принц.

Саша вопросительно посмотрел в застекленные очками глаза Захаровой.

– Я что имею в виду? – пояснила женщина, – Принц – это всегда молодой человек, приятной наружности. С короной на голове. А у вас в яслях номер сто пятьдесят четыре принц получился… ну, мягко говоря, нетипичный. Ненатуральный принц.

– Я так вижу… – попробовал защитить своего принца Саша.

– Это я прекрасно понимаю. Но дети… дети не видят так, как видите вы. У них сложились несколько иные представления о сказочных персонажах. Ваш принц, скорее, похож на Бармалея. Судите сами: совершенно лысый, со множеством татуировок… И потом этот живот, этот неприкрытый живот, свисающий у принца до колен…

– Вы хотите, чтобы у принца до колен свисал не живот, а что-нибудь другое? – начал гневаться Саша.

– Боже упаси! – вскричала Зоя Гавриловна. – Я вас ни к чему не призываю. Но принц… Может ли такой принц разбудить поцелуем Спящую Красавицу? Да она, едва проснувшись, тут же уснет. Но уже навсегда. Она умрет от ужаса, от разрыва сердца. Или Колобок… в тех же яслях… Ничего не скажу, Колобок вышел на редкость симпатичным молодым человеком. Но почему в плавках? Почему у него длинные черные волосы? Откуда вообще у него руки и ноги? Это же Колобок! Он должен быть круглым…

– Скорее, шарообразным, – поправил Саша. – Простите, Зоя Гавриловна, но я постеснялся нарисовать для детей инвалида без ног и рук.

– А этот жест?.. – словно не слыша Сашу, продолжала критику Захарова. – Кому Колобок показывает средний палец правой руки?

– Лисичке…

– Этой рыжей размалеванной девице в мини-юбке?! Это у вас лисичка?!! А волк? Волка совсем невозможно узнать, если бы не надпись сбоку.

С волком действительно вышла незадача. Саша совершенно случайно уронил банку с черной краской. Черное бесформенное пятно на стене ничем не стиралась. Саша просто пририсовал ушки и хвост, а сбоку приписал, что это именно волк.

– Я так вижу… – сообщил в свое оправдание Саша.

– Так вот я вас прошу. Я вас умоляю! В музыкальном зале нарисуйте ноты. Вы знаете, сколько бывает нот? – неожиданно спросила Захарова.

– Предполагаю, что где-то около семи…

Ответ Саши удовлетворил директора детского сада и она продолжила:

– А ноты… изобразите их в виде птичек. Чтобы детям было весело… А птичек… Птичек сделайте реальными, похожими на себя, нарисуйте их, что называется, с человеческим лицом. Это что касается музыкального зала. Ну, а в игровой комнате пусть будет то, что вам сердце подскажет. Это должно быть что-нибудь сказочное. Точнее, из сказок Андерсена. Но чтобы это было радостно, приятно глазу и поднимало у детишек настроение…

– Все будет хорошо, – успокоил ее Саша. – Все будет реалистично. Я вам обещаю.

Саша работал целую неделю. Работал самоотверженно, без длительных перерывов на обед и почти без перекуров.

Наконец работа была закончена, и Саша, скромно пряча глаза, пригласил Зою Гавриловну взглянуть на «кое-что». Он искренне считал, что это самое «кое-что» у него получилось. Блестяще получилось. А еще точнее, и даже совсем точно, получился подлинный шедевр. Саша отчетливо понял это. Он сам несколько часов восхищенно рассматривал Русалочку. Рассматривал и думал, что слава о нем пойдет далеко и надолго. Его имя сохранится в веках, как имя Микеланджело Буонарроти, расписавшего свод Сикстинской капеллы в Ватикане.

Саша вел Захарову в игровую комнату, к своему шедевру.