Золото на крови - Евгений Сартинов

Первым приметам затишья я не поверил. По-прежнему ревел ураган, но уже глуше. Снег хоть и лепил в глаза, но без прежней ярости, налетая не спереди, а откуда-то сбоку. А главное, стало легше дышать. Содрав с лица очередную ледяную маску, я разглядел впереди темнеющую на фоне выпавшего снега махину скалы. А пройдя еще немного, оказался в благодатном оазисе затишья. Снег шел, но здесь он был не холодным убийцей, а карнавальным, предновогодним пухом.

Мы подошли вплотную к скале. Здесь силы окончательно оставили меня, и побежденный собственным грузом, я упал на спину и тупо наблюдал за тем, как остальные расчищают площадку для костра. Апатия и безразличие овладевали мной. Казалось, что душа уже отделилась от тела. Я уже не мерз и словно со стороны наблюдал за собой и за мужиками, кургузо топтавшимися около вязанок дров. Я слышал ругань Ивана, видел, как отвалился в сторону и замер выдохшийся Павел. Андрей присел около груды дров и молчал, покачиваясь из стороны в сторону. А Иван все ругался, в голосе его чувствовалась ярость, и я не мог понять, почему он так сердится? Ведь все так хорошо, уже так тепло. А Иван все ругался и смешно хлопал одной рукой об другую. Отстраненно, безразлично я видел, как выпадали из его негнущихся толстых пальцев тоненькие палочки спичек. Ну и что? Зачем все это? Не стоит так суетиться, ведь кругом такой покой.

Откинувшись на спину, я смотрел, как Иван сделал еще одну попытку подцепить непослушными руками рассыпавшиеся спички, а когда это ему не удалось, Жереба взял топор и повернулся к Снежке. Собака подняла голову, взглянула ему в лицо. Жереба встал на колени перед ней, обхватил руками ее голову, со стоном, мучительно прорычал что-то, затем подхватил двумя руками топор и обрушил его с размаху на голову Снежке. Она даже не взвизгнула, просто откинулась на

бок. А Иван вспорол лезвием топора ее белое брюхо. Сразу хлынула темная кровь, он сунул в полость живота обе руки и тут же застонал от боли. Это хлынула в омертвевшие пальцы его собственная кровь. Через пару минут он вытащил свои

дымящиеся на морозе от теплой крови руки, нагнулся, и вскоре кажущийся нестерпимо ярким огонек заплясал среди хвороста, набирая силу и мощь.

Андрей и Павел, чуть отогревшись и придя в себя, освободили меня от ноши и подтащили к огню. Они начали растирать мое лицо и руки снегом, тормошили меня и нещадно трясли. Получив возможность двигаться я немного сошел с ума и упорно пытался улечься прямо на костер, грозя разрушить хрупкое сооружение. Меня с трудом удалось удержать на дистанции, причем я сумел оттолкнуть Павла с Андреем, и лишь Жеребе удалось доброй зуботычиной остановить мой идиотский напор. Как ни странно, но рассудок мне вернула боль в обмороженных пальцах. Ломило их так, что хотелось взвыть в голос.

Пурга кончилась только после полуночи, и Жереба вздохнул с явным облегчением:

- Слава Богу, это еще не зимний буран. Тот если закрутит, то дня на три.

Костер мы поддерживали до пяти утра, экономно подбрасывая в него дровишки. Мы сумели даже натопить в котелке снега и, согрев его почти до кипятка, сварганили что-то вроде супа из медвежьего сердца. Хорошо, что Жереба предварительно его сварил. После горячей пищи я немного оттаял и изнутри, а главное, поверил, что доживу до рассвета.

Осознал я и то, в какой мы были опасности. Время от времени я посматривал в сторону, там, где прикрытое снегом, вытянулось тело Снежки. Меня не покидало чувство вины перед собакой, заплатившей своей жизнью за наше существование. Иван же словно постарел за эту ночь. До рассвета он сказал буквально несколько слов, а лишь забрезжил рассвет, молча взвалил на плечи рюкзак и побрел вперед, даже не оглянувшись туда, где лежала многолетняя спутница его походов. Но упрекнуть его ни у кого не повернулся язык. Неизбывным горем веяло от всей его фигуры.

ВЗГЛЯД В СПИНУ

Спускались мы долго, снег местами был по пояс, к тому же резко потеплело, и он стал каким-то особенно вязким. Лишь к полудню мы добрались до зарослей стланика. Скинув рюкзак, Иван обернулся и пробурчал:

- Хватит. Встаем на весь день. Надо отдохнуть.

- А эти не догонят? - кивнул в сторону гор Павел.

Жереба отрицательно мотнул головой:

- Вряд ли они в горы поперлись. Илюшка погоду дня за два чует. Ну а если они все же пошли, то царствие им небесное. По ту сторону перевала сейчас снега навалило несколько метров.

Я невольно представил себе, что произошло бы с нами, если бы мы не успели подняться на перевал. Медленная смерть под толщей все нарастающего снега. Но пока нам везло.

Костер мы развели как в пионерском лагере, хотя особой нужды в этом уже и не было. Погода повернулась на сто восемьдесят градусов. Снег оседал на глазах. Медвежье мясо, несмотря на отвратительный запах шкуры, имело превосходный вкус, а жир был толщиной в два пальца. Обглодав кость, я по привычке поискал глазами Снежку, чтобы отдать ее ей, и снова осознал все произошедшее с ней и с нами.

После этого завтрака-ужина мы завалились спать прямо на прогретую костром землю, прикрывшись пологом. Но к вечеру все-таки пришлось спуститься вниз, к более солидному лесу.

Два дня после этого мы шли медленно, даже неторопливо. Вставали поздно. Часто делали привалы, заранее готовились к ночлегу. Погода по-прежнему стояла теплая, снег таял. Скоро опять проглянула сквозь белизну зелеными пятнами трава.

А еще тормозил наш ход Павел. Несмотря на все ухищрения, он все-таки подморозил себе ноги. На пальцах появились волдыри, и я просто не мог понять, как он при всем этом еще идет!

Впрочем пообморозились все, у нас шелушилась кожа на лице, у Жеребы нос приобрел малиновый оттенок, и он шипел от боли, если прикасался к нему. Дешево отделался я со своими руками, кожа просто слезла с ладоней, как у змеи. То же самое происходило и с ушами.

Но Павел с утра захромал так сильно, что Жереба остановился и спросил:

- Ты что?

- Да ноги что-то болят, - озабоченно ответил тот.

Иван сбросил рюкзак и приказал:

- Разувайся.

Вид раздувшихся пальцев Павла привел нас в ужас.

- Ты что же, ничего не чувствовал?! - заорал на него Андрей.

- Почему, чувствовал. Больно было, стреляло даже в ноги.

- А что ж терпел?

Тот только виновато пожимал плечами да улыбался.

Осмотрев его ноги, Жереба поставил диагноз:

- Могло быть и хуже. Если бы почернели, то это все, сейчас тебе их топором бы отчекрыжил, и ходи как есть, на одних пятках.

После этого Иван поскоблил медвежий окорок и смазал ноги Павла жиром. Затем он занялся странным делом. Из все уменьшающегося полога он сшил два огромных сапога, пристроив внутри них куски медвежьей шкуры.

- Твои говнодавы все равно разлезлись, да ты сейчас в них и не влезешь. Примерь-ка вот это перши...

Странная обувь пришлась Павлу в самый раз. Но шел он все равно с трудом.

- Дойдем до деда Игната, он тебя вылечит, - подбодрил его Иван, - он в этих делах мастак.

Фраза оказалась самой длинной из сказанных Жеребой за эти дни. Изменился он страшно. Заросший трехнедельной щетиной, угрюмый, сутулившийся Иван совсем не походил на того жизнерадостного, добродушного красавца, встретившегося нам месяц назад. Мы научились понимать его без слов. Если Жереба начинал собирать рюкзак, значит, скоро в дорогу. Если он сбрасывал поклажу с плеч и оглядывался по сторонам, значит, это место ночевки.

На третий день мы вошли в совсем уже в благодатные края. Жереба остановился на вершине лысой сопки, оглядел раскинувшуюся внизу обширную долину и впервые за эти дни улыбнулся.

- Слава Богу, дошли! Вот они, угодья деда Игната.

Здесь было хорошо. Густая, плотная тайга, и далеко, на горизонте заснеженные вершины гор. А Иван продолжал расхваливать эти края:

- Зверья здесь - как в раю до первородного греха. В предгорьях солонцы, поэтому изюбри, лоси, все сюда кочуют. И зима здесь мягкая. Горы загораживают долину со всех сторон, а летом жара, и река близко, вон там.

Он показал влево.

- А как же он этих оленей стреляет? Ведь если они кровь почувствуют, то потом уже никогда на солонцы не придут?

Жереба пренебрежительно махнул рукой.

- Да он и не стреляет. Просто ставит капкан. Привяжет его колоде, вот он уйти далеко и не может. Ну ладно, нам таким ходом еще день пути. Завтра после полудня будем у деда медовуху пить.

После этого он замолк, ссутулился. Словно что-то давило на Ивана, не давало ему жить спокойно.

" Как он переживает из-за своей собаки, - с сочувствием подумал я. Конечно, это трудно, так вот, своими руками убить лучшего друга".

И именно на спуске, войдя в густой лес, я впервые почувствовал странное беспокойство. Я просто физически чувствовал на себе чей-то взгляд. Не раз и не два я

оглядывался, внимательно осматривался по сторонам, пытался убедить себя, что все это мне мерещится, но проходило время, и снова по спине ледяной волной бежал озноб.