Перемирие - Лилия Баимбетова

— Откуда вы знаете? — сказала я.

Угол его тонкогубого рта дернулся в ироничной улыбке.

— Я умею читать. В древних рукописях можно найти немало интересного.

— Надеюсь, умение читать поможет вам справиться с нильфами, — сказал за моей спиной кейст.

Геррети глянул на него поверх моей головы. Я сделала круглые глаза и еле заметно покачала головой: не надо, не время! Геррети усмехнулся и кивнул мне.

— Я послал людей за теми, кто живет на верхних этажах, — сказал Геррети, — Там дети и слуги…

Но я уже не слушала его. Неожиданно в полутьме я разглядела Воронов, столпившихся маленькой группкой у стены, почти неразличимых в темноте. Их было трое, четвертый сидел на полу, и хотя я не видела, кто это, я знала….

Как странно, что весь этот день я не думала о Воронах и не прислушивалась к своим ощущениям, но что-то тяжестью лежало у меня на сердце все это время, и теперь я поняла — что. Вот так. Я не была бы тцалем, если бы мое чувство Воронов не было бы обострено до крайней степени, но в этот раз я не поняла и не почувствовала…. Боги! Как это могло быть, я не знаю, но осознание произошедшего не пришло ко мне постепенно, а обрушилось вдруг, и страх охватил меня.

Отстранив Геррети, я сделала один шаг, потом другой…. Оглянувшись, Вороны расступились, открывая дарсая, который сидел на полу, заживая руками живот.

Я опустилась рядом на колени и отняла его ладони от раны. Губы мои задрожали.

Я знала, насколько тяжело его ранение, но одно дело — знать, и совсем другое — видеть. Быть так близко от него — не того, что существовал в моем сознании, но живого, все еще живого. И так близко. Он сидел, привалившись к стене, без кольчуги, без шлема, в одной заношенной грязной рубахе и кожаных штанах. Я держала его руки за запястья, не прикрытые кожаными перчатками, его кожа была еще теплой, но он был уже почти мертв — так мне казалось. Мне было так страшно.

А он вдруг открыл глаза. Рука в окровавленной перчатке взяла меня за подбородок.

— Да выживу я, что ты так пугаешься, — сказал его тихий, хриплый, странно мурлыкающий голос, — Забудь. Делом займись, битва-то не кончилась.

— Рану надо зашить, — пробормотала я.

Старший веклинг положил руку мне на плечо, склоняясь надо мной.

— Я этим займусь. Он прав, атака скоро повториться.

Я стояла на коленях, глядя в запрокинутое белое лицо дарсая. У рта обозначились резкие складки, губы посерели. Я почти физически чувствовала, как жизнь уходит из него. Мне было так страшно. Нет, он… Он был уже настолько стар, что, в сущности, можно было и не бояться за него. Сила его духа была сталь велика, что можно было уже и не бояться за его тело, оно могло вынести все, что угодно. Практически невозможно убить Ворона подобного возраста. Но я чувствовала, что он умирает. Я чувствовала, что он умирает. Закусив губу, я смотрела в его лицо, и внутренняя дрожь охватила меня, когда я подумала, ощутила, что он может умереть — прямо сейчас.

Старший веклинг сжал мое плечо.

— Не беспокойся за него, — негромко сказал он, — Не беспокойся, слышишь?

Я поднялась на ноги и повернулась к нему. В полумраке его лицо казалась бледным.

— Не беспокойся, — очень тихо и мягко повторил веклинг, — Не беспокойся за него, все не так страшно, как выглядит, — сказал он, на миг улыбнувшись мне, — Для него такие ранения не опасны.

Я смотрела на него и молчала. Разумом я понимала, что он прав, но сердце мое болело — по-настоящему, физически болело. Я так боялась, и этот страх неподвластен был разуму.

Раздалось множество детских и женских голосов; с верхних этажей спустились слуги и домочадцы Эресундов. Пришли родители властителя Квеста — под руку, седые встревоженные люди в коричневых одеждах. Спустились младшие сестры Ольсы, светловолосые, тоненькие, в зеленых платьях. Спустилась перепуганная Инга с выводком детей. Геррети, заложив руки за спину, прошелся вдоль коридора, оглядывая вновь прибывших, и вдруг остановился и громко объявил, что необходимо собрать обоз и покинуть крепость.

Наступила тишина, все замолчали, прервались все разговоры, даже дети под влиянием этой тишины сами притихли. Все лица обернулись к нему — к орд-дану, чужаку, не северянину, посмевшему предложить такое. Геррети стоял очень прямо и до странности походил на восклицательный знак. Никогда он еще не выглядел таким чуждым этой обстановке, самим этим стенам, как сейчас. Я поражалась его смелости — ведь он был здесь не первый день и должен был понимать, как будет воспринято это заявление.

Обычно иронично-спокойное выражение его тонкого южного лица казалось особенно вызывающим в этот момент. Возмущение его словами сгустилось в воздухе, как облако дыма. Им всем здесь — слугам и стражам, детям и старикам, всем без исключения — слова начальника стражи казались кощунством.

Единственные, кто остался в живым из правящей семьи крепости, были сестры Ольсы. Они стояли у стены, две тоненькие девочки, совершено одинаковые, в длинных зеленых платьях, с распущенными льняными волосами, с белыми, испуганными лицами. Их глаза блестели в полутьме. Эти девочки, наверняка, давали обеты хранить крепость до последнего вздоха. Сейчас их мир рушился на глазах, но кроме этого — свершалось то, что было страшнее всего. Оставить крепость! А ведь теперь за эту крепость отвечали именно они.

— Необходимо отправить обоз, — продолжал спокойно Геррети, словно не замечая всех этих взглядов, — здесь оставим отряд, который будет прикрывать отход…

Его перебил тоненький дрожащий голос.

— Серая госпожа, — Ольга смотрела на меня большими серыми глазами, — Что нам делать?

Гельда стояла позади своей сестры, прижавшись к стене, и тоже смотрела на меня. Ну, при чем здесь я? Да, когда-то и я тоже произносила древние слова, обязуясь хранить и защищать и умереть на пороге крепости, но не пустить врага в древние стены, но я не помнила тех клятв. И вот я смотрела в глаза одиннадцатилетнему ребенку, который, в отличие от меня, эти слова помнил и который у меня просил совета. В чем? Если следовать традиции, то обе они должны были умереть. Что я могла сказать, что я могла ответить этой девочке? Ты знаешь свою судьбу. Ты знаешь.

— Помогите нам. Я не смогу, — зашептала Гельда, обнимая сестру и опуская голову ей на плечо.

Все молчали и отводили в сторону глаза. Геррети, стоявший неподалеку от девочек, взглянул на меня, словно спрашивая, собираюсь ли я что-то сделать. Но я покачала головой: нет уж, хватит с меня, да они и не маленькие, способны уже сами решать. Никто не шевельнулся, не сделал ни единого движения. Девочки остались в одиночестве у своей стены, маленькие и растерянные. Потом я подумала, как странно, что именно орд-дан сделал что-то в этой ситуации. Странно, что это сделал человек, чужой на Севере и чуждый традициям Птичьей обороны. Но, в сущности, сделал он это не по доброте, а скорее из душевной черствости: ему легко было убить человека, даже человека одиннадцати лет. Оглядев всех и увидев, что никто не пошевелился, Геррети вытащил меч из ножен и шагнул вперед, протягивая девочкам оружие. Инга протестующе вскрикнула, но старуха, мать властителя Квеста, развернувшись, ударила ее по лицу сухоньким кулачком. Инга сразу же замолкла, испуганно схватившись за покрасневшую скулу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});