Под флагом серо-золотым - Кирилл Шатилов

Локлан понимал, что отцу приходится сражаться на два фронта: один был очевиден всем и заключал в себе угрозу нападения на мирную жизнь вабонов извне, точнее, из Пограничья; другой давал немало пищи для сомнений, но почему-то представлялся Ракли более важным, нежели первый. Локлан никогда не вступал с отцом по этому поводу в споры, однако никак не мог понять, почему война с шеважа все меньше занимает его, тогда как долгое уединение в своих покоях с какими-то подозрительными людьми, беспрепятственно проникающими в замок, стало чуть ли не ежедневным. Однажды Локлан ради интереса даже выследил одного такого непрошеного гостя и, когда тот скрылся за дверьми Тронной залы, поинтересовался у охранника, какие ему были предъявлены верительные грамоты. Тот замялся и начал нести полную чушь насчет некоего распоряжения Скелли.

С каких это пор писарь, пусть даже главный, отдает распоряжения охране, да еще такие, о которых неизвестно Локлану? Он попытался рассеять свои сомнения в разговоре с отцом, но запутался еще больше, поскольку услышал весьма грубую отповедь, смысл которой сводился к тому, что каждый должен заниматься только своим делом. Выяснять же правду непосредственно у Скелли, этого довольно мерзкого старичка с длинными жиденькими патлами и не сходящей с морщинистого лица улыбкой, больше смахивающей на оскал трупа, Локлану совершенно не хотелось. Он предпочитал если уж и общаться с ним, то через посредство Олака, которому, похоже, было все равно, с кем разговаривать, будь то Скелли, Ракли или последний из слуг, лишь бы исполнить поручение молодого хозяина, за что Локлан его особенно ценил. Однако даже Олак не сумел пролить свет на происходящее в замке. Иногда, правда, Локлану казалось, что верный слуга знает больше, чем говорит, однако доказательств у него не было. Да и вникать во все эти перипетии закулисной жизни замка Локлан искренне считал ниже своего достоинства как потомка великого Дули. Который погиб из-за своей беспечной отваги, но зато не разменивался по пустякам, был прямодушен и не заметил предательства своего близкого друга Эригена. Конечно, Локлан не считал это проявлением мудрости, однако немногие герои удостоились посмертного культа за свою сообразительность. Еще Роджес, наставник его младшего брата, говаривал, что «много ума мешает подвигу». Чтобы остаться в истории, требовалось действие, известное и понятное большинству. В противном случае твое имя могло быть вписано в хроники Вайла’туна, но становилось известным лишь узкому кругу писарей да Ракли, который потом выискивал твоих потомков и присваивал им титул эдельбурна.

Хотя, быть может, все происходило совсем наоборот, и имена великих предков вписывались в летописи теми, кто был в состоянии расстаться с увесистым кошелем, а за это приобрести столь недоступную в мирное время славу. В этом проявлялось еще одно качество отца, смущавшее Локлана, пожалуй, еще сильнее, чем любовь к тайным заговорам и склокам: скаредность. Ракли терпеть не мог тратить накопленные деньги и самолично вел учет всем расходам и доходам, следя, чтобы первые не превышали вторых. Тратить же с каждой зимой приходилось все больше: хотя бы на поддержание застав и растущего гарнизона замка, от чего Ракли никак не мог отказаться перед лицом как внутренних, мнимых, так и внешних, все более настойчиво заявляющих о себе врагов. Причем Ракли с непонятной настойчивостью оставлял это бремя расходов за собой. Локлан очень хорошо помнил недавнее заседание большого совета в Тронной зале, на котором Тиван, командующий конной гвардией и мудрый стратег, сам предложил остроумный ход, при котором содержание гарнизона перекладывалось с казны замка на расплодившихся по Вайла’туну эделей. Конечно, он не употреблял таких слов вслух, однако мысль его была воспринята Ракли неоднозначно, если не сказать в гневе отвергнута. В отличие от молча слушавшего Локлана, он понял ее как подрыв целостности обороны замка и чуть было не обвинил Тивана в заговоре. Тогда как, на взгляд Локлана, помощник предлагал Ракли тонкий ход, решавший сразу несколько задач: рост казны, занятость эделей нужным всем делом, подвижность гарнизона, сегодня по большей части скованного стенами замка, и, наконец, приток в ряды эльгяр свежих сил, что пока тормозится опять-таки нежеланием Ракли тратиться на новобранцев.

Интересно, что большинство членов совета, разумеется, поддержали мнение Ракли. Они как будто даже не поняли и уж тем более не оценили, что Тиван, выдвигая такое смелое предложение, вольно или невольно подрубал сук, на котором сидел. Ведь в конечном итоге командовал гарнизоном именно он. И чем меньше в его непосредственном подчинении будет виггеров, тем слабее окажется его собственное положение в глазах тех же эделей, многие из которых входили в большой совет. Тогда Локлан приписал странность происходящего противоречивому характеру отца и трусливой нерешительности его советников, однако чем больше он думал, тем отчетливее понимал, что за всем этим должен скрываться далеко идущий замысел. Какой и кому он принадлежит — отцу, советникам или Тивану — Локлан определить не мог. Ясно было одно — не только в Торлоне, не только в Вайла’туне, но и в Меген’торе грядут серьезные перемены.

Он очнулся от рези в спине и яркого света солнца, уже всплывшего над зеленым ковром Пограничья. Вероятно, путаные размышления навеяли на него сон, и он не заметил, как задремал в неудобной позе.

Поодаль стоял Олак, делавший вид, будто не замечает пробуждения хозяина, и дожидавшийся, пока его окликнут.

— Что стряслось, Олак? — Локлан встал на ноги и потер ноющую спину. Ветер почти стих, так и не нагнав облаков. День обещал быть теплым. — Или ты пришел пожелать мне доброго утра?

— Ничего не стряслось, хелет. Если не считать того, что кто-то ломится в дверь изнутри вашей спальни, а, кроме того, в замок снова пожаловал тот юноша, которому вы давали верительную грамоту. Кажется, Хейзит его зовут.

Локлан усмехнулся:

— Так с чего ты бы посоветовал мне начать?

— Гость ждет недавно, а дверь вам ломают уже давно. Я бы начал с покоев.

— Что ж, пожалуй, я так и поступлю. — Локлан подмигнул уже успевшему отвернуться от него Олаку и почесал затылок. — Знаешь что, проводи-ка Хейзита в Тронную залу и пусть подождет меня там. Хотя, нет, лучше я сам пойду поздороваюсь с ним. А потом мы с тобой вместе разберемся с девушкой.

У Олака вытянулось от недоумения лицо, однако он промолчал и пошел следом за Локланом.

Оказалось, что Хейзита в башню не пустили, и он терпеливо ждет в тени кедров посреди площади. Рядом с ним лежал неприглядного вида мешок с наспех сделанными разноцветными заплатами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});