Необычайное путешествие - Вера Кузнецова

В строгом молчании, опустив головы, люди слушали певицу. Глаза шофера были устремлены куда-то далеко… Он весь отдался песне и, когда Люси умолкла, он даже вздрогнул.

Благодарно потрепав певицу по плечу, шофер положил на инструмент девушки монетку, затем зашел на минутку в трактир и вернулся с двумя небольшими пакетами. Один он передал в кабину, другой ловко подбросил прямо в руки Кюльжан, быстро занял свое место, и машина пошла дальше.

В пакете оказалось несколько тоненьких ломтиков колбасы, переложенных кусочками белого хлеба. Хлеб был красив на вид, но вкусом напоминал вату.

Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.

— Слезайте! Здесь мы остановимся на некоторое время, — сказал он. — Надо Сэму сделать перевязку. Вы славные ребята. В наше время мало кто из белых поступил бы так же. Людям здорово забили голову всякой чепухой.

— А куда мы еще поедем? — осведомился Вася.

— А у вас есть причины предпочитать одно место другому?

— Нет.

— Ну, значит, все в порядке. Сейчас везде одинаково несладко. Но что же, черт возьми, нас никто не встречает? Побудьте у машины, пока я схожу на разведку.

Шофер пошел к ферме, а Вася, Валерик и Кюльжан спрыгнули на землю и подошли к кабине. Негр, которого шофер назвал Сэмом, сидел, опустив голову на руки. Вся его поза выражала крайнее утомление.

— Почему вы сами не побили этого хулигана, дядя Сэм? — робко спросила девочка. — Вы ведь выше его и мускулы у вас вон какие! Неужели он сильнее вас?

— Ну что ты пристала к больному человеку, — остановил ее Валерик. — И вопросы какие-то глупые! Разве человек позволит себя бить, если он сильнее?

— Приходится позволять, — через силу улыбнулся Сэм. — Маленькая мисс права. Я мог бы сбить этого парня с ног одним ударом, но ведь он белый!

— Ну и что же? Ведь вы не просто дрались, а у вас была боксерская схватка.

— Если бы я поступил иначе, многие, что смотрели на нас, посчитали бы себя кровно обиженными, и я наверняка оттуда живым бы не ушел. Вот одна причина.

— А разве есть и другая?

— Другая та, что этот белый заплатил мне за то, чтобы я позволил себя побить.

И Сэм вытащил из кармана пиджака бумажку, положенную туда его партнером по боксу.

— И вы согласились? — возмутилась Кюльжан.

— У меня трое малышей, — устало ответил Сэм. — А найти работу человеку с моим цветом кожи, да еще в наше время, дело безнадежное. До войны я был мастером на тракторном заводе. И тогда еще добиться такого высокого положения негру было очень трудно. Потом меня взяли на войну, в танковую часть. А по возвращении домой я уже не мог найти себе работу. Приходится жить случайным заработком. В молодости я увлекался спортом, особенно боксом. Теперь это иногда выручает. Конечно, против профессионала я уже не устою, но для уличного зрелища еще гожусь. Этот белый тоже безработный. О встрече с настоящим боксером ему нечего и мечтать. Вот он и придумал такую комбинацию: заплатить мне пару долларов за то, чтобы я позволил себя публично побить. На такое зрелище у нас любители всегда найдутся. А во время нашей схватки его товарищ заключает с желающими пари и, конечно, всегда выигрывает. Потом они отдают мне мои два доллара из этого выигрыша, а остальное делят пополам. Ничего не поделаешь! Тоже бизнес!

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ

Наконец, из домика к машине вернулся шофер.

— Ну, вылезай как-нибудь, дружище, — обратился он к Сэму. — У нашего товарища большое горе. Он извиняется, что не вышел к вам навстречу, но его жена в таком состоянии, что он боится оставлять ее одну хотя бы на самое короткое время.

— Что-нибудь с Генри, наверное? — спросил Сэм.

— Угадал. Ну, пойдем!

— Догадаться немудрено, — ворчал Сэм, осторожно выбираясь из кабины.

— Ранен?

— Убит…

— Проклятая мясорубка! И придумал же кто-то такой ужас, как войны!

— На эту тему мы уже с тобой говорили. Шагай, шагай… А вы, ребята, идите за нами. Не удивляйтесь нашей дружбе. Мы с ним из одного танка, а тот, к кому мы сейчас приехали, был у нас третьим. Пусть будут прокляты те, кто заставляет нас скрывать такую хорошую вещь, как дружба.

Они вошли в маленький коттедж, который когда-то был, наверное, уютным и даже красивым, но сейчас, изрядно потрепанный временем, выглядел очень невзрачно. Штакетный забор палисадника давно не видел краски и пестрел заплатами. Штукатурка дома местами отвалилась, обнажив кирпич стен. Внутри домика был тот хаос, который характерен для семьи, где долго отсутствует хозяйка.

Но она была дома. Невысокая худенькая женщина в смятом фланелевом халатике металась по комнате. Ее руки были крепко прижаты к груди, глаза смотрели, ничего не видя. Всем своим видом она напоминала птицу, которая, найдя свое гнездо разоренным, отчаянно мечется в поисках птенцов.

Увидев вошедших, женщина приостановилась, потом бросилась к ним и схватила руку шофера.

— Вы слышали, что они сделали с моим мальчиком? — спросила она хрипло. — Вы мужчины! Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы спасти своих детей? Каким проклятым надо было увести его от меня на край света, чтобы умертвить? Я даже не могу посетить его могилу, и мой сыночек лежит в чужой земле, не оплаканный своей матерью… Мало того! На его могилу, может быть, плюют те, в чью страну его отправили. И они правы. Тысячу раз правы!

— Элизабет! Что ты говоришь? Подумай! — пытался остановить поток ее слов высокий широкоплечий фермер, производивший рядом со своей женой впечатление великана.

— Замолчи, Джон! — отозвалась женщина. — Я говорю правду. Ты сам это знаешь. Любая женщина мира ответит на мои слезы, на мое горе: «Так тебе и надо! Как ты посмела отпустить его убивать корейских женщин и детей? Теперь ты получила по заслугам!» Что меня утешит в моем горе? Уж не эта ли побрякушка?

Она указала на небольшую коробочку, лежавшую на столе.

— Орден «Пурпурного Сердца», — засмеялась она злобно. — Я не хочу ни видеть его, ни прикасаться к нему… Мне кажется, что это окровавленное сердце моего сына взывает об отмщении. Но что я могу сделать? Я только глупая женщина! Я не могу даже понять, кому, зачем нужна эта проклятая война с людьми, которых мы никогда и не видели…

Заломив руки, она упала на постель и зарылась лицом в подушки.

— А ты, Джон Купер? Ты так же думаешь, как твоя жена? — обратился к фермеру шофер.

— У меня от всего этого просто мутится в голове, — ответил тот тихо. — Элизабет права! Горе и стыд — вот что я чувствую! Когда мы на Эльбе братались с советскими солдатами, мы клялись друг другу не допускать больше братоубийственной войны, мог ли я тогда думать, что через своего сына стану клятвопреступником? Когда его призвали в армию, еще и речи не было ни о какой Корее! Тогда мы еще гордились тем, что мы — американцы. А теперь?

Но вы устали с дороги. И Сэм еле сидит на своем стуле. И с вами какие-то дети. Я принесу вам хоть молока, что ли. С этим горем, что на нас свалилось, мы даже не подумали об обеде. А что за ребята, которых ты привез?

— Я их подобрал в Чарльстоне. У них здесь никого нет. Они помогли мне выручить беднягу Сэма.

— Боже! Какой у меня беспорядок в доме, — воскликнула, возвращаясь, Элизабет Купер. — Садитесь, Сэм. Здесь вам будет удобнее.

Она придвинула к столу деревянное кресло с высокой спинкой и подложила маленькую подушечку под аккуратно перевязанную голову пострадавшего.

— Бели мой старик наколет дров, я постряпаю что-нибудь на скорую руку. Кажется, в кладовой у нас еще есть кое-какие продукты.

Она переступила порог комнаты и увидела стоявших в прихожей Васю, Валерика и Кюльжан.

— Чьи это дети? — обратилась она к мужчинам. Но никто не успел ей ответить: в комнату с громким плачем вбежала девушка лет шестнадцати. Ее клетчатая косынка сбилась набок, открывая влажные завитки волос, прилипших ко лбу. Маленькие загорелые ноги были покрыты пылью, ворот простенького полосатого платья разорван.

— Джен! Что случилось? — воскликнула Элизабет. Всхлипывая, та рассказывала, что в их дом ворвались полицейские и заявили, что их ферма продана с молотка в уплату долга страховому обществу и чтобы они убирались, куда хотят. — Я побежала к вам. Неужели за нас никто не вступится?

По угрюмому молчанию мужчин, по их потупленным взглядам девушка поняла, что ее несчастье непоправимо и, вновь залившись слезами, опустилась на ступеньки крыльца.

— Скоро дойдет очередь и до нас, — с горечью сказал Купер. — Мы ведь тоже задолжали банку столько, что никогда не сможем расплатиться.

— Все-таки мне не нравится, что посторонние, хоть и дети, вертятся вблизи нас во время таких разговоров, — опять сказал Купер. — Я отошлю их пока к соседям. У них как раз сейчас собрались ребятишки, и они во что-то играют. У меня возникло еще много вопросов к тебе, Джоржи, и я хочу быть уверен в том, что нас никто не подслушивает.