Королева-Малютка - Поль Феваль

Это был честный и славный парень. Быть может, он действовал, сам того не сознавая, как соперник Жюстена? Кто мог бы ответить на этот вопрос? Уж, конечно, не Медор. Правда, преданность его походила на настоящий культ, но не забудем, что источником этого благоговения сначала была признательность, а затем жалость.

– Уж очень она несчастна! – говорил он.

А затем к благодарности и состраданию присоединились другие чувства: преклонение перед одиночеством матери, рабское самоотречение ввиду полной ее беспомощности, пылкий восторг перед благородной рыцарственностью ее любви.

В целом все это преобразилось в подлинную страсть, столь же бескорыстную, сколь жертвенную, и во имя этой страсти бедный малый был готов претерпеть любые муки.

Увидев, что Жюстен лишился чувств, он испытал изумление.

– Так значит, он ее любил? – сказал себе Медор. А затем спросил себя:

– Но если он любил ее, отчего бросил?

Бедному Медору было не под силу ответить на эти сложные вопросы, перед которыми порой пасуют и философы. Прежде всего, надо было помочь Жюстену – и вот тут Медор сделал все, что мог.

– Похоже, это становится моей обязанностью, – прошептал он, еще не вполне избавившись от враждебного чувства. – Я должен ходить за теми, кого люблю, а также за теми, кого совсем не люблю!

В медицине Медор смыслил не слишком много. Он плеснул воды в лицо лежавшего неподвижно Жюстена.

Мы уже говорили, что Жюстен отличался необыкновенной красотой. Ухаживая за ним, Медор поначалу всматривался в него отнюдь не ласковым взором.

Для бедного малого этот «человек из замка» был слишком уж белокож, слишком похож на женщину, несмотря на шелковистые усики над верхней губой. У него была чересчур тонкая талия и излишне мягкие волосы.

– Совсем из другого мира, – говорил он себе, – сам знал только счастье, а другим приносит несчастье… уж больно хорош собой!

Но тут Жюстен открыл глаза, и Медор, к своему изумлению, вздрогнул.

Он подумал: «Она любит его, не может не любить! Он смотрит так же, как Королева-Малютка».

Жюстен окончательно пришел в себя лишь через несколько минут. Он стал расспрашивать, и Медор, удивляясь самому себе, старался теперь отвечать как можно мягче.

Это произошло потому, что Жюстен, обретя память, сказал:

– Думаю, что сегодня вы сильнее меня, друг мой. И вы могли бы проломить мне голову об стену, если бы я дурно отозвался о ней.

Тут Жюстен протянул руку, которую Медор, хоть и с некоторым недоверием, но пожал.

Несмотря на то, что славный малый заранее радовался при мысли, как поразит в самое сердце «человека из замка», он теперь всячески стремился смягчить удар, выбирая из болтовни соседки подробности, которые оставляли тень надежды, и излагая их в присущей ему манере.

– Значит, так, – сказал он, – толком еще ничего не известно. После всего, что случилось, голова у нее была не совсем в порядке. А к ней лип один человек… я-то сам думал, что именно он и украл девочку, он вроде герцог. Ничего особенного в нем нет, только волосы и борода такие черные, каких не бывает, и кожа очень смуглая. В общем, по описанию он подходит, да и карета, в которую она села, должно быть, его… Подождите! Я не то говорю… В эту карету она села, конечно, из-за ребенка, а не потому, что предала чувство к вам… этого она никогда бы не сделала!

Жюстен вновь протянул ему руку.

Он уже сидел на приступке у кровати.

– А после того, что случилось, – спросил он, – вы ее не оставляли?

– Я ее никогда не оставлю, – ответил Медор, – разве что сам стану обузой – от старости или от болезни.

– Она иногда заговаривала обо мне? – спросил Жюстен.

– Она считала дни. Я к ней не лез, но сам думал о вас не слишком хорошо.

– И вы были правы, – с глубокой грустью отозвался Жюстен.

– Еще чего! – вскричал Медор, полностью забыв прежние свои мысли. – Если кто-нибудь скажет о вас дурное слово, ему придется иметь дело со мной. Ладно уж! Лучше поздно, чем никогда, и, как говорится, любой грех можно простить, было бы раскаяние. Разве только…

Он умолк, и взгляд его стал мрачен.

– Разве только вы женились на другой, там, у себя! – закончил он глухим голосом после паузы.

Вместо ответа Жюстен лишь улыбнулся.

– Тогда, – радостно воскликнул Медор, – все отлично! Вы женитесь на ней! А втроем мы отыщем малютку. Я же буду тем, кем прикажете: был сторожевым псом – стану слугой, чего там! А не захотите оставить меня, когда найдется девочка, зла держать не буду. В Париже всегда можно заработать на корку хлеба, ежели иметь здоровые руки и не нагличать. По воскресеньям стану навещать мадам Лили, и, даю голову на отсечение, она всегда с удовольствием нальет мне тарелку супа.

Жюстен схватил его за руку.

– Вы верите, что она вернется? – спросил он. Бедный малый сильно побледнел, и радость его испарилась.

– Как это? – пробормотал он. – Верю ли я… Но если она не вернется, то куда пойдет?

Наступило долгое молчание. Прозвонили часы на Лионском вокзале; Жюстен с Медором насчитали десять ударов и переглянулись.

Тревога Жюстена передалась Медору, и он сказал:

– Никогда не случалось ничего подобного.

Они прождали еще час. Медор стал бегать из угла в угол, как мечется по своей клетке лев.

Внезапно он резко остановился перед удрученным Жюстеном и произнес:

– Наверное, снова у нее началось! Я говорю о безумии.

И он рассказал Жюстену, который плакал, слушая его, сцену около решетки на улице Бюффон: как Лили, заметив призрак Королевы-Малютки у подножья дерева, стала звать ее самыми нежными именами и трясти прутья слабенькими ручками, так что те зашатались; как он, Медор, перелез через решетку и нашел только груду сухих листьев, серебрившихся в лунном свете.

– Ее словно дубиной по голове ударили, – закончил Медор, – когда я сказал об этом. Но много раз она возвращалась к подобным мыслям, и девочка чудилась ей повсюду.

Пока он говорил, пробило полночь.

Они встали. Оба, не сговариваясь, назначили этот срок крайним, после которого надеяться на возвращение Лили было бы уже невозможно.

Медор безжалостно дергал себя за густые, мокрые от пота волосы.

– Какой-то герцог, – пробормотал он, – вполне может оказаться мошенником, особенно если герцог этот американский или что-нибудь подобное. Уверен, что он заплатил похитительнице детей. Мне об этом сказали в участке. А я бы задал перца любому герцогу, если бы тому вздумалось обидеть Глорьетту.

– Где живет этот герцог? – спросил Жюстен.

– Не знаю еще, но обязательно выясню. А пока надо что-то делать. У меня просто подошвы горят.

И он бегом спустился по лестнице.

Жюстен еще на несколько минут задержался в пустой комнате, а затем тоже вышел, сам не зная, куда идет.