Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.) - Виталий Витальевич Тихонов

проверить работы «Андреева, Фейгиной, Косминского, Нотовича, Тихомирова и др., которые допускали ошибки в своих трудах»[609]. Посетовал он и на то, что сотрудники института мало занимаются проблемами историографии, специалистов в этой области практически нет.

Резким являлось выступление Пашуто[610]. Он требовал освободить институт от проводников враждебной идеологии. Особенно нельзя доверять, по его мнению, старым ученым, а молодые кадры надо держать от них подальше[611]. Именно заключительная речь Пашуто наглядно показала накал страстей, готовность части идейных сотрудников рьяно выполнять установки.

О неблагополучии в общественных науках в целом и в истории в частности писалось и на самом высоком уровне. Об этом свидетельствует письмо Г. Ф. Александрова на имя Г. М. Маленкова от 5 октября 1948 г. В нем утверждалось: «В Академии Наук СССР сложилась крайне ненормальное и даже тревожное положение с руководством общественными науками, гуманитарными институтами Академии»[612]. И далее: «Повседневное руководство институтами, в которых ведется исследовательская работа по обществоведению, фактически находится в руках людей, которых нельзя назвать марксистами, — Деборина и Волгина»[613]. Напомним, что обвинение в «немарксичности» было брошено в сторону двух ветеранов партии и крупнейших историков и теоретиков марксизма. Очевидно, что новая кампания должна была стать поводом для перетряски руководящих кадров исторической науки. Особенно много критики обрушилось на академика-секретаря Отделения истории и философии В. П. Волгина. По мнению Г. Ф. Александрова, «академик Волгин человек весьма пожилого возраста, мало работоспособный и не интересующийся жизнью в партии и в стране, по своим воззрениям он весьма далек от современного уровня, достигнутого марксистско-ленинской наукой, и антикварен»[614]. Совершенно очевидно, что на место Волгина метил сам Александров[615].

2. «Труды по новой и новейшей истории»

21 сентября 1948 г. в газете «Культура и жизнь» появилась земетка, подписанная неким С. Павловым и касающаяся вышедшего недавно в Институте истории сборника «Труды по новой и новейшей истории». В ней утверждалось, что авторы «Трудов» проигнорировали важнейшие партийные документы. В центре внимания оказалась статья А. В. Ерофеева «Соединенные штаты Америки и Англия в период войны 1914–1917 гг.», посвященная внешней политике В. Вильсона. Автора обвинили в идеализации фигуры американского президента, непонимании империалистической сущности его планов. Статья Л. И. Зубока «Оккупация Соединенными Штатами Америки Гаити (1915–1932 гг.)» тоже, оказывается, была написана с неверных позиций. «Автор соглашается с демагогическим лозунгом американских пропагандистов, что политика США есть политика “доброго соседа”»[616]. Касаясь статьи Ф. И. Нотовича «Немецко-фашистский Drang nach Osten после Мюнхена», рецензент возмущенно писал: «Мы находим на 50 страницах 123 ссылки на различные буржуазные источники…, но [он] ни разу не ссылается на материалы XVIII съезда»[617]. Не использовал Нотович и справку «Фальсификаторы истории Великой Отечественной войны». Более того, Нотович замалчивал роль Октябрьской революции в развале Австро-Венгерской империи.

Но «венцом столь далеко зашедшей теоретической путаницы» стала статья З. К. Эггерт «Борьба за реформу прусского избирательного права в годы первой мировой войны», где автор «изображает возню вокруг вопроса о реформе как действительно “борьбу” за демократическое преобразование Германии!»[618]. А правильно было бы трактовать реформу как попытку отвлечь массы от борьбы с Вильгельмом II.

Нашлись и претензии к С. И. Ленчнер, написавшей работу «Буржуазные партии и ноябрьская революция 1918 г. в Германии». По мнению С. Павлова, она ошибочно назвала германскую революцию 1918 г. «всенародной», апологетически оценила немецкую социал-демократию.

Итак, вывод: «Выход в свет сборника., содержащего ряд идейно порочных статей, свидетельствует, что редакция сборника отступила от принципа большевистской партийности в науке и оказалась в плену буржуазной историографии»[619].

Заметка С. Павлова оказалась еще одним звеном в мобилизации исторической науки. Публикация опять касалась Института истории, тем самым показывая всю тяжесть сложившейся в нем идеологической ситуации. От руководства недвусмысленно требовалось провести дискуссию по примеру сессии ВАСХНИЛ. Ситуация со сборником осложнялась и тем, что среди его авторов оказался Л. И. Зубок. Дело в том, что Л. И. Зубок был еврей, эмигрировавший из России в начале XX в. в Америку, а затем вернувшийся, чтобы строить новое общество[620], — личность в условиях антиеврейских и антиамериканских кампаний крайне подозрительная.

Общее собрание Ученого совета Института истории, которое должно было стать кульминацией борьбы с «буржуазным объективизмом», предваряли заседания в секторах. Именно на них проходили своеобразная подготовка и психологическая обработка жертв и формирование «мнения» коллектива. Проиллюстрируем это на примере обсуждения «Трудов по новой и новейшей истории».

Совместное заседание секторов новой и новейшей истории, посвященное «Трудам», началось 12 октября 1948 г. Председательствовал на нем заместитель директора С. Д. Сказкин. Первым, как и положено, выступил руководитель сектора Новой истории А. М. Деборин[621]. Его доклад сконцентрировал в себе все обвинения, прозвучавшие в адрес авторов «Трудов» в печати[622]. Это была особая стратегия: не добавлять ничего нового к тому, что появилось в печати, а критиковать только тех, кто уже оказался под огнем критики. Причину, как и требовалось, он находил в аполитичности авторов, их оторванности от реальной современной жизни: «Но многие из нас в своих научных работах уходят от реальной жизни, утопают в груде книг и материалов, исходящих от буржуазных “ученых” и попадают под их влияние, не будучи способными отнестись критически к их писаниям. Не мы овладеваем материалом, а материал овладевает нами. Отсюда утеря перспективы, сползание на буржуазные и социал-реформистские позиции»[623]. Любопытна фраза о материале, которым нужно овладеть. Настоящий советский историк должен идти не от источников, а от верной методологии.

Следом выступил А. А. Толмачев. Он заявил, что доклад Деборина его не удовлетворяет. «Не удовлетворил он меня потому, что на таком широком собрании повторять то, что уже сказано в нашей печати, в тех рецензиях, которые у нас были, не так уж рационально, особенно для главного редактора “Трудов” и руководителя Сектора»[624], — сказал новый оратор. Далее он посетовал на серьезные недостатки в работе сектора, главным из которых является отсутствие актуальных дискуссий: «Мне кажется, что в отсутствии таких серьезных научных дискуссий и кроется то, что мы сейчас обсуждаем чрезвычайно острое, катастрофическое положение в секторе новой и новейшей истории»[625]. Он вспомнил, что Зубок уже в сборнике «25 лет советской исторической науке» совершил непростительные ошибки, похвалив работу Лечнер[626].

Вообще, Толмачев порекомендовал присутствующим обратить особое внимание на труды Эггерт и Лечнер, поскольку они недавно закончили плановые работы, а опубликованные статьи явно свидетельствуют о методологических «срывах».

Но не только в методологической плоскости лежали ошибки. Толмачев подверг критике и