В кольце твоих рук - Ли Бристол

На закате англичане наконец отплыли, прихватив с собой на буксире «Грозу». Вскоре после этого Роджер нашел Помпи, валявшегося на берегу с зияющей раной в затылке, и понял, что тот еще жив.

Взяв кружку с отваром, Роджер подошел к Помпи и осторожно растолкал его. Несмотря на слабость, гигант мгновенно сел.

Роджер опустился рядом на корточки и протянул ему кружку.

— Отлично, приятель! — улыбнулся он. — Ты, как всегда, готов сражаться!

Помпи медленно опустился на землю и взял кружку из рук Роджера. Огромная рваная рана на обритой наголо голове Помпи, тянувшаяся от самой макушки к шее, была все еще красной, но довольно быстро подживала — Роджер все-таки неплохо знал толк в травах. Но главное, череп Помпи остался цел — такие толстые кости не просто было сломать.

— Через пару дней отправимся в путь, — удовлетворенно кивнул Роджер. — По правде сказать, мне уже надоело сидеть в этой чертовой дыре. В бухту каждый день приплывает рыбак. Лодчонка у него, конечно, не бог весть, но нам подойдет, а отобрать ее у старика не составит труда.

Роджер покосился на Помпи. Тот напряженно слушал его, но, кажется, понимал с трудом. Удар шпагой по голове не прошел бесследно.

— Скорее всего они держат ее в уильямсбергской тюрьме, — продолжал Роджер, — но до осени вряд ли повесят. Мы должны вытащить ее оттуда, и, будь уверен, мы это сделаем! Затем нам нужно будет найти «Грозу». Вот увидишь, старина, не успеешь и глазом моргнуть, как мы снова окажемся в море!

Помпи, очевидно, почувствовал облегчение, так как морщины его разгладились. Он прислонился к стене пещеры.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я позволю им повесить нашу девочку? — вдруг угрожающе произнес Роджер. — Пока я дышу, с ней ничего не случится! Я слишком многим обязан отцу малышки, чтобы бросить ее в беде.

Он потрепал Помпи по щеке, и гигант ответил ему широкой улыбкой.

— Мы найдем ее. — Роджер наконец тоже слегка улыбнулся. — Ей осталось лишь продержаться до тех пор, пока мы не придем к ней на помощь.

Глава 18

Сторм была вне себя. Никогда ей еще не приходилось так долго оставаться на суше, и она чувствовала, что совершенно разбита.

Жара, насекомые, шум, одна и та же рутина изо дня в день. Везде, куда ни посмотришь, зелень — и хоть бы малейший ветерок… Сторм буквально задыхалась — запах кухни, запах конюшни, запах цветов, запах травы, даже у земли был какой-то свой запах, который, казалось, проникал во все поры. Жара была невыносимой, и редкие дожди почти не приносили облегчения.

Больше всего действовали Сторм на нервы не обычные шумы большого дома, а почти неслышные: стрекотание цикад, треск кузнечиков, мычание коров, фырканье лошадей, скрип колодца и мельничного колеса, прыганье белок по крышам, стук яблок, гулко падавших на землю… Разве можно сравнить все это со стоном мачт, плеском парусов на ветру, ровным шелестом волн? Неужели кто-то способен выдержать такую жизнь по доброй воле?

Но хуже всего было то, что за все это время так ничего и не произошло. Сторм просыпалась каждое утро в одной и той же комнате, смотрела на одни и те же деревья, лужайку, строения… Встав, она шаталась по дому, потом завтракала, обедала и ужинала, а под конец ложилась спать… Какой во всем этом смысл?

А жара? Сторм привыкла к солнечным лучам, пробивавшимся по утрам сквозь окно ее каюты и будившим ее или ласкавшим ее лицо, когда она стояла на палубе, — но тогда ее обдувал легкий морской бриз, и даже когда его не было, влажный морской воздух все равно смягчал жару. К тому же тогда она была одета всего лишь в штаны и блузу, а не в эти ужасные юбки…

Сторм сбросила с себя платок, прикрывавший плечи. От этого ее грудь обнажилась почти до самых сосков, но ей было все равно. Она попыталась оторвать рукава своего красного платья из тафты, но те были пришиты слишком прочно. Сторм любила богатые ткани и яркие цвета, и в этом отношении красное платье, которое было на ней сегодня, ей нравилось. Но она и представить себе не могла, сколько материала идет на все эти складки и как жарко может быть от них. Что за глупцы эти фермеры! Даже животные летом линяют — а эти дураки кутаются так, словно на дворе зима. Подумать только, они даже спят в одежде!

Продолжая ругаться про себя на чем свет стоит, Сторм развалилась на кожаном диване, закинув ноги на его спинку. Юбки ее задрались, но Сторм была рада этому — ветерок из раскрытого окна хоть немного остужал ее. На столике рядом с ней стояло блюло с конфетами, и Сторм отправила горсть себе в рот. Единственное, что было в этом доме хорошего, — это всевозможные деликатесы, но и они уже начали приедаться Сторм. Она чувствовала, что от всех этих сладостей становится какой-то слабой, обмякшей. Еще немного — и она, чего доброго, растолстеет не хуже Августы.

Было послеобеденное время, обычно самое тихое в доме, — именно поэтому Сторм ненавидела его больше всего. Августа дремала в своей комнате, слуги были заняты чем-то не требующим особых затрат энергии, Саймон работал в поле. Сторм сидела в библиотеке — почему-то это место в доме она полюбила больше всего. Ей доставляло удовольствие смотреть на оружие, выставленное в витринах, хотя оно и было для нее недоступно. К тому же ей нравилось представлять, как вышел бы из себя Саймон, обнаружив ее здесь. А еще, находясь в любимой комнате Саймона, она каким-то образом чувствовала себя ближе к нему — врага нужно изучить как следует.

Сторм откусила кусок розового кремового пирожного, но оно показалось ей совсем невкусным — должно быть, от невеселых мыслей. Она снова думала о Саймоне. Что он за человек и за что так поступил с ней, что она ему сделала? Сторм не могла найти ответа. Он спас ее от казни, привез в свой дом, но теперь смотрит на нее, словно она неодушевленный предмет или просто пустое место. Обстановка здесь еще хуже, чем в тюрьме, — сторожа на каждом шагу. Чего он хочет от нее, в конце концов?

Сторм вспомнила, как взяла его в плен. С каким мужеством он сражался против ее людей! А как гордо, независимо держался перед ней в ее каюте! Любой англичанин на его месте непременно наложил бы в штаны от страха. Кто мог подумать, что изнеженный аристократ окажется таким смелым, умным, находчивым!

Как горели тогда его глаза, как решительно были сжаты кулаки! А какие нежные слова он говорил ей, как изысканно-галантен был, как остроумен! Он смотрел на нее, улыбался ей — никто никогда не смотрел на нее так, как он в тут ночь на ее корабле… Если бы он еще хоть раз посмотрел на нее, как тогда…

Но Саймон вообще никак не смотрел на Сторм, старательно избегая ее. За все время с того инцидента за завтраком они, кажется, не перекинулись и десятком слов. Он даже не предоставлял ей возможности лишний раз вывести его из себя, ибо почти весь день его не было дома. Раньше он хотя бы иногда за завтраком ворчал на нее по поводу плохих манер, теперь же перестал делать и это. Чего же ему все-таки от нее надо, черт побери!