1903 - Эш, или Анархия - Герман Брох

Он задержался у нее дольше, чем обычно. По лестнице они уже больше не спускались на цыпочках. И когда она выпускала его из своего дома, то на улице уже были прохожие, Это наполнило его душу чувством гордости.

Утром он отправился в "Альгамбру". Конечно, там еще никого не было. Он пошарил в корреспонденции, лежавшей на столе Гернерта, Ему попался нераспечатанный конверт, подписанный его собственным почерком, он был настолько ошарашен, что в первый момент даже не узнал его: это было письмо Эрны, которое он собственноручно написал в Мангейме. Хм, она опять поднимет приличный хай, так долго не получив ответа, А впрочем, вполне по заслугам. В театре отборнейший сброд.

Наконец притащился Тельчер. Эш обрадовался, увидев его, Тельчер снизошел до его настроения: "No, хорошо, что вы снова здесь, каждый улаживает свои личные дела, а Тельчер должен в одиночку тащить на себе всю черновую работу". "Где Гернерт?" "No, в Мюнхене в своей обожаемой семейке… тяжелые болезни у них, кто-то подхватил насморк". Эш думал, что он уже вернулся. "Скоро должен, наш господин директор, вчера в зале не набралось и пятидесяти человек. Все это нужно обсудить с Оппенгеймером". "Хорошо, — согласился Эш, — пошли к Оппенгеймеру".

С Оппенгеймером они пришли к заключению, что нужно уже проводить финальные схватки. "Предупреждал я вас или нет, — сказал Оппенгеймер, — что борьба- это хорошо, но вечная борьба… кому это интересно?" Эшу подобные настроения были: вполне кстати; ему нужно было просто получить свою долю по возвращении Гернерта, и чем скорее будет поставлена точка, тем быстрее они отправятся в Америку.

В этот раз он по собственной инициативе взял Тельчера с собой на обед, поскольку сейчас речь шла о том, чтобы начинать реализацию американского проекта, Уже на улице Эш вытащил из кармана известный список и перечислил девушек, которых он предварительно выбрал для поездки. "Да, у меня тоже есть кое-кто на примете, — сказал Тельчер, — но вначале Гернерту придется вернуть мне мои денежки". Эш удивился: ведь это должно было бы произойти за счет взносов Лоберга и Эрны. На что Тельчер разозленно отрезал: "А чьими деньгами, как вы думаете, финансировались борцовские схватки? Он же не чесался, неужели вы этого не понимаете? Он отдал мне в залог земельный участок, но как я буду затевать новое дело в Америке с этим участком земли?" Это было немного странно, но в любом случае, если дело с борьбой будет ликвидировано, то у Гернерта должна быть наличность, и Тельчер сможет ехать.

"Илона поедет со мной", — решил Тельчер. "Тут уж тебе придется потерпеть фиаско, мой дорогой, — подумал Эш, — Илона уже не имеет ничего общего с этими штучками; даже если она все еще делит ложе с Корном, это не будет продолжаться очень долго, скоро она будет обитать в далеком и недостижимом замке, в парке которого пасутся косули". Он сказал, что ему необходимо еще заглянуть в полицайпрезидиум, и им пришлось сделать небольшой крюк, В одном магазинчике канцелярских товаров Эш купил газеты и конверт; газеты он сунул в карман, а на конверте своим ровным почерком написал адрес. Затем извлек из бумажника аккуратно сложенный лист с сообщением, вложил его в конверт и направился к полицайпрезидиуму. Выйдя вскоре из здания, он продолжил разговор: "Излишне, чтобы Илона ехала с нами". "О чем разговор, — возмутился Тельчер, — во-первых, там нас ждут отличные ангажементы, а во-вторых, если поездка окажется неудачной, то придется возобновлять работу здесь. Она достаточно побездельничала; да я ей уже и письмо написал". "Ерунда, — резко прервал его Эш, — если торгуешь девушками, то зачем брать жену с собой".

Тельчер улыбнулся: "No, если вы считаете, что я должен бросить это, то вы лишаете меня шанса. Вы же теперь большой капиталист… из деловой поездки домой, как правило, привозят денежки?" Эш запнулся; похоже, Тельчер намекал на полицайпрезидиум, что бы это значило? Что было известно этому жидовскому трюкачу? Разве он сам знал что-либо об этой поездке; он напустился на Тельчера: "Да идите вы к черту, не привез я никаких денег". "Не в обиду сказано, господин Эш, не сердитесь на меня, это я так, между прочим".

Они зашли к матушке Хентьен, и у Эша снова возникло ощущение, будто Тельчер посвящен во что-то и мог бросить ему в обвинение ужасное "убийца".

Он никак не решался осмотреться в забегаловке по сторонам. Наконец он поднял глаза и увидел на том месте, где висел портрет господина Хентьена, белое пятно, по краям которого свисала паутина. Он покосился на Тельчера, тот молчал, очевидно, ничего не заметил, нет, тот вообще ничего не заметил! Его охватило желание устроить какую-нибудь озорную выходку, частично из озорства, а частично для того, чтобы отвлечь внимание Тельчера от того места, где висела фотография; он направился к музыкальному автомату и запустил его громыхающую музыку; на шум вышла матушка Хентьен, и Эшу пришло в голову поприветствовать ее громко и с доверительной сердечностью; он охотно представил бы ее как госпожу Эш, если он и подавил в себе такую очаровательную шутку, то не только потому, что был признателен ей и готов с пониманием отнестись к ее сдержанности, но также и потому, что господин Тельчер-Тельтини вряд ли был достоин такой чести. Правда, Эш вовсе не чувствовал себя обязанным заходить очень уж далеко во всех этих скрытностях, и когда Тельчер пообедав, намерился уходить, он не пошел с ним как обычно чтобы затем каким-либо образом отделаться от него и вернуться, а сказал совершенно открыто, что он еще задержится, поскольку хочет полистать свои газеты. Он вытащил газеты из кармана, но вскоре засунул их обратно. Посидел немного. Его руки спокойно лежали на коленях, Читать не хотелось. Посмотрел на светлое пятно на стене. А когда все стихло, начал подниматься наверх. Он был благодарен матушке Хентьен, и они приятно провели послеобеденные часы, снова обсуждая проблему с продажей забегаловки, и Эш подумал, что, может быть, Оппенгеймер сможет найти покупателя. Проявляя внимание друг к другу, они поговорили и о женитьбе. На покрывале было пятнышко, похожее на маленького мотылька; но это была просто грязь.

Вечером он решил, что должен продолжить поиски девушек. Между тем он подумал: а не посмотреть ли ему, как там дела у малыша, у Гарри? Найти его не удалось, и он уже хотел уйти из этой вонючей забегаловки, когда появился Альфонс. Толстяк имел довольно комичную внешность: жирные волосы беспорядочно прилипли к черепушке, шелковая рубашка была расстегнута, а из-под нее выглядывала белая безволосая грудь, напоминая чем-то растрепанную подушку. Эш не смог сдержать улыбку. Толстяк опустился за один из столиков у входа и вздохнул, Эш подошел к нему, на его лице все еще играла улыбка, казалось, он хочет его немножко ошарашить: "Привет, Альфонс, случилось что-нибудь?" Глаза музыканта в окружении заплывшего жиром лица остались тусклыми и смотрели враждебно. "Эй, закажи себе что-нибудь выпить и скажи, что стряслось". Альфонс выпил рюмку коньяку и продолжал молчать, наконец он выдал: "Боже правый… виноват во всем и еще спрашивает, что стряслось!" "Не говори ерунду, что случилось?" "Боже правый! Он умер!" Альфонс обхватил лицо руками и тупо уставился перед собой; Эш опустился рядом с ним за столик. "Но кто умер?" "Он его слишком сильно любил", — пролепетал, запинаясь, Альфонс.

Все снова приобретало какие-то комичные очертания. "Кто? Кого?" В голосе Альфонса послышались злые нотки: "Да не корчите вы здесь из себя, Гарри умер…" Так, так, Гарри умер, до Эша, собственно, никак не доходило, он непонимающим взглядом уставился на толстяка, по щекам которого текли слезы:

"Прошлый раз своими разговорами вы довели его до полного безумия… он слишком сильно его любил… а прочитав об этом в газете, он заперся в своей комнате… сегодня днем… и теперь мы нашли его… веронал1". Так, так, Гарри — мертв; в чем-то это было правильно, но Эш не знал, в чем. Он сказал только: "Бедный мальчик", и тут вдруг понял, и душа его наполнилась чувством избавительного счастья: ведь днем он передал письмо в полицайпрезидиум; здесь наконец вздыбились убийство и ответное убийство, схлестнулись, как и положено, вопрос и ответ на него, здесь все было уплачено строго по счету!

Странно только, что его в чем-то обвиняют; он еще раз повторил: "Бедный мальчик… почему он это сделал?" Альфонс с ошарашенным видом выпятился на него: "Да он в газе Веронал — сильнодействующее снотворное средство. тах прочитал…" "Что?" "Да вот же", — Альфонс кивнул на пачку газет, торчавшую у Эша из кармана пиджака. Эш пожал плечами — он совсем забыл о газетах. Там в черной рамке, которая охватывала большую часть полосы, с многократными повторениями на последней странице, чтобы траурное известие дошло до всех его фирм и филиалов, до всех служащих и до всех без исключения рабочих, сообщалось, что господин Эдуард фон Бертранд, председатель наблюдательного совета, кавалер высоких наград и т. п. скончался после тяжелой непродолжительной болезни. В статье на первой странице рядом с почетным некрологом говорилось, что усопший, предположительно, в состоянии помешательства покончил жизнь самоубийством, застрелившись из револьвера. Эш читал все это, но оно его мало интересовало. Он просто констатировал, насколько все-таки правильно было, что фотографию убрали сегодня. Странно, что абсолютно посторонний человек — этот музыкант, смог наделать столько шума вокруг всего этого, С выражением легкой иронии на лице он доброжелательно и успокаивающе похлопал толстяка по жирной спине, заплатил за его шнапс и отправился к госпоже Хентьен. Вышагивая неспеша и с удовольствием, он размышлял о Мартине и о том, что тот уже не сможет догнать его и угрожать своим костылем. И это тоже было хорошо.