Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер

подлость! И мне очень стыдно, что я струсила перед Анной Сергеевной. Если я ничего не сделаю, мне будет стыдно смотреть в глаза не только комитету комсомола, но даже своему отражению в зеркале! Обещаю тебе, что завтра же пойду и расскажу все Надежде Юрьевне!

Ее последние слова заглушил звук горна, играющего «отбой».

— Иди спать, Кирилл, — сказала вожатая и положила руку мне на плечо. — Все будет хорошо. Я обещаю!

Я кивнул, улыбнулся и пошел в палату. Странно себя чувствовал. Вроде как, поступил как манипулятор. Мог бы и сам пойти качать права и рассказывать правду. Другое дело, что меня скорее всего и слушать бы никто не стал. Доказательств никаких, слово против слова. С Еленой Евгеньевной дело другое. Анна на нее явно давила и шантажировала, прикрывая своего племянника. Который поступил скорее как дурак, чем как подлец.

Я нахмурился и стянул со своей кровати покрывало. Дурацкая история. Дурацкий лагерь. Прохоров тоже дурацкий вместе со своим карьеризмом.

— Эй, Кирка, — негромко сказал Мамонов. — Иди сюда, к нам.

— Угу, — я подошел к кровати Мамонова, где как раз собрался его «штаб» — Марчуков и Мусатов.

— Что будем делать с Прохоровым? — спросил Мамонов. — Это не дело вообще, лучше уж Шарабарина председатель, чем этот крысюк. Она вздорная, но хотя бы подстав не устраивает.

— Предлагаешь устроить в отряде государственный переворот? — усмехнулся я.

— Почему переворот? — встрял Марчуков. — Революцию! Перевороты — это у всяких там Пиночетов! А мы в Советском Союзе!

— Шарабарина пыталась, но Аннушка гаркнула, и мы все разбежались, как миленькие, — сказал я. — Но я согласен, что надо что-то делать. Мне это в первую очередь хочется.

— Забастовку устроим! Сидячую! — Марчуков сполз с кровати и сел на пол, скрестив ноги. — И голодовку! Хотя нет... Я к завтраку такой голодный, что про забастовку могу забыть.

— Слушайте, а этот Игорь не показался вам каким-то странным? — спросил я. — Вы его давно знаете, он всегда так себя ведет?

— Ну... — Марчуков почесал в затылке. — Истории он всегда рассказывает. И всегда интересные. Непонятно только, где он жить будет. Вообще-то ему здесь вообще нельзя находиться, он же, получается, посторонний. А сейчас приехал, как к себе домой. И Аннушка ни слова не сказала.

— Если его из университета отчислили, то сюда вообще не должны были пускать, — буркнул Мусатов.

— Может еще и не отчислили, просто Баженов свистит, — хмыкнул Мамонов. «Ага, — подумал я. — Баженов — это тот парень, который рассказывал, что у Игоря отец в Израиль сбежал».

— Товарищи, какой еще переворот-революцию вы задумали? — раздался недовольный голос Верхолазова. — Если у вас есть какие-то претензии, то вы можете написать их письменно и подать жалобу в Совет Дружины. Или директору.

— То есть, настучать? — Мусатов недобро зыркнул в сторону кровати Верхолазова.

— По-вашему получается, что «настучать», — он с особым нажимом произнес это слово. — это хуже, чем покрывать преступника?

— Какого еще преступника? — спросил Мусатов.

— Прохорова, — холодно ответил Верхолазов. — И еще того, кто для него шашки поджег, а потом Крамскому в рюкзак подкинул.

— Так это же разве преступление? — Мусатов снова недобро посмотрел на кровать Верхолазова. — Так, шутка.

— Вы, товарищ Мусатов, должно быть забыли, что уголовная ответственность наступает с четырнадцати лет, — Верхолазов сел. — И если раньше это было шалостью и шуткой, за что ему могли сказать «ай-яй-яй» и поставить на учет в детской комнате милиции, то сейчас должны были вызвать участкового, составить протокол и отправить его в колонию для несовершеннолетних.

— А сам ты почему не пойдешь и не настучишь? — спросил Мусатов.

Верхолазов ничего не ответил.

— Ну что ты замолчал? — Мусатов поднялся. — Что, тебе с нами, простыми школьниками, разговаривать неинтересно? Ты же умный такой и подкованный со всех сторон, почему сразу не побежал директору плакаться, что злой Прохоров всех тут обидел?

— Айжан, остынь, — негромко проговорил Мамонов. — Между прочим, Верхолазов дело говорит.

— Илюха, да ты вообще что ли?! — Мусатов упер руки в бока. — Мы что ли должны бежать жаловаться, как детсадовцы?

Тихонько скрипнула входная дверь.

— Эй, парни! — раздался от двери громкий шепот Игоря. — Не спите еще?

Глава 19

Игорь уселся на спинку кровати, как Марчуков, когда истории свои рассказывал.

— Ох, парни, как же я скучал по таким вот ночным посиделкам после отбоя! — бывший вожатый широко и мечтательно улыбнулся. Пацаны смотрели на него угрюмо и молча. Невовремя он пришел со своими байками.

— Так, а что это с вами такое? — Игорь прищурился и обвел взглядом публику, на лицах которой он не увидел привычного восторга. — Вы что тут, ссорились?

— Нет, Игорь Геннадьевич, — своим фирменным ленивым тоном ответил Мамонов. — Как можно. Мы же пионеры.

— Шуточки — это хорошо, Илюха! — бывший вожатый подмигнул Мамонову, но тот никак не отреагировал. Продолжал смотреть исподлобья, как будто намекая всем своим видом, что Игорю здесь не рады.

— А вы к нам надолго? — подал голос тот самый пацан, который рассказывал про отца Игоря, только я снова забыл его фамилию. Блин, всегда удивлялся учителям! Они ведь всех умудряются помнить! Помню, как-то встретил свою училку чуть ли не из начальных классов, когда был уже взрослым, я ее, понятное дело, сразу узнал, правда, чтобы имя-отчество вспомнить, мне понадобилось напрячь память, а вот как она меня узнала — загадка. Она ведь меня только ребенком видела. Но — вспомнила имя и фамилию!

— Завтра поговорю с Надеждой Юрьевной, надеюсь, что до конца лета, — ответил Игорь.

— А из экспедиции выгнали? — спросил Марчуков.

— Сам сбежал! Как подумал, что целое лето придется провести без вас, так опомнился, только когда попутку на трассе ловил! — Игорь потянулся рукой, чтобы потрепать Марчукова по голове, но он увернулся.

— А из университета... — начал Марчуков, но тут же ойкнул, потому что-то кто-то пнул его по ноге, скорее всего Мамонов.

— У вас тут новые ребята появились... — Игорь посмотрел в мою сторону. — Ты же Кирилл Крамской, верно?

— Угу, — буркнул я, тоже глядя на него