Русская Япония - Амир Хисамутдинов

Николай Петрович Матвеев скончался 8 февраля 1941 г. Перед смертью он долго болел и уже не мог зарабатывать на жизнь. На помощь пришли друзья-японцы, которые не только собрали деньги на лечение, но и взяли на себя содержание семьи Матвеева. «Покойный был редкой души человек, — писал харбинский журнал «Рубеж», — который смело мог служить примером для других. Больше полвека он провел в общественной и литературной работе, сотрудничал почти во всех газетах и журналах Дальнего Востока и за границей. Своей скромностью, трудолюбием, честностью и готовностью оказать каждому помощь и услугу, он привлекал сердца знающих его, что и было оценено его многочисленными друзьями ниппонцами, сделавшими для него то, что мы, русские, не могли сделать, и нельзя не отдать должного уважения и глубокой благодарности таким друзьям».

Японцы соорудили на могиле Матвеева гранитный памятник — православный крест с надписью «Мир праху твоему, дорогой друг!», который освятили через полгода после его смерти, 10 августа 1941 г. Они же перечислили крупную сумму денег на имя вдовы.

Весьма близки японцам были философские идеи толстовства. Первым представителем этой семьи, посетившим Японию, стал второй сын великого писателя Илья Львович (1866–1933). В 1917 г. в Японии побывал третий сын Толстого, Лев Львович (1869–1945). Наконец, добралась до Японии и младшая дочь Александра. Формальным поводом ее приезда в октябре 1929 г. было «чтение лекций о Толстом и изучение преподавательского дела в Японии». Разрешение на временный выезд из России ей удалось получить благодаря приглашению японских газет «Токио Нити-Нити» и «Осака Майнити». К приезду дочери писателя японцы издали на японском языке ее книгу «Трагедия отца. Смерть и уединение Толстого», увидевшую свет в переводе Осэ Кэйси в Токио в 1929 г. Вместе с Александрой Львовной в качестве секретаря и помощницы в Японию приехала ее компаньонка О. П. Христиано-вич с дочерью Марией.

Они поселились в местечке Асия возле Кобе, откуда А. Л. Толстая регулярно ездила по стране для чтения лекций и встреч с японской общественностью, на которых рассказывала о своем отце. Кроме лекций Александра Львовна преподавала русский язык. В 1930 г. она издала на японском языке свои воспоминания, которые использовала в своих лекциях «Торусутои но омоидэ: (Воспоминания о Толстом)».

Огромную помощь А. Л. Толстой в Японии оказал Масутаро Кониси (Matsutaro Konishi). Он познакомился с Л. Н. Толстым, находясь с 1887 г. на обучении в Киевской духовной семинарии. По его рекомендации Лев Николаевич перевел в 1895 г. «Дао де Дзин» Лао-цзы путем сопоставления английского, немецкого и французского переводов этой книги.

Мечеть в Кобе. Фото автора

Н. П. Матвеев также был знаком с Кониси Масутаро, которого называл Даниилом Павловичем. «Недавно, будучи в Токио, я посетил Д. П. Кониси, — писал Матвеев. — Он работает над своим капитальным трудом, книгой о Льве Толстом. Жалуется, что труд разросся: написал уже 2200 страничек, а конца все еще не видно. Конисисан кроме произведений Л. Толстого перевел еще на ниппонский язык книгу дочери великого писателя Александры Львовны и был ее спутником и переводчиком в дни ее пребывания в Ниппоне. В России г. Кониси бывал несколько раз и в недавнее время, причем однажды ему пришлось быть переводчиком в беседе между известным ниппонским промышленником г. Кухара и… Сталиным». В 1948 г. Кониси вспоминал о своем знакомстве с писателем в книге «Говоря с Толстым».

Из Японии А. Л. Толстая не вернулась в Россию, а эмигрировала в США.

…Одним из самых замечательных людей в Кобе, если не во всей Японии, был Федор Дмитриевич Морозов, который наглядно воплотил эмигрантскую мечту о достижении полного благополучия в другой стране. 40-летний Морозов ушел из родных волжских краев с каппелевцами через Сибирь в Харбин. В Китае он не задержался и уехал в США. В Сиэтле он мыл вагоны, не гнушался и другой, самой простой работы. Смерть зятя, работавшего лифтером, вновь привела к решению изменить жизнь, и он с семьей уехал в Японию.

В сентябре 1925 г. пароход «Shizuoka-Maru» бросил якорь в порту Кобе. «У меня в кармане была мелочь, — вспоминал Морозов-старший, — а в бумажнике разный хлам. Перевод на 375 долларов, а надо 3000. Спокойно подхожу на допрос. На один стол кладу подлинник, на другой копию документов. Подбегают с услугами бойки-японцы. Один немного болтал по-русски, а я ему — золотой, 5 рублей, на чай. Он начал расхваливать меня — богач, дескать, знатный, все время с американским консулом, значит они друзья. И я немедля на берегу».

Уже утром следующего дня Морозов-старший, выучив несколько японских фраз, отправился в путь с пудом тканей и 14-летним сыном Валентином. Как он объяснялся с покупателями, неизвестно, но в первый же день заработал 13,50 иен, что считалось уже неплохо. На второй день выручка оказалась поменьше, всего 9 иен, но торговец не унывал. И правда, третий день принес 21 иену, и все ахнули: и это не зная языка! «Что продано, помню до сегодня — вспоминал Морозов. — И, о радость, сын не торопясь выкладывает деньги, чистый заработок — 5 иен! Совсем подбодрило. И на четвертый день с Володей купили ему билет до Кобе предупредить маму, чтобы его в школу в Йокогаму, а Нину — в канадскую».

Морозовы воспрянули духом, нашли небольшую квартиру за восемь иен в месяц, которая больше напоминала кладовку. Правда, ее окно выходило в сторону храма Икута, что торговцу показалось добрым знаком. Дарья Николаевна все вычистила, прикрыла старые татами, на ящиках устроили кровать, поставили две тумбочки и стол, на стенах развесили незатейливые картинки.

Федору Д митриевичу торговля отрезами сразу далась легко, наверное, благодаря его легкому и общительному характеру. Он придумал для себя «немецкую легенду»: выдавал себя за немца, а товары — за немецкие. «Ударил по разным школам и особо по докторам и больницам, где много докторов и всегда деньги. Особо любил женские гимназии. Входя, начинал:

— Гутен морген, гуд морнинг. Зи шпрехен дейч?

И тут же о национальности.

— Ай эм джерман. Дую спик инглиш? Нес? Ай эм альсо литл…

Что это, по вашему: вранье, обман? Нет, — это были приемы безвредные и забавные. Кто у «немца» покупал — гордились. А мне в те времена намного было выгоднее и веселее, чем в Сеатле. Да иначе как бы я смог? Без капитала, не зная языка. А детей надо поднимать. И к тому же везде было уже испорчено землячками. Даже отказывали пускать ночевать в дешевые «ядоя» (дешевые гостиницы, ночлежки. — А. Х.). По незнанию языка мне помогали во многом руки, ноги, они всякое выражали, доводя япошей до смеха. А это во всяких делах и обстоятельствах — самое главное. Не только с японцами, но и в торговых и банковских делах».

Почти не зная японского языка, он держал во всех карманах карандаши. Предлагая товар, пишет свою цену, а японцы в ответ — свою. Торг шел не на шутку, пока кто-то не решался уступить. Но в любом случае, даже если и не получалась ожидаемая прибыль, Морозов не терял присутствия духа и оптимизма. Знал — в другой раз повезет больше. Если продажа шла туго, менял отрезы на шелк и шелковую вату. Долго у него в сундучке хранился настоящий японский шелк — на память о матери.

Запомнился ему один случай. В маленьком городке Морозов увидел огромную нарядную толпу. Пошел за ними до какого-то большого дома, в котором было накрыто множество столиков с разной едой. Купец быстро развязал узел и давай на японок, которые ему какими-то скучными показались, навешивать модные цветные материи. Сам любуется, приговаривает: «Вери гуд!» Разобрали у него почти весь товар, а потом еще и к столу пригласили. Купец был голоден и не стал отказываться. Потом уже сын Володя пояснил: шли те японцы с похорон на обед. Но что сделано — то сделано, не бежать же с извинениями. Но в дальнейшем Морозов разузнал японские обычаи и постарался не повторять ошибки.

В основном Морозов торговал в центральной части Японии, доходя до Хиросимы. Пройдя путь торговца тканями вразнос, в марте 1926 г. он открыл лавку кондитерских изделий собственного производства. К этому же времени относится его знакомство с коллегой и будущим конкурентом Макаром Гончаровым, в прошлом работником владивостокской кондитерской фирмы, принадлежавшей известной на Дальнем Востоке купеческой семье Ткаченко. Эмигрировав из России, Гончаров начал в Сеуле в 1923 г. производство и продажу шоколадных изделий, а в 1925 г. переехал в Японию. Некоторое время они поработали вместе, но потом их пути разошлись.

Вначале Морозов создал акционерное общество, но и оно в результате едва не привело к банкротству. Он вспоминал: «Компанион и с ним хитрец-Факумото, возгоревшись нашей деловитостью и добротой, чтобы еще больше приблизить нас, наметили план сватовства, продемонстрировав кулинарные способности дочки. Хотя дочь и разница от брата (так в письме. — Ред.), который вскоре появился в деле, но этот толчок ускорил мое решение женить сына на харбинке, чтобы избавиться от зависимости. А на кого пал жребий? Внукам теперь понятно! А компаньоны тогда иные нажимы наметили, всякими способами подобрать к рукам магазин. А мы хотели во что бы то ни стало удержать магазин, как отдушину на будущее».