Заметки конструктора - Владимир Александрович Быков

кого-то возложенную на него ответственность за эту патентную чистоту.

Другой контролер, из Комитета по изобретениям и открытиям, в дополнение к заявлению на выдачу авторского свидетельства с собственноручной подписью авторов, в обязательном порядке и по утвержденной форме, требовал представить творческую справку о том, чего каждый из них в данном изобретении сделал, какой лично вклад внес.

Третий, из отдела техники безопасности, вместо того, чтобы прямо заниматься внедрением средств и способов защиты трудящихся от опасности, требовал от каждого работника ежемесячно расписываться в особом журнале (сколько же их в стране заведено?) удостоверяя тем свои познания в правилах, которых он ни разу не читал и руководствовался простой житейской истиной: не лезть туда, куда не следует.

Еще один, уже не сам, а по настоянию другой более серьезной службы, команды которой тогда обсуждать не полагалось, просил представить к статье акт экспертизы, подтверждающий ее подготовку к публикации в соответствии с известными правилами и нормами и отсутствие в ней чего-либо властью недозволенного.

А однажды в те времена меня попросили даже расписаться в специально заведенной для того книге и подтвердить, что я действительно привел и сдал в детсад своего внука.

Контроль необходим, но должен строиться на разумном компромиссе, быть убедительным в его целесообразности, вызывать не возмущения, а чувство взаимной удовлетворенности от общественной полезности труда. Особо иэбирательным контроль должен быть за творческими процессами, творческими организациями. Здесь можно проверять только на абсолютно компетентном уровне и только вполне конкретное дело, например, плохо работающую машину или результаты научной работы, на которую пошло много денег. Но это будет не тот контроль, о котором говорилось выше, а реагирование на событие, изучение дела с целью принятия решения и проведения его в жизнь. В массе было первое. Последнее все в большей и большей мере становилось исключением. Контролирующие службы организовывались и росли быстрее, чем по известному закону Паркинсона расширялось морское ведомство Великобретании во времена, когда она теряла свои заморские владения.

Царствовала высшая форма бюрократии – продиктованные сверху правила сочинения деловых бумаг, научных отчетов, мероприятий, планов, заявок, прогнозов и т. д. При высокой централизации огромное значение имело качество управленческих приказов и распоряжений. Прежде, чем отдать, их надлежало взвесить 100, 1000 раз, в зависимости от того, на сколько организаций они распространялись, какую массу людей затрагивали. Однако, чем дальше, тем в большей и большей степени они не отвечали своему назначению и становились все хуже и хуже.

В системе управления работали два канала. Канал деловой реализации намеченного для получения нужного конечного результата и канал разного рода формальных исполнений, связанных с соблюдением, специально для этого придуманных, направлений, инструкций, распоряжений. Прямого влияния второго на первый не было почти никакого. Косвенно же его работа приводила к уменьшению пропускной способности первого из-за постоянного отвлечения исполнителей от дела на подготовку информации для впечатлительного функционирования канала формализованных установок.

Вместо создания творческой обстановки, обмена опытом и его распространения, правильного и своевременного поощрения работника, действенной оценки конкретных результатов труда, его полезности, мы «организовывали» соревнование, принимали обязательства, придумывали почины, считали, буквально считали, выполненные пункты обязательств и превратили живой дух соревнования в бездарный развращающий людей спектакль.

Мероприятия явно общественного характера выполнялись в рабочее время, либо за счет его, предоставлением, например, отгулов. И никакие призывы и указания сверху не могли остановить этот процесс. Так было легче выполнить и затем отчитаться. И пока существовала отчетность, была бессмысленна борьба за исключение подобных явлений. Массой владело опустошительное желание получить что-либо за каждый сделанный шаг, за любой промежуточный этап, особенно, в области научных исследований и новых разработок.

Очень много говорили о будущем. Ставили задачи, намечали мероприятия, разрабатывали планы. И чем больше их декламировалось, тем больше, казалось, жизнь шла сама по себе. Много писали и говорили вообще по любому поводу. Правда, делаем то же самое и сегодня. Это признак не только высокой образованности. Люди обращаются к трибуне, когда не могут или испытывают трудности должным образом вершить свои дела, материализовать быстро и эффективно свои идеи и желания. Не зря французский философ Монтень утверждал, что «красноречие в Риме процветало тогда, когда его дела шли хуже всего».

Известная формула «Все советские граждане равны и каждый может достичь любых высот» стала чуть не подавляющим большинством использоваться и обкатываться в чисто потребительском плане односторонней направленности. Мне должны – вот кредо этих людей. Порождено оно было не только их глупостью и ограниченностью. Нет. Оно прямое следствие государственной собственности и отсюда всё сокрушающей лени и воспитанного системой нежелания лишний раз подумать о последствиях массового паразитического образа жизни.

Реакция руководителей на отрицательные результаты, на допущенные в ходе создания техники ошибки, без которых не возможен этот процесс, за редким исключением, была негативной. Риск не поощрялся, а наказывался. Как следствие у специалистов вырабатывались боязнь к принципиально новой технике. Оторванные от внешнего мира, мы кроме того, были лишены возможности свободного приобретения и применения в своих разработках качественных комплектующих изделий. Работая в системе полунатурального хозяйства, даже тогда, когда знали и умели как и что сделать, не могли конкурировать с западным миром ни по срокам создания техники, ни по ее качеству, ни по сравнимым затратам труда.

Тенденциозность прессы была потрясающей. По большинству статей постановочного характера можно было установить сходу, кто их готовил или, по крайней мере, какими материалами и какой службы пользовались. Писали многое со словесными выкрутасами, абсолютно излишними по существу излагаемого. Хотя, надо признать, среди них имелись тысячи исключительно деловых толковых предложений, которые в силу совершеннейшей очевидности следовало бы немедленно брать на вооружение. Все были согласны, а решить ничего не могли.

От неумения организовать движение к полезному результату ринулись в неразумное увлечение наукой. Исказилось правильное понимание той роли, которую играют в прогрессе аналитический ум ученого и практическая деятельность инженера. Того, что цель одного – понять; второго – сделать. Страсть к исследованиям стала превращаться в своеобразное средство снятия с себя ответственности, что всегда была великой привилегией и великим бременем инженера. Известен случай, когда Сталин лично исключал из одной программы исследования кораблей всё записанное из любопытства или перестраховки.

Появилась недопустимая диспропорция между известными (и даже широко известными) научными знаниями вообще и практическим использованием их конкретными людьми на своих участках работы. С другой стороны такая же диспропорция имела место между знаниями конкретных людей и умением их, способностью, даже желанием, к реализации данных знаний. Это вывело общество на потенции многократно более низкие в сравнении с его теоретическими представлениями.

Капиталистический мир быстро заимствовал все полезные качества