Воины Крови и Мечты - Желязны Роджер Джозеф

Начали снимать первую сцену в раздевалке. Фильм был не его, он знал. Сценария Бэнгер не видел, только слышал сплетни в кафе и читал анонсы в газетах. Плюс то, что сказала Кэти Хили, когда звонила, чтобы предложить роль Шонесси. Однако она сообщила, что у него будет сцена в его, Шонесси, раздевалке и проход до ринга, а затем сам бой и еще одна сцена после боя. Они пересекаются со сценами Марка Коула. Проигравший и победитель.

Он не узнавал актеров вокруг себя. Очки остались в рубашке, запертой в шкафчике. Все слегка расплывалось перед ним, а сердце колотилось, словно накануне боя. Хотя он никогда не был звездой первой величины в боксе, но все же помнил то ощущение — смесь ужаса и нетерпения выйти на ринг и начать. Самым худшим всегда было ожидание.

В раздевалке находился его менеджер в костюме, на руке у него повисла потаскушка, что-то воркуя ему на ухо. Она протянула руку и ткнула длинным красным ногтем в бицепс Шонесси. На ней было кольцо с бриллиантом величиной с куриное яйцо и браслет, сверкавший под яркими лучами. Она издала тихий визг и отпрянула.

Его тренером был коренастый парень в сером свитере, с венчиком черных волос вокруг лысого черепа. Изо рта свисала сигара. Он все время говорил, инструктируя Бэнгера и рассказывая о противнике: парень — педик, маньяк и зануда, он ничего не знает о боксерских уловках. Просто набрасывайся на него и круши, не пробуй ничего заумного.

Бэнгер кивал, издавал мычащие звуки.

— Ага, ага, понял, ага, убью его, я его убью.

Это была самая ярко освещенная раздевалка, какую ему приходилось видеть. Боже, здесь было слишком светло. Слишком жарко. Над головой тоже висели какие-то аппараты. Он не обращал на них внимания.

Джерри Вальдез сказал:

— О'кей, еще один сухой прогон.

Потаскушка менеджера ткнула в бицепс красным ногтем, взвизгнула, отпрянула. Ее бриллианты брызнули огнями.

Тренер вновь завел свою шарманку. Парень педик, зануда, ничего не понимает, просто набрасывайся и круши. Шонесси кивал, мычал.

— Ага, ага, понял.

От Вальдеза остался лишь затененный силуэт и голос из-за палящего света. Он сказал:

— О'кей, хорошо. Готовимся к съемке.

Кто-то подошел к Шонесси и чем-то помазал ему лицо. Это был не парикмахер, тот еще даже не показывался на ринге. Вообще-то это была женщина. Она помазала ему чем-то лицо, кивнула, повернулась, исчезла за огнями.

Вокруг орали какие-то люди. Шонесси подумал, что это репортеры, копы, зеваки. Он отчетливо слышал каждого из них, пусть даже слова не имели никакого смысла.

— Звук.

— Скорость.

— Валяй!

Какой-то человек встал перед тренировочным помостом. Слэм сидел на краю помоста в накидке, наброшенной на плечи; его руки были перевязаны, тренеру оставалось только надеть перчатки. Человек повернулся к Слэму спиной, в руках у него была какая-то квадратная штука. Не ней виднелась надпись: «Нейтронный Малыш, сцена 238, дубль 1». Он что-то сделал с этой штукой, от чего она издала звук, наподобие пистолетного выстрела.

Потаскушка менеджера ткнула в бицепс ногтем, взвизгнула, отпрянула.

Тренер вновь завел свою шарманку.

Он кивал, мычал.

Сколько раз все это происходило? Хлопок, потаскушка, тренер.

Джерри Вальдез крикнул:

— Снято. О'кей.

Помощник режиссера завопил:

— Очистить площадку.

Огни погасли. Помещение погрузилось во тьму. Бэнгер Барнс спрыгнул с тренировочного помоста. Отпрыгнул он довольно далеко и приземлился тяжелее, чем хотел, почувствовав толчок в бедро, но это было не страшно.

Какой-то реквизитор стянул с него перчатки. Помреж сказал:

— Можешь снять повязки, если хочешь. В сцене прохода их не будет видно.

Другой помреж объявил:

— Перерыв на ленч. Начало 239-й сцены — Слэм идет к рингу — через девяносто минут.

Народ закружился вокруг. Бэнгер сунул руки в рукава накидки, отыскал свой шкафчик и достал из рубашки очки. Все вокруг вошло в фокус.

Подошла Кэти, положила руку ему на локоть. В другой руке у нее все еще был клипборд.

— Хорошо поработал, Бэнгер. — Она посмотрела на него и улыбнулась. Какая хорошая улыбка. — Это ведь не настоящее твое имя, Бэнгер Барнс?

Он сказал:

— Барнс — настоящее имя. Бэнгер — для ринга. Хорошо звучит. Репортерам нравилось. Я так к нему привык, что оставил и после того, как перестал выступать.

Кэти сказала:

— Там снаружи трейлер с питанием. Ты уверен, что не хочешь снять эту накидку? Смотри, не закапай. Она тебе потребуется в следующей сцене.

Бэнгер сказал:

— Я буду осторожен.

Он стоял в очереди к трейлеру позади пары техников, листавших утренний «Лос-Анджелес тайме».

Они рассматривали фотографию места кровавого преступления и толковали об увеличении случаев расстрелов машин, гангстерских разборок и избиений в округе.

Бэнгер подал свой поднос к окошку, получил кусок курицы и несколько соцветий брокколи, налил кофе в бумажный стаканчик и поискал место за длинным столом.

Все статисты сидели за отдельным столом, не перемешиваясь с актерами. Бэнгер прошел со своим подносом мимо них. Некоторые отвернулись. Двое улыбнулись ему. Он понимал, о чем они думают. Почему Барнс? Почему не я? Чего это стоит, когда тебя выделяют из массовки и дают роль, пусть маленькую, пусть всего один проход? Ну почему Барнс?

Какой-то актер помахал ему. Он поставил свой поднос, вытянул из-под стола раскладной стул и сел рядом со своим тренером, менеджером и потаскушкой менеджера.

Почему Барнс, спросил он сам себя. Да потому, что он был настоящим боксером. Настоящее ничем не заменишь. Он работал на ринге, знал все движения. Помнил то ощущение, с которым кулак врезается в ребра противника. Помнил, как жесткая кожа сминает нос. Изведал радость, которая охватывает в тот момент, когда ты «танцуешь» вокруг партнера, и тебя приветствуют тысячи людей. Познал отупляющее отчаяние, когда лежишь на спине, пытаясь сфокусировать глаза на пальцах рефери, щурясь от света прожекторов под крики толпы, приветствующей другого боксера.

Тренер представился, пожал руку Бэнгера:

— Хорошо поработал утром. Хил и сказала, что ты был настоящим боксером.

Бэнгер кивнул: — Да.

Тренер представил его другим актерам: мужчине, игравшему менеджера, и женщине, игравшей потаскушку. Оба пожали ему руки.

Потаскушка спросила:

— Это правда, что вы раньше никогда не играли?

Бэнгер сказал:

— Только в массовке. Платят немного, но больше, чем мойщикам посуды или дворникам.

— Но вы способны на большее. Я имею в виду, вы ведь много зарабатывали на ринге.

Бэнгер горько рассмеялся. Прежде чем ответить, хлебнул кофе. Кофе был горячий и крепкий. Что хорошо было в кино, даже в массовке, — кофе на съемках давали хороший. Съемочный день длился долго, и если не подстегивать себя кофе, пришлось бы пользоваться чем-то другим. Слухи были не беспочвенны: одни сидели на таблетках, другие на кокаине.

Они делали это не для развлечения, а только для того, чтобы выложиться в течение десяти-, двенадцати-, четырнадцатичасового рабочего дня. А потом требовался алкоголь, чтобы расслабиться вечером. Алкоголь, или травка, или валиум.

Это были издержки профессии.

Он поставил стаканчик на стол.

— Вам это лучше известно. Ваш бойфренд порядочно имеет с каждого гонорара. — Он указал куриной косточкой на тренера и добавил: — А он забирает остальное. — Бэнгер посмотрел на потаскушку. — За эти побрякушки, которыми вы сверкаете, заплатил я. Сколько они стоят? Сколько ударов мне приходится раздать, сколько хуков принять на себя, чтобы заплатить за ваши шикарные браслеты?

Она казалась ошарашенной.

— Это же все не мое, — сказала она. — Посмотри, мне пришлось их вернуть реквизитору. — Она протянула к нему руки. Длинные полированные ногти были на месте, а бриллиантовое кольцо и браслет исчезли.

Тренер сказал:

— Это всего лишь реквизит, Бэнгер. Остынь. Ты ведь не думал, что это настоящие драгоценности, правда?