Год Черной Лошади - Марина Дяченко

Спешить ей было недалеко. Шесть квадратных метров кухня, два метра — прихожая.

— Макс!

— Все в порядке, — сказал Максим, стягивая сандалии. — Дай чего-нибудь попить, а?

Игрейна плеснула ему в чашку минералки. Макс выпил до дна, тогда Игрейна плеснула ему еще; рубашка мужа, с утра безукоризненно белая и без единой складки, сейчас напоминала футболку марафонца на финише.

— Ну? — не выдержала Игрейна.

— Договор подписал, — Макс почему-то развел руками. — Ну, знаешь… Подписал. Все. Штатный сотрудник.

— И-и-и!

Длинная минута ушла на объятия, поздравления и прочую дребедень. Рискуя повалить составленные в углу штативы, Игрейна висела на шее у мужа и целовала его в потные щеки:

— А я не верила! Вот ей-богу, не верила! Ну, ты молодец. Ну, ты просто гений. Давай напьемся. Максик, давай гостей позовем… Умница моя!

— А еще водичка есть? — жалобно спрашивал Макс.

Через полчаса поспела жареная картошка. Максим, успевший принять душ, сидел на диване в майке и шортах, вертел в руках вилку (аппетита у него почему-то не было) и рассказывал:

— Ну… Он какой-то ненормальный, этот Войков. Я хотел уже все бросить и уйти. Одно собеседование, второе… Это при том, что два «интервью» я уже прошел! При том что была и практика, и пробные съемки, и работы свои я присылал… Нет, говорят, с творческой стороны вы нас вполне устраиваете, а вот кем был ваш дед по материнской линии? Случалось ли вам похищать книги из библиотеки? Нет ли у вас друзей-журналистов? Такое впечатление, что я не в телекомпанию нанимаюсь, а в какие-нибудь очень компетентные органы…

Макс поморщился и замолчал.

— И все-таки, — осторожно сказала Игрейна, — это очень хорошо, Максик. Это чудо как хорошо. Круче «Звер-тиви» сейчас нет никого!

— Ну да, — вяло согласился Макс. — Пару лет поработаю — квартиру нормальную купим… Слушай, а что ты там говорила насчет гостей?

* * *

Супружеская кровать Марковых была узкой, как на корабле. Но будь она размером хоть с теннисный корт, Игрейна все равно не могла бы заснуть, слушая, как вздыхает в темноте Максим.

За годы замужества она успела изучить все его вздохи. И сейчас ей совершенно ясно было, что Макс, никогда от жены ничего не скрывавший, теперь носит на душе гадюку и стесняется — либо боится — поделиться ношей.

Игрейна не спала, но и ни о чем не спрашивала. За тонкой стенкой пробили соседские часы — час ночи, потом два часа; колыхалась занавеска. Максим вздыхал.

— Не могу, — Игрейна села, спустив ноги на пол. — Ну не могу же… Что случилось?

— Ничего.

Игрейна поднялась и босиком прошлепала на кухню. Поставила на плиту чайник — не потому, что хотела чаю, а потому, что это простое действие всегда ее успокаивало.

— Знаешь, — сказал Максим из спальни. — Я сам уже не рад. Что подписал все это.

— Да что такое ты подписал?

— Контракт, — глухо сказал Максим. — Без права увольнения в течение пяти лет. И еще десять подписок. О неразглашении, невступлении в контакт с прессой, не вижу, не слышу, шаг вправо, шаг влево…

— Весь этот бред противоречит конституции, — авторитетно заявила Игрейна. — Войков параноик. Не стоит принимать его заморочки всерьез.

— Я хотел с тобой посоветоваться, — после паузы сказал Максим. — Но они так все повернули — или я подписываю сразу, или — до свидания…

Игрейна вернулась в спальню. Села на кровать, обняла мужа за голое влажное плечо:

— Он элементарно боится, что у него потырят этот его «передовой метод дрессуры». Затем ему охрана, юристы, «крыша»… Затем он запугивает новичков, заставляя подписывать всякую дрянь. То есть по-хорошему, конечно, всякую дрянь лучше не подписывать… Но ведь не конец света, правда? Ты ведь оператор, а не промышленный шпион, нафига тебе чужие тайны?

— Я ведь даже не в зоопарк нанимался, а на студию, — пробормотал Макс.

— Тем более не бери в голову, — сказала Игрейна твердо. — Все фигня.

В глубине души она вовсе не была в этом уверена.

* * *

Максим Марков был хорошим оператором. Дело даже не в призах, полученных на студенческих и молодежных фестивалях. Марков сочетал несомненный талант с рассудительностью и надежностью, а это случается гораздо реже, чем хотелось бы.

Режиссер Коровко, с которым Максу довелось работать на «Звер-тиви», ценил профессиональные качества нового оператора и, пожалуй, даже симпатизировал Маркову, но внешне этой симпатии старался не проявлять.

— Самку укрупни. Еще… Двигайся, Макс, не стой, да подойди ты поближе, они не кусаются… Так…

Те, кто «не кусаются», были волками. Крупными, серыми, очень энергичными и нервными — ненормально нервными, с точки зрения Макса. Волки жили сложной жизнью, лишь отдаленно напоминающей дикую жизнь их вольных собратьев. Марков уже понял: если поначалу «коньком» директора Войкова была «естественная жизнь животных», то со временем маятник качнулся в сторону «чудес дрессировки».

Никакой дрессировки, как мог заметить Марков, не было и в помине. Никто не ходил к волкам в вольер, никто не кормил их сахаром в награду за правильные действия, никто не щелкал кнутом в наказание за неправильные; никто ничего от волков не хотел — они жили как бы сами. Они поступали как бы по собственной воле; другое дело, что воля эта была очень странная. Волки играли в сложную, порой жестокую игру. Это была игра-соревнование; в вольере сооружено было два каменных «трона», вид которых живо напомнил Маркову старый мультик «Маугли», и два вожака боролись за влияние. Поединок, случка, «голосование» — кто из вожаков соберет вокруг себя больше последователей? Выяснение отношений, наказание ослушников, поощрение преданных сторонников, снова случка; поединок. Массовая драка. Зализывание ран. Массовая случка. «Голосование»…

Пик волчьей деятельности всегда приходился на послеобеденное время, когда у входа в «Империю зверей» стояла, несмотря на дороговизну билетов, длинная очередь. Марков — и с ним еще два оператора — снимали волчью жизнь полную рабочую смену. Ночью волки, вопреки своей природе, затихали, зато оживлялся режиссер Коровко — монтировал материал до рассвета, окруженный плотной бригадой ассистентов, помощников и специалистов по изготовлению кофе.

Работа нравилась Маркову. Работа давала возможность проявить себя в полной мере; Макс был хорошим оператором, и режиссер Коровко ценил его.

— …Это тебя, — сказала Игрейна, и в голосе ее Максу почудилось напряжение. Еще бы — одиннадцать вечера, они уже собирались отключать телефон…

— Марков?! Скотина! Ты что делаешь, сопляк! — кричала трубка голосом режиссера Коровко, кричала и материлась так, что Макс невольно отдернул ухо. — Ты что… Ты сколько… А ну, немедленно на студию! Немедленно!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});