Земной круг - Сергей Марков

При Мамыреве состоялись походы на Казань, в Югорскую, Печорскую, Двинскую земли, произошел разгром русскими ордынского Сарая и другие события, о которых уже знает читатель.

Мне удалось проследить жизнь Василия Мамырева[87].

В числе прочих дел он занимался даже градостроительством: в 1486 году им был «срублен град Володимер». В связи с этим невольно приходит мысль о том, что Мамырев знал и Аристотеля Фиораванти (Фрязина), столь прилежно изучавшего прекрасные здания Владимира-на-Клязьме и посылавшего ловчих птиц в Милан.

Василий Мамырев имел какие-то заслуги перед русскими северо-восточными землями, ибо самая подробная заметка о его смерти была помещена в Вологодско-Пермской летописи[88].

В год своей смерти (1490 или 1491) Василий Мамырев постригся в монахи у Троицы-Сергия и принял имя Варсонофия. Инок Варсонофий не унес с собой в могилу тайну записок Афанасия Никитина.

Чем объяснить такое совпадение? Великий историк Николай Карамзин именно в библиотеке Троице-Сергиевского монастыря разыскал эту жемчужину, таившуюся, как в створках, в листах старинного сборника, названного И. М. Карамзиным «Троицкой летописью».

Троицкий список «Хожения за три моря» считается самым древним. Он выполнен в XVI веке.

Не завещал ли инок Варсонофий монастырю свой личный, наиболее старый и близкий к подлиннику список «тетратей», не разысканный до сих пор так же, как и своеручные записи Афанасия Никитина и его проезжие грамоты?

В «Троицкую летопись» и мог быть включен мамыревский список «Хожения».

Через два года после того, как тело черноризца Варсонофия было предано земле в стенах Троицы-Сергия, Данила Мамырев спешил в город Медиолан (Милан).

Герцог Миланский Лодовико Сфорца сам посетил русских послов и получил от них белого сокола, семьдесят соболей, дорогую саблю, лук с колчаном и стрелами и очень похожий на слоновую кость «рыбий зуб».

О московитах в Милане в 1493 году повествовали бумаги старой флорентийской ратуши, среди которых лежало донесение посла республики Флоренции при дворе Сфорца[89].

В честь людей из Москвы была устроена охота. Кречеты взмывали над долинами Тичино наперерез лучам альпийского солнца. Герцог Сфорца с трудом напрягал «скифский» лук со стрелами, украшенными перьями степных орлов.

Послы Московии держались с большим достоинством. Их пригласили на торжество по поводу брака Бианки Сфорца с Максимилианом Первым, в том же году увенчавшим себя императорской короной.

Но Данила Мамырев и Догса покинули праздник, когда узнали, что им отводят место вслед за послами цесаря и королей Испании и Франции.

Все это происходило поздней осенью, а еще в середине года испанский посланник при дворе папы Александра Шестого Бернардин де Карвахаль выступил с речью об открытии новых земель, «лежащих близ Индии». Мог ли Данила Мамырев оставить без внимания оживленные разговоры о чудесах далекой страны!

Из Милана Данила Мамырев поехал в Венецию, где еще был в живых старый Джосафат Барбаро, хранивший воспоминания о Волге и Москве.

Послы присутствовали на заседании Венецианского сената.

По возвращении в Москву Данила Мамырев продолжал заниматься государственными делами. Вскоре он вместе с дьяком Василием Жуком учинил расправу над ганзейскими купцами в Новгороде Великом.

Лев, терзающий змею, был изображен в те годы на печати Ивана Третьего. Данила Мамырев наложил эту грозную печать на товары новгородских немцев. Предметы торговли были оценены в миллион гульденов!

Семьдесят три германских города молили Москву об освобождении ганзейцев.

Недавний посол в Милан и Венецию был одним из хранителей сокровищ великого князя. Д. Мамырев стерег ларцы, запечатанные знаками Льва и Змеи.

В московскую казну впадал серебряный поток из новых рудников Пермской земли.

Исследователи еще не занимались изучением истории жизни Василия и Данилы Мамыревых. Заняться же этим стоит хотя бы ради того, чтобы распутать клубок из нитей индийского жемчуга и светлого северного серебра.

Оба Мамыревы были современниками Афанасия Никитина и Христофора Колумба, больше других знали об этих открывателях и рассказывали о них на Руси.

Московиты в Дании

Много поучительного можно извлечь из истории московского посольства в Данию в 1493–1494 годах.

В Москву явился датский представитель по имени Иван, капеллан короля Иоанна Второго. Он предложил русским договор «о любви и братстве», намекнув на военный союз против Швеции и желательность прекращения деловых отношений с ганзейскими городами.

Надо сказать, что за год до этого Кляпик Еропкин и Траханиот, проезжавшие через Данию, доносили, что «Дацкой король» уже воюет с Любеком и напускает на Ганзу корсаров. Любчане в свою очередь тогда снарядили и послали в море вооруженные корабли.

Посол Иван был отпущен с честью «в свою землю» в сопровождении Дмитрия Зайцева и Дмитрия Грека Ралева — одного из Палеологов, ездивших в Рим с объявлением вести о казанской победе.

Пребывание московских послов при дворе Иоанна Датского наводит на размышления: какие сведения они могли раздобыть там в то время, когда к берегам Дании особенно часто стали приходить корабли из Бристоля? Бристольские мореходы добивались от Дании прав на торговлю с Исландией, которые они вскоре и получили.

От бристольских корабельщиков датские ученые, купцы и мореходы узнавали новости об открытиях англичан на севере Атлантики.

Еще в 1480 году самый бывалый и искусный мореплаватель Британии, по имени Лойд, покинул пристань Бристоля с тем, чтобы отыскать загадочный остров Бразиль, лежавший, как уверяли, к западу от Ирландии. Но оба корабля попали в бурю, и их пригнало обратно к берегам Альбиона. Вероятно, это и были те самые корабли, в отправлении которых принимал такое живое участие Джон Джей, купец и шериф Бристоля.

Затем бристольцы начали искать Антилию. Ей полагалось находиться на широте Лиссабона, на пути к славному острову Зипангу. В существование Антилии верили Тосканелли, Бехайм, Андреа Бианко и другие космографы.

Некоторые смешивали Антилию с не менее сказочной островной страной Семи Городов, где будто бы жили потомки христиан, еще в VIII столетии бежавших в синие океанские просторы от мечей мавров.

В XV веке находились мореходы, уверявшие, что они своими глазами видели дикую окраину Тартарии, возникающую из водной пустыни к норд-весту от Ирландии. Это страна великого хана.

Вот где бы сбывать без посредников английское сукно, а из Китая, Индии и Тартарии вывозить пряности, дорогие сплавы, шелк и самоцветы!

После того как Христофор Колумб открыл «Индийский берег» и весть об этом достигла Англии, — бристольцы снова стали пробовать силы в поисках морского пути в Китай. Они надеялись подняться в высокие широты, чтобы, плывя оттуда более коротким путем на запад, коснуться восточной окраины Азии. Там «Канбалык», «Катай», Великая Тартария!

Антилия и Бразиль были отставлены. Плясать приходилось от скандинавской печки. У этого очага бристольцы грелись уже со времен Яна из Кольно и северного похода Колумба, если великий открыватель действительно в 1477 году плавал в водах Исландии. Во всяком случае, Колумб однажды обмолвился о бристольских купцах на северном острове. Он упомянул и об окраине Тартарии за Ирландией.

Бесспорно, что посещения Дании и Исландии наталкивали бристольцев на какие-то новые мысли о поисках дальних стран. Скандинавы хранили в своей памяти древние сказания о Винланде. Семнадцать же лет не такой срок, чтобы можно было забыть поход Яна Кольненского, распахнувшего северную дверь в Индию.

В 1493 году Джон Кабот со своими сыновьями жил в Бристоле в предместье с выразительным названием «Катай». Этот Китай-город на берегах Эвона населяли выходцы из Генуи и Венеции, помнившие торговлю с Китаем через Каффу и Тану. Они-то уж знали, что потребуется стране великого хана: цветное «лундское» сукно, добротное оружие, изделия из металла, зеркала и многое другое.

Дмитрий Зайцев и Дмитрий Ралев, находясь в Копенгагене и обсуждая права Руси и Дании на Севере, не обошли молчанием успехи русских людей на Ледовитом море.

Иноземные космографы стали уже догадываться о том, что корабли могут проплыть от Скандинавии до устьев Северной Двины, Мезени, Печоры и Оби, что у окраины Московии находится большой полярный остров. Эти истины дошли до сознания бристольских купцов, ловцов и скупщиков трески, посещавших датские морские владения.

Но Джон Кабот тогда еще не был захвачен мыслью о северо-восточном пути. Он по-прежнему устремлял свои взоры на запад.