Месть - Нэнси Розенберг

Лили чувствовала, что душа у нее разрывается на части, она не знала, что сказать и как себя вести. Она подумала, что надо бы позвонить психологу и договориться о том, чтобы завтра свозить к ней Шейну. Лили понимала, надо как-то развеять страхи Шейны, даже рискуя при этом вызвать ее гнев.

— Солнышко мое, я и правда чувствую, что он сейчас далеко отсюда, и потом я же сказала, я думаю, человек на фотографии — не он. Я плохо вижу предметы вблизи, но зато хорошо вижу вдаль, в этом-то и заключается дальнозоркость. Когда он находился близко к нам, было темно, но когда он убегал, то был подальше и на него падал свет. — Она протянула руку и крепко взяла за руку Шейну. — Я не думаю, что тот, кого ты видела на фотографии — он. Тот давно сбежал. Ты же умная девочка. Ты же понимаешь, что люди могут быть похожими друг на друга. Даже мы с тобой похожи, правда, я намного старше, но если бы мы были ровесницами, то нас было бы трудно отличить, и люди путали бы нас. Правда?

Шейна отстранилась от нее и, включив радио, поймала станцию рок-музыки. Потом она крикнула, перекрывая грохот музыки:

— Это точно был он, мама. Когда ты наденешь очки, ты сама увидишь.

Глава 23

Каннингхэм ехал в Мур-парк, стрелка на спидометре его «крайслера» застыла на восьмидесяти, от такой скорости ходовая часть машины отчаянно вибрировала, но мощности двигателя вполне хватило бы и на сто миль в час. Были времена, когда он проводил сутки напролет за рулем черно-белой полицейской машины, летящей с сумасшедшей скоростью с включенной на полную мощь рацией, чтобы можно было слушать диспетчера сквозь вой врубленной на всю катушку сирены. Улицы пролетали мимо в считанные секунды, и каждую минуту он рисковал на перекрестке врезаться в какую-нибудь машину и превратиться в кашу из мяса и металла, закончив на этом свое земное существование, или, прибыв на место происшествия по телефонному вызову, напороться на какого-нибудь идиота, который нелепым выстрелом мог отправить его в царство небесное. Да, то были жаркие денечки. Это теперь он приходил домой с головной болью, а не с подбитым глазом или ушибленными почками. Теперь ему все чаще приходилось работать тем местом, которое располагалось у него между ушами, а проще сказать — головой.

Ему было трудно представить себе другую работу, хотя труд его был просто адским, на что он постоянно жаловался. Но сколько бы он ни жаловался, он продолжал работать, Каннингхэм просто любил свою проклятую работу. Имея в запасе одновременно несколько нерешенных головоломок, он не должен был заботиться, чем бы ему занять свои мозги. Находить недостающие звенья в делах об убийстве было для него тем же самым, что заполнять пустые клеточки в кроссворде в «Нью-Йорк таймс» и заполнять их чернилами: в его заднем кармане всегда была маленькая головоломка, с которой ему приходилось играть, но при этом перед тем, как принять решение, он должен быть на сто процентов уверен, что слово точно впишется в пустые клетки. Он не из тех людей, кто совершает ошибки. Ошибки приводят к тому, что виновные разгуливают на свободе и показывают нос суетливым торопыгам из полиции.

Раздумывая о деле, которым ему надлежало сейчас заниматься, и о том, в чьей юрисдикции оно окажется, если найденное тело действительно принадлежит Патриции Барнс, Каннингхэм проникся уверенностью, что департамент шерифа всеми правдами и неправдами постарается спихнуть это дело на него. Жертву последний раз видели именно в Окснарде, рапорт об исчезновении тоже поступил оттуда, и предполагаемое убийство совершено в Окснарде. В этой маленькой головоломке слишком много Окснарда и слишком мало Мур-парка. Зная всю эту информацию, хотя формальная идентификация еще не проводилась, департамент шерифа скорее всего поведет себя в этом деле точно так же, как он вел себя со всеми подобными горящими делами: он выбросит его прочь, как отшвыривают в сторону горячую печеную картошку, которая жжет руки. А такие поступки на службе — это ошибка.

Свернув с главного шоссе, Каннингхэм убрал ногу с педали газа. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что он прибыл куда надо. На немощеном грейдере, вдоль которого строители тянули новую теплотрассу, были припаркованы три черно-белые машины полиции графства: фургон медицинских экспертов, полицейская машина и автомобиль с командой криминалистов. Кроме водителей двух бульдозеров и еще нескольких строительных машин, рядом не было никаких штатских, и самое главное, благодарение Богу, не видно газетных репортеров и телевизионщиков. Профессионалы и сами часто нарушали вещественные доказательства на месте преступления, а уж репортеры и зеваки — это просто ночной кошмар для следователей.

Каннингхэм распахнул дверь своей машины, вытащил из кармана удостоверение, прикрепил его к поясу около пряжки и вышел из машины.

— Вот дерьмо! — выругался он, ступив ногой в жидкую грязь и утонув в ней по самую щиколотку. Накануне он наконец уделил внимание своей внешности и постригся, а заодно почистил и довел до глянца старые поношенные ботинки. Теперь они опять ни к черту не годятся и выглядят хуже, чем раньше. Все это просто потеря времени, подумал он, направляясь к группе людей в форме, понимая, что вовсе не запачканные ботинки явились причиной его плохого настроения и раздражения. К чему он так и не смог привыкнуть за долгие годы службы — так это к находкам полуразложившихся трупов людей, которых выкинули, как ненужный мусор, куда попало.

Чарли Дэниелс, медицинский эксперт, склонился над краем мелкой могилы, подняв затянутую в резиновую перчатку руку, запачканную грязью. Он опустил руку, увидев Каннингхэма.

— Это ваш случай, дорогой мой? — спросил он. — Подойдите, гляньте. Сейчас сделаем еще пару фотографий и будем доставать.

— Кто здесь из полиции? — крикнул Каннингхэм группе людей.

От группы отделился человек, одетый в белую форменную рубашку и черные брюки — это был человек из департамента шерифа.

Подошли еще два человека из отдела криминалистической экспертизы. Криминалист рассказал Каннингхэму, что здесь происходило до его прибытия.

— Мой товарищ сейчас перезаряжает камеру в машине. Когда мы прибыли на место, мы хорошенько обследовали всю прилегающую территорию, прежде чем позволили кому бы то ни было что-то здесь трогать. Даже строительный рабочий оказался молодцом. Когда он увидел то, что показалось ему трупом, он сразу позвонил в полицию и даже не стал возвращаться на место находки. Мы нашли здесь кучу всякой мелочи, сложили кое-что в мешок и отнесли в машину, мы захватим все это с собой.

На рубашке криминалиста висела визитка: «Том Стаффорд».

— Отлично, Стаффорд, — одобрил Каннингхэм.

Прямо над местом захоронения проехал бульдозер и уничтожил все возможно имевшиеся там отпечатки протекторов и другие следы, по которым можно было бы определить, как издалека и с какой стороны приволокли тело, прежде чем зарыть его в землю. Придется расширить зону поисков вещественных доказательств, все это будет сделано по мере хода следствия, и, хотя, возможно, они кое-что найдут, нельзя будет наверняка утверждать, имеет ли все это отношение к преступлению, пока криминалисты-эксперты не скажут своего слова.

— Я думаю, вы сообщили бы мне, если бы вам удалось найти оружие или что-нибудь в этом роде?

— Нет, такого счастья нам не привалило. Если, конечно, вы не думаете, что ее убили парой пивных банок, оберткой конфеты или скелетом животного, похожего на кошку.

Каннингхэм подошел к краю могилы, вполне удовлетворенный тем, что на месте преступления удалось сохранить максимально возможное количество вещественных доказательств. Он посмотрел на труп. Он почти не сомневался, что это Патриция Барнс. Во всяком случае, это точно не Этель Оуэн. Та была маленькой и хрупкой женщиной, а эту при всем желании нельзя назвать такой.

— Мы довольно прилично отчистили от грязи ее лицо, чтобы вы смогли его хорошенько рассмотреть, — сказал судебно-медицинский эксперт. — Крупная была женщина, не так ли?

Все естественные отверстия ее тела были забиты грязью. Рот зиял, как огромная круглая воронка, видимо, это запечатлелся последний крик смертельного ужаса. Глаза открыты, но над ними основательно попировали черви и от глаз мало что осталось. Пока Каннингхэм рылся в карманах в поисках трех фотографий, которые ему дала сестра Патриции, Дэниелс снова склонился над могилой и рукой в перчатке стал выковыривать грязь изо рта убитой. Сделав это, он обнажил сухой пурпурный язык, выпавший на нижнюю губу. На шее отчетливо виднелась обесцвеченная полоса, каких-либо других повреждений при поверхностном осмотре заметно не было.

— Удушение? — спросил Каннингхэм, выражая свое мнение о причине смерти. Высунутый язык и следы на горле были просто-таки классическими признаками.