Клин клином - Онгель Таль

одну траву. – У нас, знаете, в школе полтора землекопа училось. И все.

Генка специально строил из себя дурачка, потому что понимал: чем он глупее, тем с него меньше спроса. И тактика работала, весь класс принял новенького в первый же день, и у Кирилла заметно уменьшилось количество писем.

Женя Зоркий, один из самых известных и обеспеченных в школе, в начале стал для Генки заботливым братцем, сдувающим с него пылинки, а затем заделался защитником, в котором затюканный Генка так остро нуждался. Женя вообще темная лошадка: внук директора, активист, твердый ударник, когда-то выдвигал свою кандидатуру на роль старосты. У него куча связей и среди старшеклассников своя устоявшаяся компания. В далеком будущем Кириллу предстоит задуматься о том, что с таким влиянием Женя вполне мог отжать у Пыги лавры, но о стрелке почему-то никто из них не заикался, хоть подобная конкуренция и принесет кучу проблем школе.

– Чего там бояться? Обычные старшеклассники, такие же люди, как и мы. – Женя отдал Генке свой кекс. Кирилл молча надеялся, что когда-нибудь этот тошнотворный броманс развалится.

– У меня слишком сырые работы. У других, наверное, в сто раз лучше. А вдруг меня засмеют? – Генка все ныл.

У его подноса лежала папка с рисунками на выставку. Отличными рисунками, не такими уж и сырыми. Пусть Кирилл ничего не смыслил в рисовании, но его не покидала мысль, что Генка прибеднялся специально.

– Не нужно так переживать. – Кирилл ему медово улыбнулся. – Чем чаще будешь участвовать в жизни школы, тем скорее ко всему привыкнешь. Я рядом буду и, если совсем плохо станет, разрешаю подержаться за мое плечо.

Новенький кивнул несколько раз. К величайшему облегчению, Женя закончил есть и собирался сходить с ним в туалет. Стулья отодвинулись, заскрипели по полу. Кто-то окликнул Женю со стороны выхода. Тот, закинув рюкзак на одно плечо, озадаченно заозирался. К их столику прибежали двое мальчишек на год младше. Они торопливо поздоровались с Кириллом, затем обеспокоено попросили Женю выйти с ними в коридор, один даже вцепился в рукав его пиджака. Второй уставился на Гену так, словно догадался о чем-то неприятном, и задал вопрос.

– Ты же к нам недавно перевелся, да?

Гена нервно кивнул. Те двое приблизились к уху Зоркого, принялись о чем-то испуганно шептать. Женя молча и строго взял Гену за локоть, будто тот напакостил кому-то, и они вчетвером покинули столовую под вопросительным взглядом Кирилла.

На следующей перемене вся школа знала о скором переводе Лапыгина Ильи. А через урок появилась еще более неприятная подробность, из-за которой Генка принялся бледнеть и потеть от страха. Пыгу оставляют на второй год, то есть зачисляют в класс Кирилла. Вот так резко и абсурдно, посреди четверти. И один бог знает, до какой степени этот чокнутый закошмарил свою школу, раз меры приняли такие радикальные.

На выставку Генка не явился. Девочки сказали, он плакал в туалете. Кирилл извинился за его отсутствие перед организаторами и передал папку с рисунками в нужные руки. В аудитории, где базировался художественный кружок, находилось от силы человек девять, плюс Кирилл, плюс преподаватель, плюс две гипсовые статуи каких-то греков. Вокруг пахло жидкой известкой, было невыносимо скучно и неинтересно, но от старосты требовалось посещение подобных мероприятий.

На стенах висело множество показательных картин, куча аппликаций из лоскутов и даже парочка мозаик, кажется из битой керамики. Одна серия работ, выполненная в карандашной технике, зацепила живой динамикой. Кирилл долго смотрел на то, как люди на листах словно взаправду шевелились, кто-то махал руками, кто-то бежал за мячом, кто-то смеялся, а чьи-то волосы и одежду трепал ветер. Работы шли одна за другой, а в уголках неизменно значились две буквы: К. М.

Кирилл никогда бы не догадался, чьи это инициалы, если бы Мурат сам не подошел поздороваться. Он смущенно протянул плотный зернистый лист, где Кирилл узнал себя, расслабленно стоящего у стены. Мурат улыбался, словно все то время, пока они не виделись, он скучал и ждал повода вновь поговорить. Кирилл смотрел на лист в руке и думал о всех тех словах любви, что копились на его шкафчике и копятся сейчас, думал о том, что больше не видит в них ни ценности, ни смысла. Потому что его еще никто не рисовал, и Мурат стал первым. Он вспомнил, как хорошо им было на крыше, когда от жары приходилось снимать пиджаки и выправлять рубашки из брюк, как трепетно проходили встречи на поле под холодным небом.

Его внезапно озарило. Мурат чертовски хорошо рисовал, и даже искушенным быть не надо, чтоб понять – Генка со своей мазней и рядом не стоял. Будь Кирилл внимателен с самого начала, это открытие не стукнуло бы по затылку так болезненно.

Кирилл как одержимый рассматривал себя, изображенного чем-то грифельным и черным. Мурату нравились этот восторг и внимание к своему творчеству, а Кириллу нравился тот факт, что Мурат талантливее всех прочих рисовак из кружка, вместе взятых. Внутренний голос важно выкрикивал несуществующей аудитории: «Эй, вы, неудачники! Смотрите сюда – эти работы нарисовал мой друг. Мой. Уяснили?»

Мурат обнял его с искренней радостью, спросил, как дела, все-таки давно не виделись. Кириллу очень хотелось поговорить с ним наедине, но он тут же помрачнел, когда к ним подошли двое старшеклассников. Смирнов Толя протянул руку для пожатия, то же самое сделал Банин Слава. Оба они числились участниками в конкурсе чтецов и грозились победить, потому как этих двоих еще никто не переплюнул в стихосложении и исполнении.

Их выпуск нарекли золотым не просто так: часть класса состояла в футбольной команде, другая в волейбольной, если какие-то ребята не состояли ни там и ни там, то обязательно пели на конкурсах, рисовали стенгазеты, разрабатывали проекты. Словом, поднимали рейтинг школы в их богом забытом районе.

Кириллу потребовалось огромного труда замотивировать свой класс на высокую продуктивность. Отец хотел, чтоб в будущем младшие тоже называли его выпуск золотым. Сейчас приходилось дружелюбно улыбаться Смирнову и Банину, лопаясь от кипящей злости. Не будь такой высокой планки, не пришлось бы ради чьих-то ожиданий к ней стремиться.

Со звонком Кирилл попрощался с Муратом и его группой поддержки. Перед тем как уйти, он напоследок мазнул взглядом по работам на стене и невольно заметил, что парень, разминающийся вон на том верхнем рисунке, чем-то похож на Банина, стоящего аккурат под этой работой. Это легкое наблюдение быстро исчезло, растворилось в прочих мыслях. Но Кириллу придется задуматься об этом повторно спустя полгода. Мурат окликнул его в проеме, сказал, что