Крылья Мальгуса. Ступень Четвертая. Часть первая - Инди Видум

с помойки, где какое-то время жгли. Белье казалось чистым и целым, но его наверняка просто заменили — не научились еще мои восстанавливать сгоревшее. Тимофей бодрствовал на стуле, хотя выглядел так, как будто пострадал именно он или, как вариант, как будто его неделю не кормили.

— Ты ее тащил за счет жизненных сил? — догадался я. — Ты сдурел?

— Иначе никак было, — ответил он. — В ней проделали такую дыру, что за счет ее жизненных сил было не заделать, не было их. Моей маны не хватало, а бежать за накопителем — Полина однозначно бы не дожила.

Я прошелся по ауре Полины. С ней все было относительно нормально, те небольшие отклонения, что нашлись, критичными не были, а это значит, что без присмотра девушка не умрет. А вот был бы на ней защитный артефакт, который сейчас сиротливо лежит на прикроватной тумбочке, она даже не пострадала бы. Что за глупая привычка снимать с себя на ночь защитные артефакты? Ночью они даже больше нужны, чем днем.

— Иди спать, — скомандовал я. — С Полиной ничего плохого больше не случится. Во всяком случае в плане здоровья.

— А не здоровья?

Поза Тимофея была напряженной, и я вспомнил, как обнаружил в его голове симпатию к Полине, когда подсаживал знания по целительству. К этому времени симпатия могла вылиться во что-то посерьезней, а значит, он переживал сейчас за Полину не только как за подругу. Но обнадеживать Тимофея я не стал, нечего ему питать иллюзии.

— А по остальному будет решать Императорская гвардия. Это Полина пронесла маяк, по которому перешли те, кто украл Светлану.

— А со Светланой все хорошо? — спохватился наш целитель, как будто у него еще силы оставались кому-то помогать.

— Когда я ее видел последний раз, с ней все было в порядке. Иди спать. Завтра будет непростой день.

Тимофей посмотрел на Полину и решил:

— Я сюда матрас принесу, лягу тут. Мало ли…

Он помотылял бутыльком с зельем, намекая, что будет караулить и подливать пациентке при необходимости.

— Возможно, Светлана вернется.

— Если вернется, тогда уйду с матрасом. Боюсь я сейчас Полину одну оставлять.

Я махнул на него рукой. Спорить сейчас не было ни сил, ни желания. Возможно, для нашего клана поступок Полины окажется еще не самым страшным событием, потому что я не смогу рассказать императору о Накрехе, не выдавая своего иномирного происхождения. А рассказать придется, потому что сейчас только я понимаю, что происходит и к чему это все может привести. Целителей император не тронет, а остальных?

Голова гудела от попыток решить сейчас. Но решать немедленно от меня никто не требовал. Можно было подумать. А еще можно было посоветоваться с Постниковым. Если есть шанс решить проблему самостоятельно, силами нашего клана, то… Кого я обманываю? Дамиан говорил, что для уничтожения Накреха потребовались лучшие силы прошлого мира, и то его не уничтожили, а только выдавили в этот мир. И если к вопросу его выявления подойти без должной тщательности, то он просто перепрыгнет в другое тело. Вообще непонятно, почему Накрех не прыгает из тела в тело, ведь тогда было бы совершенно невозможно его отследить. Моральными нормами маг не отягощен, а значит, для этого должна быть веская причина. Возможно, о ней знает кто-то из тех, кто разбирается в переселении душ.

Отложив на завтра решение этого вопроса, проверку пространственного кармана я откладывать не стал — клетку с белой мышкой опустил в пространственный карман, закрыл его, выждал пять минут и вытащил клетку с трупом белой мышки. Это было печально, но что-то подобное я подозревал: если бы самое простое решение всегда оказывалось верным, мы бы никогда не достигли того уровня магии, который имеем сейчас.

Интерлюдия 12

В этот раз на докладе Ефремова императору присутствовала Светлана. Как сказала она сама, имеет право знать, за что ее чуть не убили. Ефремов возразил, что, если бы собирались убить, сделали бы это десять раз, но на этом его возражения закончились, а со стороны императора их и не было.

— Блокировку клятвой обойти пока не получается, Ваше Императорское Величество, — совсем не бойко начал доклад Ефремов. — У одного еще так и не проходят последствия нанесенного Елисеевым удара, его допрашивать вообще невозможно. Елисеев снимать отказался, говорит, что до завтра само пройдет. Но оставшиеся двое поют на один лад. Говорят, что великую княжну похитили, чтобы заставить вас отречься от престола. Но это единственное, что удалось из них выбить, остальное, что ни спроси, — попадает под клятву. И это странно.

— Странный способ надавить на нашу, — заметила Светлана. — Отец никогда бы не пошел на поводу у шантажистов.

— Преступники были уверены в том, что говорят правду.

— Но поскольку они это сказали, то правдой это точно не является, — заключил император, — иначе тоже было бы под клятвой.

— Я тоже так подумал, Ваше Императорское Величество.

— Думать — это хорошо, Дмитрий Максимович, — обманчиво спокойно сказал Император. — На вашей должности вообще этим нужно заниматься постоянно, чем вы, как мне кажется, в последнее время пренебрегаете.

Ефремов застыл. Когда император начинал так пучить глаза, даже если он говорил спокойно, в любой момент мог сорваться. Вся надежда на то, что присутствие дочери его хоть немного сдерживало.

— Ваше Императорское Величество, я понимаю ваше недовольство, но я был уверен, что вашей дочери ничего не грозит. В самом плохом случае, если елисеевские ловушки преступников не задержали бы, наши люди должны были появиться в спальне великой княжны раньше, чем туда добрались бы заговорщики. Доставлять лишних людей в школу было опасно тем, что их могли засечь и ловушка не сработала бы. И все бы получилось, как мы планировали, если бы не неучтенный фактор. Ермолина тайно пронесла игрушку от Сысоева в их с великой княжной спальню.

— Значит, она понимала, что делает что-то плохое?

— Нет, папа, она действовала назло Ярославу, — возразила Светлана. — Понимаешь, они раньше встречались, и она хотела вызывать его ревность, принимая подарки от Сысоева.

— Врет она, что встречались, — проворчал Ефремов. — Я бы знал. Он к ней всегда относился как к подопечной. Как к ученице, не больше.

Он украдкой промокнул вспотевший лоб, пользуясь тем, что император смотрел не на него, а на дочь.

— Она сказала, что они