«Молодая Гвардия» - Александр Фадеев

Денщик отпустил его. Они оба стояли друг против друга, тяжело дыша.

- Уйди, сынок… Уйди… - повторяла Елена Николаевна.

- Дикарь… Худший из дикарей, - стараясь вложить, презрение в свои слова, говорил денщик пониженным голосом, - всех вас нужно дрессировать хлыстом, как собак!

- Это ты худший из дикарей, потому что ты холуй у дикарей, ты только и умеешь воровать кур, рыться в чемоданах у женщин да стаскивать сапоги с прохожих людей, - с ненавистью глядя прямо в белые глаза его, говорил Олег.

Денщик говорил по-немецки, а Олег по-русски, но все, что они говорили, так ясно выражали их позы и лица, что оба отлично понимали друг друга. При последних словах Олега денщик тяжелой набрякшей ладонью с такой силой ударил Олега по лицу, что Олег едва не упал.

Никогда, за все шестнадцать с половиной лет жизни, ничья рука - ни по запальчивости, ни ради наказания - не касалась Олега. Самый воздух, которым он дышал с детства и в семье и в школе, был чистый воздух соревнования, где грубое физическое насилие было так же невозможно, как кража, убийство, клятвопреступление. Бешеная кровь хлынула Олегу в голову. Он кинулся на денщика. Денщик отпрянул к двери. Мать повисла на плечах у сына.

- Олег! Опомнись!… Он убьет тебя!… - говорила она, блестя сухими глазами, все крепче прижимаясь к сыну.

На шум прибежали бабушка Вера, Николай Николаевич, повар-немец в поварской шапочке и белом халате поверх солдатского мундира. Денщик ревел, как ишак. А бабушка Вера, растопырив сухие руки, с развевающимися на них пестрыми рукавами, кричала и прыгала перед денщиком, как наседка, вытесняя его в столовую.

- Олежек, мальчик, умоляю тебя… Окошко открыто, беги, беги!… - жарко шептала Елена Николаевна на ухо сыну.

- В окошко? Не буду я лазить в окошко в своем доме! - говорил Олег, самолюбиво подрагивая ноздрями и губами. Но он уже пришел в себя. - Не бойся, мама, пусти, - я и так уйду… Я пойду к Лене, - вдруг сказал он.

Он решительными шагами вышел в столовую. Все отступили перед ним.

- И свинья же ты, свинья! - сказал Олег, обернувшись к денщику. - Бьешь, когда знаешь, что тебе нельзя ответить… - И неторопливым шагом вышел из дому.

Щека его горела. Но он чувствовал, что одержал моральную победу: он не только ни в чем не уступил немцу, - немец испугался его. Не хотелось думать о последствиях своего поступка. Все равно! Бабушка права: считаться с их новым порядком? К чортовой матери! Он будет поступать, как ему нужно. Посмотрим еще, кто кого!

Он вышел через калитку от Саплиных на улицу, параллельную Садовой. И почти у самого дома столкнулся с Степой Сафоновым.

- Ты куда? А я к тебе, - живо сказал маленький белоголовый Степа, очень радушно, обеими руками, встряхивая большую руку Олега.

Олег смутился:

- Тут, в одно место…

Он хотел даже добавить «по семейному делу», но язык у него не повернулся.

- Что у тебя такая щека красная? - удивленно спросил Степа, отпустив руку Олега. Он точно подрядился спрашивать невпопад.

- С немцем подрался, - сказал Олег и улыбнулся.

- Что ты говоришь?! Здорово!… - Степа с уважением смотрел на красную щеку Олега. - Тем лучше. Я к тебе, собственно говоря, и шел немножко по этому делу.

- То есть по какому делу? - засмеялся Олег.

- Пойдем, я тебя провожу, а то, если будем стоять, кто-нибудь из фрицев привяжется… - Степа Сафонов взял Олега под руку.

- Луч-чше я тебя провожу, - сказал Олег заикаясь. - Может быть, ты вообще можешь отложить на некоторое время свое дело и пойти со мной?

- Куда?

- К Вале Борц

- К Вале?… - Олег чувствовал угрызения совести от того, что он до сих пор не навестил Вали. - У них немцы стоят?

- Нет. В том-то и дело, что нет. Я, собственно, и шел к тебе по поручению Вали.

Какое это было счастье - вдруг очутиться в доме, в котором не стоят немцы! Очутиться в знакомом тенистом садике все с той же, точно отделанной мехом, клумбой, похожей на шапку Мономаха, и с той же многоствольной старой акацией с ее светлозеленой кружевной листвой, такой неподвижной, будто она нашита на синее степное небо.

Марии Андреевне все ученики ее школы еще казались маленькими. Она долго тискала, целовала Олега, шумела:

- Забыл старых друзей? Когда вернулся, а глаз не кажешь, - забыл! А где тебя больше всех любят? Кто сиживал у нас часами, наморщив лоб, пока ему играли на пианино? Чьей библиотекой ты пользовался, как своей?… Забыл, забыл! Ах, Олежка-дролежка! А у нас… - Она схватилась за голову. - Как же - прячется! - сделав страшные глаза, сказала она шопотом, вырвавшимся из нее, подобно паровозному пару, и слышным на всю улицу. - Да, да, даже тебе не скажу - где… Так унизительно и ужасно прятаться в собственном доме! И. кажется, ему придется уйти в другой город. У него не так ярко выражается еврейская внешность, - как ты находишь? Здесь его просто выдадут, а в Сталино у нас есть верные друзья, мои родственники, русские люди… Да, придется ему уйти, - говорила Мария Андреевна, и лицо ее приняло грустное, даже скорбное выражение, но в силу исключительного здоровья Марии Андреевны скорбные чувства не находили на ее лице соответствующей формы: несмотря на предельную искренность Марии Андреевны, казалось, что она притворяется.

Олег насилу освободился из ее объятий.

- И правда, свинство с твоей стороны, - говорила Валя, самолюбиво приподнимая верхнюю полную губу, - когда вернулся, а не зашел!

- И т-ты ведь могла зайти! - сказал Олег с смущенной улыбкой.

- Если ты рассчитываешь, что девушки будут сами заходить к тебе, тебе обеспечена одинокая старость! - шумно сказала Мария Андреевна. Олег весело взглянул на нее, и они вместе засмеялись.

- Вы знаете, он уже с фрицем подрался, - видите, какая у него щека красная! - с удовольствием сказал Степа Сафонов.

- . Серьезно, подрался? - Валя с любопытством смотрела на Олега. - Мама, - вдруг обернулась она к матери, - мне кажется, тебя в доме ждут…

- Боже, какие конспираторы! - шумно сказала Мария Андреевна, воздев к небу свои плотные руки. - Уйду, уйду…

- С офицером? С солдатом? - допытывалась Валя у Олега.

Кроме Вали и Степы Сафонова, в садике присутствовал незнакомый Олегу паренек, худенький, босой, с курчавыми жесткими светлыми волосами на косой пробор и с чуть выдавшимися вперед губами. Паренек молча сидел в развилине меж стволов акаций и с момента появления Олега не спускал с него твердых по выражению, пытливых глаз в этом его взгляде и во всей манере держать себя было что-то внушающее уважение, и Олег тоже невольно посматривал в его сторону.

- Олег! - сказала Валя с решительным выражением в лице и в голосе, когда мать вошла в дом. - Помоги нам установить связь с подпольной организацией… Нет, ты подожди, - сказала она, заметив, как в лице Олега сразу появилось отсутствующее выражение. Впрочем, он тут же простодушно улыбнулся. - Ведь ты же, наверно, знаешь, как это делается! У вас в доме всегда бывало много партийных, и я знаю, что ты больше дружишь со взрослыми, чем с ребятами.

- Нет, к сожалению, связи мои п-потеряны, - с улыбкой отвечал Олег.

- Говори кому другому, здесь все свои… Да! Ты, может быть, его стесняешься? Это же Сережа Тюленин! - воскликнула Валя, быстро взглянув на паренька, молча сидевшего в развилине стволов.

Валя ничего больше не добавила к характеристике Сережи Тюленина, но этого было вполне достаточно.

- Я говорю правду, - сказал Олег, обращаясь уже к Сереже Тюленину и не сомневаясь в том, что он-то, Сережа Тюленин, и был главным зачинщиком этого разговора. - Я знаю, что подпольная организация существует. Я не сомневаюсь, что поджог треста и бани - это ее рук дело, - говорил Олег, не заметив, как при этих его словах какая-то искорка-дичинка промелькнула в глазах у Вали и улыбка чуть тронула ее верхнюю полную яркую губу. - И у меня есть сведения, что в ближайшее время мы, комсомольцы, получим указания, что нам делать.

- Время идет… Руки горят! - сказал Сережка.

Они стали обсуждать ребят и дивчат, которые могли бы быть в городе. Степа Сафонов, - общительный парень, друживший с ребятами и дивчатами всего города, - всем им давал такие отчаянные характеристики, что Валя, Олег и Сережка, позабыв о немцах и о том, ради чего они подняли этот разговор, покатывались от хохота.

- А где Ленка Позднышева? - вдруг спросила Валя. - Она здесь! - воскликнул Степа. - Я ее на улице встретил. Идет, такая расфуфыренная, голову вот так несет, - и Степа с вздернутым веснущатым носиком будто проплыл по саду. - Я ей: «Ленка, Ленка», а она только головой кивнула, вот так, - показал Степа.

- И вовсе непохоже! - лукаво косясь на Олега, фыркала Валя.

- Помнишь, как мы чудно пели у нее? Три недели тому назад, всего три недели, подумать только! - сказал Олег, с доброй грустной улыбкой взглянув на Валю. Он сразу заторопился уходить.

Они вышли вместе с Сережкой.

- Мне Валя много рассказывала о тебе, Олег, да я, как тебя увидел, и сам положился на тебя душою, - кинув на Олега несколько смущенный быстрый взгляд, сказал Сережка. - Говорю тебе об этом так, чтобы ты знал, и больше говорить об этом не буду. А дело вот в чем: это никакая не подпольная организация подожгла трест и баню, это я поджег…