Филе из Золотого Петушка - Дарья Донцова

Не успела я подумать, как лучше добраться до Кольцевой автодороги, как заверещал мобильный.

– Пуся моя, ты где? – поинтересовался Федор.

Я вздрогнула. Вот черт! Ну совершенно забыла про то, что мне предстоит сегодня вступать в некое литературное сообщество, и вновь натянула джинсы с футболкой.

– Надеюсь, ты не опоздаешь, как всегда? – продолжил Федор.

– Разве можно, – забубнила я, – несусь на всех парах.

– Куда?

– На встречу!

– Цыпа, ты врушка.

– Я всегда говорю только правду! – рассердилась я.

– А вот и нет, котя, сейчас ты лжешь.

– Еду со всей возможной скоростью!

– Котя, я же не сказал тебе адрес.

Я осеклась. Действительно!

– И куда же ты столь стремительно несешься? – издевался пиарщик. – В каком направлении торопишься, пуся?

– Ну.., в Центр. Логично предположить, что сия организация расположилась где-то в пределах Садового кольца. – Я попыталась исправить положение.

– Женская логика особенная штука, – хмыкнул Федор, – давай, котя, разворачивайся! Тебя ждут на улице 26 Бакинских комиссаров! За полчаса успеешь?

– У меня же не вертолет! Повсюду пробки!

– Уж постарайся, пуся. И вообще, слушайся меня, и тогда будет у тебя вертолет, подводная лодка и авианосец, торопись, одно колесо здесь, другое там!

Я, судорожно сжимая руль, перестроилась в скоростной ряд. Когда я стала писать детективы, то совершенно не подозревала, насколько суетно ремесло писателя. Наивно полагала, что буду сидеть день-деньской в тихом углу, излагать мысли на бумаге, издавать книги и получать гонорары.

Но после выхода в свет «Гнезда бегемота» я сделала неприятное открытие: спокойное существование, когда вы принадлежите только себе, закончилось безвозвратно. Надо встречаться с журналистами, выступать на телевидении, получать идиотские призы, а теперь, оказывается, еще и вступать во всякие сообщества. Меня, как говорит Кристя, крючит и ломает при виде толпы, но куда деваться? Назвался груздем – полезай в кузов. Не всегда слава приносит радость, я, например, получила одни неприятности. Недели три назад я обнаружила, что у нас закончился хлеб, и понеслась к метро. Естественно, мне и в голову не пришло наложить макияж.

У тонара с батонами меня схватила за рукав тетка и заголосила:

– Ой, узнала! Видела тебя по телику! Вот класс! Ты чего, по улицам ходишь?

– Хожу, – кивнула я, – куда деваться?

– Ну, все знаменитые на «Мерседесах», за харчами у них прислуга бегает.

Я промолчала и стала запихивать нарезной в пакет. Что можно ответить на подобное заявление? Совсем не все деятели искусства имеют даже «Оку».

Но тетку мое молчание вовсе не смутило.

– А что у тебя с лицом? – всплеснула она руками.

Я машинально глянула в стекло ларька, пригладила волосы и ответила:

– Все как всегда, кажется!

– А вот и нет! – завопила баба. – По телику ты хорошенькой казалась: глаза большие, губки пухлые, кожа нежная. А сейчас! Господи! Вместо глаз щелки, рта нет.., и желтая вся какая-то… Ты здорова?

Я весьма невежливо повернулась и побежала к Дому. По дороге меня охватило негодование. Что с моим лицом? Ничего! Оно всю жизнь такое. Просто я выбежала, не накрасившись, в натуральном виде, так сказать, вот глупая бабенка и испугалась. Да, теперь, похоже, нельзя высовываться наружу, не наложив слоя штукатурки на физиономию.

Тяжело вздыхая, я добралась до длинной улицы, носящей имя несчастных двадцати шести молодых людей, павших из-за того, что Ленину захотелось силой втащить народ в светлое будущее, и стала глазеть на номера домов. Естественно, пришлось разворачиваться.

Наконец я добралась до нужного здания и сразу увидела Федора, сидящего в сверкающем «Форде».

– Пуся! – воскликнул он. – Солнце мое!

Опять ты в джинсах!

И не передать вам, как мне надоел Федор! Но куда деваться? Я молча заперла «Жигули» и побрела за мучителем. Мы вошли в помещение, напоминающее кабинет литературы в средней школе.

Небольшая комната была заставлена самыми простыми шкафами со стеклянными дверцами.

Для того чтобы посторонние глаза не увидели содержимого полок, чья-то аккуратная рука завесила стекла насборенными занавесочками. По стенам были развешаны портреты великих писателей и поэтов: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов… Меня всегда поражало: почему все литературные портретные ряды начинаются с Пушкина? Спору нет, Александр Сергеевич был гениален, но ведь история стихосложения на Руси пошла не с него, были и другие великие. Державин, в конце концов, которого потомок Ганнибала считал своим учителем.

На шкафчиках стояли гипсовые бюсты тех же литераторов, а между окнами висел плакат: «Всему хорошему в себе я обязан книге». Подписи под фразой не было. И я стала припоминать ее автора.

Кажется, Горький.

– Садись, – велел Федор и пихнул меня в сторону ободранного колченогого стула.

Я устроилась на протертом сиденье между двумя мрачно молчащими личностями: женщиной с распущенными темными волосами и мужиком лет шестидесяти, чей пиджак обильно покрывала перхоть.

– Подожди, – сказал Федор и ушел.

– Так волнуюсь, – вздохнула женщина и рукой, на которой звенело штук двадцать браслетов, стала поправлять челку, – просто ужасно.

Господи, сейчас выгонят, как считаете?

Поняв, что вопрос относился ко мне, я решила успокоить даму:

– Не переживайте. Подумаешь, ерунда!

– Что вы такое говорите? – воскликнул мужчина. – Это же самое яркое событие в жизни! Там сам Катенин председатель.

Я помолчала пару секунд, потом не выдержала и робко спросила:

– Кто такой Катенин?

Мужик поморщился, как от зубной боли.

– Вы вообще зачем сюда явились?

– Ну.., э.., вступать в общество «Литературные деятели и прогресс».

– Понятно, – процедил дядька, потом, обежав меня взглядом, поинтересовался:

– Пишете или переводите?

– Сочиняю.

– И, позвольте узнать, в каком жанре?

Я вытащила из сумочки «Гнездо бегемота».

– Вот, первая была. Вообще-то я уже три издала, сейчас четвертую пишу.

Мужик скривился так, словно глотнул случайно вместо лимонада растительное масло.

– Это повесть о любви?

– Нет, детектив.

– Детектив?

– Да.

– Криминальный роман???

– Ну да.

– Какая гадость!

– Почему? – воскликнула я.

Но дядька отвернулся в сторону. Тетка в браслетах начала мелко-мелко креститься. То ли она испугалась, увидав «Гнездо бегемота», то ли просила у господа поддержки перед тем, как окажется у стола, где заседает приемная комиссия.

– А ну, дайте, – выхватил у меня «Гнездо бегемота» дядька, – скажите, пожалуйста, замечательная бумага. Вот, Милада Сергеевна, гляньте, всякую дрянь великолепно издают, а мой сборник рассказов просто на газете напечатали!

Я вздрогнула и спросила:

– Тут Смолякова?

– Где? – насупился дядька.

– Но только что сказали: Милада Сергеевна!

– По вашему мнению, эта детективщица единственная, имеющая право носить такое имя и отчество? – злобно сказала дама с браслетами и взяла «Гнездо бегемота». – Да, Арсений Викентьевич, вы абсолютно правы! Убогое содержание, отвратительный сюжет, а полиграфия на высоте!

Мне стало обидно.

– Но вы же не читали моей повести!

– И не стану, – резко ответила тезка Смоляковой, – к подобной литературе я даже щипцами не прикоснусь.

– Откуда же вы знаете, что в ней все плохо? – не успокаивалась я.

– Милочка, – скривился Арсений Викентьевич, – у вас какое образование?

– Десять классов, – ответила я сущую правду, в силу некоторых семейных обстоятельств мне пришлось бросить обучение в институте <См, роман Д. Донцовой «Черт из табакерки», изд-во «Эксмо».>.

Арсений Викентьевич закатил глаза:

– Боже! Со свиным рылом в калашный ряд! Да Катенин вас никогда не примет, лучше сразу уходите, не позорьтесь!

– Вы знаете, кто такой Катенин? – спросила Милада Сергеевна. – Он сын того самого Катенина!

– Какого? – не поняла я.

– Да уж! – вздохнул Арсений Викентьевич. – Вы же детективы клепаете, истории литературы не знаете. Был такой Петр Александрович Катенин, поэт, драматург, переводчик, историк и теоретик литературы…

– Может, Павел Александрович, – перебила его я, – современник А.С. Пушкина? Умер в 1853 году.

– Он самый, – процедила Милада Сергеевна, – так вот, председатель организации «Литературные деятели и прогресс» – его сын, Михаил Семенович.

– Но этого не может быть! – покачала я головой.

– Почему? – в один голос воскликнули коллеги по перу.

– Ну, во-первых, тот Катенин был Павел, а отчество этого Семенович, а во-вторых, сколько же ему лет? Даже если предположить, что ребенок родился в год смерти отца, и то выходит больше ста пятидесяти. Нестыковочка получается!

– Значит, он внук, – нахмурился Арсений Викентьевич.

– Тоже маловероятно, уж скорей праправнук!

А что он пишет?