Умри за меня - Эми Плам

— Что она слышала? — спросила я, чувствуя, как у меня засосало под ложечкой.

— Они очень переживали из-за тебя. Они говорили, что у тебя депрессия. О том, что они должны сделать, чтобы помочь тебе. О том, что Джорджии стоит увезти тебя обратно в Нью-Йорк.

Увидев моё потрясение, Винсент усадил меня на диван и сел рядом со мной. Его пальца рассеяно перебирали мои, пока он говорил, и эти движения заставляли меня чувствовать более уравновешенно.

— Я поговорил об этом с Гаспаром. Он знает о нас столько же, а может даже больше, чем Жан-Батист. О нас, как о ревенентах. Мне, кажется, я пришел к решению, с которым мы могли бы жить. От тебя многого не потребуется. Это почти нормальная жизнь. Ты можешь выслушать? Я кивнула, стараясь сдержать зародившуюся надежду.

Я понятия не имела, что он собирается сказать.

— Я прошу у тебя прощения, что многого не рассказывал о себе с самого начала. Я просто не хотел тебя пугать. Я думал, что это воздвигнет преграду между нами. Поэтому я хочу начать с нуля. Первое — моя история. Как я уже говорил, я родился в 1924 году в небольшом городке в Бретани. Наш городок был оккупирован вскоре после того, как вторглись немцы в 1940. Мы даже не пытались им сопротивляться. У нас не было оружия и все произошло слишком быстро, чтобы подготовить оборону.

Я был влюблён в девушку по имени Элен. Мы выросли вместе, а наши родители были лучшими друзьями. Прошел год с момента оккупации, когда я попросил её выйти за меня. Нам было только семнадцать, но возраст, казался, не так уж важен в непредсказуемости войны, в которой мы жили. Моя мать просила нас подождать, пока нам не исполнится восемнадцать, мы вняли её просьбе.

Наш город находился во власти немецкого гарнизона, который находился по близости, и мы должны были обеспечивать их провиантом и другими запасами. А так же… другими, неофициальными услугами.

Я могла слышать, как гнев набирал силу в голосе Винсента, пока он рассказывал, но я молчала, понимая, как тяжело возвращаться к этим воспоминаниям.

— Мы с родителями ужинали в доме Элен в тот вечер, когда двое пьяных немецких офицеров вломились в их дом, требуя вина. Отец Элен объяснила, что они уже передали все содержимое их винного погреба в армию, и им нечего было предложить.

— Это мы еще посмотрим! — сказал один из них, и, вынув оружие, они приказали Элен и её младшей сестренке раздеться.

Их мать с криками бросилась на офицеров, пытаясь протестовать происходящему.

Они застрелили её, а потом повернулись и застрелили мою мать, которая вскочила, чтобы защитить свою подругу. Моего отца убили следующим. Отец Элен бросился за дверь к охотничьему ружью, которое там прятал, но прежде, чем он успел прицелиться, один из немцев отобрал его и выстрелил отцу Элен в ногу. А другой офицер выпустил несколько пуль в меня, когда я попытался броситься на него.

Они держали нас живыми, истекающими кровь и прикованными наручниками к дверям, так, что мы могли только наблюдать. Они… напали… на Элен и её сестру. Элен боролась. Они её тоже застрели.

В голосе Винсента слышен был надлом, но глаза оставались твердыми, как кремень.

— Нас осталось трое, чтобы похоронить убитых. Я предложил остаться и позаботиться об отце и сестре Элен, но вместо этого, они попросили меня уйти и сражаться с нашими захватчиками. Я ушел той же ночью, присоединился к Маки.

— Сопротивление, — сказала я.

Он кивнул.

— Сельская ветвь Сопротивления. Днём мы прятались в лесу, а ночью спускались в немецкие лагеря, воруя оружие, еду и, если была возможность, убивали.

Однажды днём двое из нас были арестованы по подозрению в налете на склад с оружием накануне ночью. Хотя не я участвовал в налете, а мой друг. Я участвовал только в организации. У них ничего не было на нас. Но они были преисполнены решимости, заставить кого-нибудь расплатиться за случившиеся.

У моего друга были жена и ребенок в его родном городе. У меня же никого не было. Я сказал им, что это был я, и они расстреляли меня на городской площади в назидание остальным жителям.

— О, Винсент! — сказала я в ужасе, и закрыла рот руками.

— Всё нормально, — тихо сказал он, убирая мои руки, решительно глядя мне в глаза. — Я же сейчас здесь, разве нет?

И он продолжил:

— На следующий день эта история была уже в газета, и Жан-Батист, который остановился неподалеку в доме своей семьи, пришел в деревенскую «больницу» где меня выставили на всеобщие обозрение. Утверждая, что я — член семьи, он забрал моё тело и ухаживал за ним, пока я не очнулся через два дня.

— Как он узнал, что ты стал… таким как он?

— У Жан-Батист есть «видение» — что-то вроде радара для обнаружения «превратившихся в нежить». Он видит ауры.

— Он что-то вроде тех ребят, которые читают ауры в американской битве экстрасенсов? — спросила я с сомнением

Винсент рассмеялся.

— Ага, что-то вроде того. Он однажды пытался мне объяснить. У аур ревенентов есть свои цвета и яркость. После их первой смерти Жан-Батист может за мили увидеть ревенентов.

Он говорит, что это, как прожектор, направленный в небо.

Вот как он нашел пару лет спустя Амброуза, после того, как весь его американский батальон был зверски убит на поле битвы Лотарингии.

Жюль погиб в первой мировой войне, близнецы во второй, а Гаспар в середине девятнадцатого века во франко-австрийской войне.

— Гаспар был солдатом?

Винсент рассмеялся.

— А что тебя удивляет?

— Разве он не слишком нервозный для участия в сражениях?

— Он был поэтом, которого вынудили стать солдатом, с очень ранимой душой, чтобы осознать то, что он сделал на полях сражений.

Я в задумчивости кивнула.

— Получается, почти все вы умерли во время войн?

— В войну проще всего отыскать людей, которые погибли вместо других. Подобное происходит всё время, но, как правило, остается незамеченным.

— И так ты говоришь, здесь есть люди, погибающие по всей Франции, которые могут вернуться к жизни… при правильных обстоятельствах.

У меня голова пошла кругом. Всё это было немного через чур, даже несмотря на то, что прошло больше месяца, чтобы я могла свыкнуться с мыслью, что мир, в котором я живу, больше не был таким, каким я его всегда знала. Винсент рассмеялся.

— Кейт, подобное происходит не только во Франции. Готов поспорить, что ты прошла мимо порядочного числа ревенетов в Нью-Йорке, даже не подозревая, что пересеклась с зомби.

— Так почему ты? Я хочу сказать, в частности. С уверенностью могу предположить, что большинство спасших жизни пожарных или полицейских не очнутся потом через три дня.