Найти Элизабет - Эмма Хили

– Значит, это информация о вас самой, – говорит она и записывает. – Спасибо. Я сохраню ее. Видите, я все записала. Был ли у Элизабет микрочип?

Я не поняла последнее слово и пожимаю плечами.

– Тогда оставим это. Ничего страшного. Гм… пока очень мало подробностей, и какой смысл вставлять ее имя, если у нее не было ошейника? Ведь она вряд ли сможет назвать свое имя?

– Не сможет, – отвечаю я, смеясь, но смысл ее шутки до меня почему-то не доходит.

– Ну, что ж, прочтите то, что у нас получилось.

Я смотрю на бланк. Передо мной странная смесь слов и линий, и я не понимаю, что мне нужно прочесть. Но вверху стоит заголовок. «Пропала кошка».

– Мне нужно не это, – говорю я. – Мне нужно не это слово.

Я приставляю палец к заголовку, как будто хочу стереть его со страницы.

Женщина ждет, пока я уберу палец, затем читает.

– «Кошка»? Но я бы очень вам рекомендовала упомянуть об этом именно в заголовке. Больше мы нигде в тексте не упоминаем о кошке.

– Вот как? Все равно, я думаю, что слово «кошка» неправильное.

Она вычеркивает слово «кошка».

– Как хотите.

– И тут должна также стоять ее фамилия. Маркхэм. Элизабет Маркхэм.

На лице женщины появляется какое-то странное выражение, одна ее толстая щека вдруг морщится, но она записывает фамилию в бланк.

– Ах, поняла, она стала для вас частью семьи? Минутку, – она внезапно поднимает голову и закрывает бланк обеими руками. – Мы ведь разыскиваем кошку?

– Кошку? – Я забыла, что значит это слово. – Мне кажется, что это не совсем правильное слово. Кошку? Нет, думаю, что нет.

– Ой, извините, дорогая. Элизабет Маркхэм. Это ведь человек, не так ли? Вы, наверное, подумали, что я совсем свихнулась… Верно. Давайте начнем сначала.

Она берет новый листок бумаги и что-то в него записывает, а я показываю ей свой номер телефона.

– Я составила самый простой вариант, – говорит она. – Я полагаю, Элизабет – ваша старая знакомая? Да? Сейчас такое объявление будет стоить семь фунтов двадцать два пенса, но если его поместить в рамочку с номером телефона крупным шрифтом, оно обойдется всего в четыре фунта четырнадцать. Только не спрашивайте меня почему. Это как-то связано с ценовыми категориями. Я делаю только то, что мне подсказывает компьютер. Вас устраивает такой вариант?

Я немного озадачена. Числа перемешались у меня в голове. Я вытаскиваю кошелек, но никак не могу понять, сколько же она просит с меня и сколько у меня вообще есть денег.

– Не возражаете, если я взгляну? – Она берет кошелек, отсчитывает несколько монет и кладет их на стол. – Вот. Четыре четырнадцать. Объявление появится в газете в ближайший уик-энд.

Каким-то образом я вновь оказываюсь на улице. Идет дождь, косыми струями падает на дорогу. Его капельки покалывают мне лицо, словно иголки. Мимо с ревом проносится грузовик, и от его грохота я начинаю дрожать. Смотрю ему вслед и не понимаю, где же я нахожусь. Все здания вокруг как будто сделаны из стекла, на них отражается идущий по улице транспорт. Неуклюжий, раскачивающийся из стороны в сторону транспорт. Что-то тяжелое свисает у меня с руки и тоже раскачивается. Я не могу собраться с мыслями из-за того, что оно раскачивается. Пытаюсь сбросить его, но оно не сбрасывается.

Я начинаю переходить улицу, автомобиль, сигналя и скрежеща, объезжает меня. Ухватившись за свитер, я кое-как добираюсь до тротуара. Свитер промок насквозь, так же как и брюки. Я ощупываю себя, выжимаю ткань. Я вся промокла, вода течет по волосам и хлюпает в туфлях. Дождь, кажется, пахнет нефтью; я останавливаюсь, дрожа, и смотрю на влажную дорогу, на которой в пятнах нефти переливаются маленькие радуги. Вот так же стояла я на тротуаре, когда за мной увязалась сумасшедшая. Она кричала на меня и пыталась ударить. От этого воспоминания у меня возникают дурные предчувствия, мне хочется сжаться в комок и спрятаться. Я начинаю снимать с себя мокрую одежду, и зонт выскальзывает у меня из рук. Он выкатывается на дорогу, машина со свистом пролетает мимо и отбрасывает его на самую середину дороги. Я боюсь идти за ним; просто смотрю на него и вспоминаю, как та безумная женщина ударила меня в плечо и как она кричала.

В тот момент я думала, что не расслышала ее слов, но теперь очень отчетливо их помню. «Видела тебя, – кричала она. – В машине с Фрэнком. Ты пыталась быть ею. Даже ее губной помадой намазалась!» Я тру губы рукавом. Рукав мокрый, лицо у меня тоже мокрое. «Ты не можешь ее заменить. Ты не можешь ее заменить». Потом я убежала на кухню, и оттуда вышла мама и потребовала, чтобы она убиралась. Она говорит, что я слишком маленькая, чтобы меня мог сбить автобус. А Сьюки сказала: «Спасибо, Мопс» – и поцеловала меня в голову.

Нет, получилась какая-то ерунда, но я не могу понять, где же я запуталась. У моих ног лента. Лента в зеленую клеточку. Это, наверное, лента Сьюки. Концы сильно обтрепались, материя вся в пятнах и замаслена, но я, повернув назад, осторожно наматываю ее на палец и кладу в карман. Там есть что-то еще. Какие-то семена. Я, должно быть, захватила их с собой, чтобы перекусить. Засовываю одно семечко в рот, но оно оказывается неприятным на вкус, и я выплевываю его.

В конце дороги я обнаруживаю множество каких-то людей, собравшихся под огромным стеклянным потолком, который протянулся чуть ли не над всей улицей. Они держат в руках пакеты с покупками и смотрят на небо. Дождевые капли стучат по прозрачной крыше, и стук капель смешивается с шумом их болтовни. Мне кажется, как будто кто-то кричит: «Бабушка!» Я захожу под краешек навеса и снова слышу тот же крик:

– Бабушка… бабушка…

Кэти дергает меня за свитер, у нее большие удивленные глаза.

– Какие у тебя большие глаза, – удивляюсь я.

– Ты вся промокла, – говорит она. – Что ты здесь делаешь?

– О, Кэти, – говорю я, хватаясь за ее руку и внезапно ослабев от радости. – Я не знаю, где нахожусь. Я так рада, что ты здесь, потому что я заблудилась, и, Кэти, я не знаю, где я живу. Я не могу вспомнить. Это ужасно.

Еще парочка девчонок сидят на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье. У одной из них высветлена прядь волос.

– Мне нужно отвести ее домой, – говорит Кэти, обращаясь к ним. – Пойдем, бабуля.

Она снимает куртку, набрасывает ее мне на плечи и растирает мои руки. Меня начинает пошатывать. Я страшно устала, и мне хочется сесть.

– Может быть, чашечку чаю? – спрашивает она и показывает в сторону кафе.

Это одно из тех ярко освещенных кафе, где целый день подают завтраки. Оно выглядит очень мило, но рядом с ним небольшая полутемная кофейня. За столиком у окна сидит женщина с прямыми волосами, а на кожаном диване развалился мужчина в замшевых туфлях. Мне сразу же захотелось пойти туда. Кэти открывает дверь и ждет, наклонив голову, пока я пройду.

– Ты идешь? – спрашивает она, когда я на мгновение задерживаюсь.

Я снова заглядываю в окно и начинаю копаться в сумочке. Я что-то ищу. В кармане у меня осталось еще немного семечек, и я аккуратно раскладываю их на столике у входа. За ним никто не сидит, потому что он мокрый. Внутри кафе очень шумно и пахнет сырой одеждой и горячим молоком. Люди за стойкой как будто танцуют, а посетители выкрикивают им разные указания. Обычно в таких местах я чувствую себя очень неловко. Но Кэти, со множеством сережек и в яркой одежде, здесь в своей стихии. На ней ведь тоже замшевые туфли.

– Что ты будешь? – спрашивает она, встав в очередь.

– Чай.

– Бабушка, может быть, лучше что-нибудь типа латте? – предлагает она.

Я соглашаюсь, иду, сажусь в большое кресло и оттуда наблюдаю за тем, как она заказывает, расплачивается и подходит ко мне. Если я отвернусь, забуду ли, кто она такая?

– Ну, вот и готово. – Кэти ставит чашки на стол.

У меня в чашке наверху что-то похожее на пену. Я видела, как она пила что-то подобное.

– Что это такое? Коктейль? – спрашиваю я.

– Нет, латте. Кофе с молоком.

Ах, вот что она имела в виду. Я вздыхаю с облегчением. Мне никогда не нравились молочные коктейли. В годы моей юности их делали в одном месте у пляжа. То место напоминало американскую закусочную, только там, кроме молочных коктейлей, подавали чай, рыбу и жареный картофель. Мы туда частенько захаживали по дороге из кинотеатра.

Кэти прикладывает мне к голове большие бумажные салфетки. На мгновение это меня возмущает, почти выводит из себя.

– Я хочу немного подсушить твои волосы, – объясняет она.

Значит, я промокла? Я выглядываю в окно. Идет дождь. Теперь я вижу, что за окном та самая улица, на которой находился кинотеатр «ABC». И я говорю, кивая в сторону улицы:

– Таб-стрит.

Кэти на мгновение перестает промокать мне волосы.

– Нет, бабушка. Бат-роуд.

Я улыбаюсь про себя. Таб-стрит. Так всегда называл ее Дуглас. Он так ее прозвал после того, как вместе со мной и Сьюки посмотрел здесь фильм. Что-то про гангстеров. Там постоянно говорили «Улица Два» или «Главная» вместо «Вторая улица» или «Центральная». По дороге домой Дуглас придумал прозвища для наших местных улиц. Блэкторн-роуд он назвал «Улица Три», а Портленд-авеню – «Каменной улицей». Таб-стрит страшно переменилась за прошедшие годы. Должно быть, здесь снесли кинотеатр, чтобы расчистить место для этих жутких больших зданий. Неудивительно, что я эту улицу не узнала. Знакомое мне место умерло и похоронено. Прах к праху.