Электрические сны - Виталий Вавикин

Следующая жизнь. Ты стоишь перед собравшейся комиссией и читаешь доклад о том, что исследуемая вами цивилизация, возможно, не была единственной, и календарь, созданный ими, является лишь продолжением календаря тех, кто жил до них. Так же, как и ваш календарь. И что это значит? Возможно, ничего. А возможно, и то, что однажды ваша цивилизация достигнет такого уровня развития, что вы так же сможете предсказать свою судьбу и судьбу следующей цивилизации, но уже не вашей. Может быть, те, кто жили здесь до вас, постигли суть существования этого мира, проникли в его потаенные части и нашли ответы на вопросы, которые вам еще только предстоит поставить. Ведь весь этот мир куда-то летит. И все это зачем-то нужно.

– Все это, конечно, очень интересно, – говорят тебе члены комиссии. – Но как это может помочь решить наши насущные проблемы?

– Если бы вы могли мыслить более масштабно, – говоришь ты, и жизни твоих предков становятся такими четкими, что на мгновение перестаешь осознавать, где ты находишься. – Ведь когда-то нас тоже не было на этом корабле, – говоришь ты. – Когда-то наша жизнь была совершенно иной.

– Но сейчас-то она такая, как есть, – говорят члены комиссии, и с ними не поспоришь. Может быть, нужно было изучать не природу этого мира, а природу своей генетической памяти, добраться до ее истоков, выделить нужный ген и привить его каждому? Может быть, тогда члены комиссии и смогли бы что-то понять? Или же сошли бы с ума, осознав незначительность своих жизней. Все может быть. Абсолютно все.

Глава пятая

Десять поколений спустя. Восемнадцать войн спустя. Спустя расцвет, и упадок, и новое возрождение…

Корабль-мир движется по определенной траектории, которую можно предсказать. Любое движение можно предсказать, нужно лишь достаточно времени, сил и желания. Вот вам и еще одна загадка и еще одно решение. Причина и следствие. Следствие, поставившее новый вопрос. А можно ли управлять исследуемым движением? Вопрос на шесть поколений, три войны и сто сорок витков моды и популярных культурных веяний.

– И если нам удастся изменить траекторию нашего корабля-мира, то мы сможем вернуться на планету, которую были вынуждены оставить много тысяч лет назад, – говорит профессор Сколза и предлагает тебе взять слово, чтобы ты рассказал о жизни, покинутой вами много поколений назад. Созванный совет слушает и качает седыми головами.

– Насколько нам известно, – говорят они, – ни одна планета, встреченная во время нашего движения, не является пригодной для жизни. – Ты рассказываешь им о «Феномене реинкарнации». – Ну, это до сих пор не удалось объяснить, – говорят они. – А как вам известно, то, что невозможно объяснить, невозможно и доказать. – И они уходят. Уходят доживать свои короткие жизни.

* * *

– Какая разница, куда лететь? – говоришь ты три генетических жизни спустя и ссылаешься на кризис веры и синдром безнадежности, охватившие мир. – Тем более что новые надежды смогут решить возникшие проблемы, которые сами собой, естественно, не разрешатся. Людям нужно верить, – говоришь ты, а созванный совет говорит, что вариантом возрождения стремления к жизни может быть очередная война или грандиозный кризис, способный сплотить мир.

– Слишком много было войн и кризисов, – говоришь ты. – Любое решение, каким гениальным оно бы ни было, рано или поздно изживает себя и требуются новых идей и надежд.

И совет кивает и обещает рассмотреть выдвинутое предложение.

* * *

Бегут столетия.

Какой-то ученый-неудачник, решивший, раз не удалось прославиться в исследованиях и создании, увлечься проблемой остывающего ядра корабля-мира, сообщил, что согласно его теории, через пару тысяч лет оно может остыть и ваша жизнь прекратится. Он говорил это и улыбался. Улыбался, потому что видел, как рухнет мир, отказавшийся признать его гениальность. Он умер в глубокой старости, но его мечта войти в историю тем не менее сбылась. Его доклад стал точкой отсчета обратного движения, потому что другого решения остывающего ядра так и не удалось придумать. Вернуться к истокам. Вернуться на планету, которую некогда вынуждены были оставить. Хотя никто уже не знал, почему это пришлось сделать. Жизнь была здесь, а там… Там было что-то лучшее. Люди всегда мечтают о чем-то лучшем. Тянутся к тому, чего не могут достать. И пока ничего не изменится, мир будет вращаться. Вернее, продолжать свое движение. И календарь древних поддакивает своими датами этим переменам…

* * *

Много-много поколений спустя.

Пророчество ученого-неудачника не сбылось. Ядро не остыло. Но вы достигли Земли. Только никто из вас уже не помнил, как называется эта планета. Даже тебя в энном витке реинкарнации память подвела, и как бы ты ни пытался найти название, так и не смог. Короче, вы приближались к голубой планете, и весь ваш мир объединился в общем празднике. Вы выслали исследовательский корабль и стали готовить второе Великое переселение. Но знаешь, в чем оказалась вся ирония этого путешествия? Нет. Земля не изменилась. Изменились вы. За долгие тысячелетия странствий в космическом пространстве вы эволюционировали согласно тому образу жизни, который вели. И Земля… И ваша родная планета стала непригодной для жизни. Для вашей жизни. И в итоге вам ничего не осталось другого, кроме как лететь дальше. Лететь и составлять свой календарь, надеясь, что когда-нибудь вам встретится планета, где вы сможете остаться, отправив в долгое путешествие живущих там созданий. Не людей, а именно созданий. И они займут ваше место. И будут странствовать тысячелетия, повторяя прожитую вами жизнь, дополняя и изменяя ее. Может быть, они также когда-нибудь вернутся. И также не смогут остаться. Такова уж эта странная бесконечная жизнь. И мы, к сожалению, всегда понимаем слишком поздно ценность того, что оставлено нами позади. Слишком поздно, чтобы вернуться назад. Все меняется. Абсолютно все. И остается лишь память. Память, которая говорит тебе, что нужно двигаться вперед. Только вперед. Такова жизнь. Наша странная бесконечная жизнь…

История пятая

Разбуди меня в декабре

Как трудно сохранить то, что имеешь, да? И заполучить-то нелегко, а сохранить и того труднее! До чего ж зыбок наш мир!

Томас Харрис «Красный дракон»

Вместо пролога

Выгляни в окно. В эту ночь дым из заводских труб тянется в небо, значит, на улице холодно. И ты не одна. Нет. Ты никогда не бываешь одна. Всегда кто-то рядом. В голове, под одеялом, на кухне. Одиночество слишком беспомощно, чтобы иметь над тобой власть в этом безбрежном океане жизней… И я засыпаю. Засыпаю, наблюдая за тем, как ты стоишь у окна, вглядываясь в декабрьскую ночь. «Это конец», – шепчет кто-то сквозь сон. Ты оборачиваешься, но темнота съедает лица, прячет их за своей вуалью, лишая дневного очарования. Как серые кошки, которые бегут по ночным подворотням, и невозможно даже определить их цвет. Как взгляд, в котором нет ничего, кроме пустоты. «Выключи свет», – просят тебя. Долгий поцелуй в чужие губы. Всплески волос на старой подушке, а затем сигарета и дым из заводских труб, уходящий в небо…

Это конец. Пустота не бывает изысканной. Мы расстаемся здесь и сейчас. Ты и я. Мы с тобой. Не любовники и не влюбленные. Всего лишь соль в океанских каплях. Жизнь, которой никогда не было. Счастье, которое никогда не рыдало, даже не всхлипывало. Слезы, которым никогда не блестеть на бледных щеках. Сигареты, которые останутся невыкуренными после бурной ночи. Взгляд, который больше никогда не заглянет в глаза напротив. Все рассыпается. Солнце играет на голубых волнах. Океан страстей рушит песочные замки надежд. Наши замки…

Не говори ничего. Не нужно. В этой тишине сегодня есть свое очарование. Как дождь за окном. Дождь в разгар лютых морозов… Нет. Мы больше не верим, что такое возможно. Прячемся под одеяло и ищем тепло, которого нет. Голос, который молчит… Мы – лишь мгновение. Секунда в череде лет. Ты и я. Попробуй не думать о завтрашнем дне. Рассвет постучится в окна спустя час. Нет, не засыпай. Держи глаза открытыми. Пусть ночь пожирает все страхи и тревоги. Пусть кто-то рядом спросит: «Почему ты не спишь?» Соври. Волна уже слизала с берега песочный замок. Нет. Ничего не осталось. И строить новый замок неохота, зная, что повторится все… Ночь кончится, начнется новый день. О чем нам печься, кроме жажды новой ночи? Надежда меркнет в шелесте одежд. Слова теряют ценность. Чувства – прочность…

Скажи: под силу ли тебе развеять сон, в котором я? Сто тысяч слов, но, к сожалению, нужна из них лишь пара…

Порою сложно верить, проще отрицать. И страшно знать. Смелее жить в незнанье…

Безвременно уснул я. Разбуди меня, когда закончится все это. Ночь слишком долгой стала, впрочем, как и вся зима. Прошу, скажи, что это сон… Но ты молчишь. Мы спим до лета… Но просыпаемся лишь в декабре…