Три весны - Анатолий Чмыхало

— Возьми кого-нибудь из разведчиков. Будете дежурить попеременке.

Однако никто из ребят Алеше не подвернулся, и он решил идти в штаб один. Когда штабные разойдутся, можно и подремать неподалеку от телефона.

Штаб помещался в длинной приземистой хате, которая спряталась за кустами терновника и купами верб. Когда Алеша уже подходил к штабу, послышалось нарастающее бульканье снарядов. Алеша с ходу припал к земле всем телом, словно хотел вжаться в нее, исчезнуть. Страх остро кольнул в сердце.

Тяжелый снаряд рванул за конюшнями, метрах в ста от места, где лежал Алеша. Но показалось, что это совсем близко, что перед самыми глазами ударил огненный фонтан разрыва. Лишь немного погодя он понял: было уже темно, а темнота, как известно, сильно скрадывает расстояние.

Вскакивая на ноги, Алеша огляделся. Его поклона снаряду, к счастью, никто не видел. Бывалые фронтовики ведь не бросятся наземь без крайней нужды и всегда смеются над пугливыми новичками. А черт ее знает, когда эта нужда крайняя, к этому тоже нужно приноровиться, как Кудинов к ночным шумам.

Второй снаряд упал поближе к хате, и Алеша снова рванулся к земле. А теперь всё правильно. Когда же третий снаряд разорвался значительно правее и дальше первого, Алеша сообразил, что страшиться уже нечего. По всем законам пристрелки, немцы не должны захватить в радиус обстрела единственную улицу деревеньки.

Вздохнув с облегчением, Алеша стряхнул ладонью пыль с брюк и гимнастерки. Но уже следующий снаряд опять заставил его вздрогнуть, хотя Алеша и сознавал, что опасности для него нет никакой. Невольно подумалось:

«Вот ведь как! Головой понимаешь одно, а инстинкт диктует другое. К земле он жмет человека. И, в общем-то, это, наверное, правильно, иначе жертв было бы куда больше. И к смертельной опасности можно как-то привыкнуть, а инстинкт всегда настороже. Ему, словно часовому, никак нельзя дремать».

Окна хаты были плотно закрыты темными от времени ставнями. Света не было видно, и Алеша решил, что в штабе нет никого. Но в сенях он столкнулся с Бабенко, который куда-то спешил и не ответил на приветствие.

Когда Алеша вошел в хату, в прихожей он увидел машинистку Наташу. Она стрекотала на громоздкой пишущей машинке. А в горнице, склонившись над бумагами, запустив руки в русые вихры, сидел старший лейтенант, помощник начальника штаба по оперативной работе.

Взглянув на Алешу, Наташа потупилась и принялась растирать свои тонкие, красивые пальцы, затем вдруг снова часто застучала ими по клавишам.

Алеша присел на скрипучую табуретку у самого порога, поправил на гимнастерке ремень с пистолетом и стал украдкой разглядывать Наташу.

Она сидела за машинкой, как королева на троне. Впрочем, королев, иначе как в кино, Алеша не видел. А те, что в кино, были ничем не лучше, а даже хуже, и много хуже, Наташи. Одни Наташины голубые глаза чего стоили! Чистые-чистые, как родничок. А лицо матовое с чуть заметным румянцем на щеках. Очень уж красивая она, и откуда только взялась такая!

Он смотрел на нее украдкой, а она не отрывала глаз от какой-то бумажки и от машинки. Потом Наташа собрала у себя на столике и отнесла старшему лейтенанту испещренные цифрами и значками листы. Он просмотрел их и согласно кивнул.

— Мне можно отдохнуть? — спросила она.

— Да, — старший лейтенант поднял свою светловолосую голову и тут только заметил Алешу. — Дежурный? Проводи-ка, лейтенант, вот ее. Я пока здесь побуду. Но долго не задерживайся.

При пляшущем свете керосиновой лампы было видно, как Наташино лицо вспыхнуло, и она, чтобы побороть смущение, довольно бойко бросила:

— У меня нет привычки подолгу задерживать дежурных.

Когда Алеша и Наташа вышли на улицу, было тихо, прохладно, звездно. Наташа шла впереди, но Алеша вскоре поравнялся с нею. Она молчала. Он почувствовал неловкость и заговорил первым.

— Вы давно на фронте? — спросил, облизывая горькие от полынной пыли губы.

— Больше года, — поспешно ответила она и круто повернулась к Алеше.

— И все машинисткой?

— И шифровальщицей работала в штабе армии.

— Наверное, это сложно?

— Шифровка? Для кого как. Для меня вроде не очень…

Алеше было приятно идти рядом с этой красивой, хрупкой девушкой. Он чувствовал себя сильным, готовым защитить ее, если понадобится.

— А вы сами откуда? — спросил он.

— Из Москвы. Там родилась, там училась, все там. И только война забросила сюда, — проговорила она, останавливаясь возле обшарпанной снаружи, крытой соломой хатки. — Вот мы и пришли. А почему мы на «вы»? Давайте на «ты». Договорились?

— Конечно, — радостно откликнулся он.

— Меня зовут Наташей, а тебя Алексеем. Я знаю, что Алексеем, — она подвинулась к нему и своими длинными, тонкими пальцами прошлась, как по клавишам, по пуговицам его гимнастерки.

Он вдруг взял ее руки, прохладные, нежные, и слегка пожал их, собираясь уйти. Она поняла это его желание и торопливо проговорила:

— Подожди немного. Он еще будет сидеть в штабе. Он всегда сидит подолгу…

Алеша не знал, что ей сказать. Он был рад тому, что Наташа не отпускает его. Значит, ей хорошо с ним. Если бы можно было крепко обнять ее сейчас! Хотя бы на одно мгновение!

Но он почему-то боялся девушек. Он всегда боялся их. И пусть советовал Косте обнимать и целовать Владу, сам он не сделал бы этого никогда, ни с одной девушкой. Может, со временем он насмелится, но не сейчас, не сию минуту. Это выше его сил.

— Кто-то идет, — сказала она и снова подвинулась к нему.

Алеша оглянулся и увидел, что к ним подходил невысокий боец в плащ-палатке. Походка его показалась Алеше знакомой. Он шел, по-утиному переваливаясь. Не спеша прошел мимо, зыркнув в сторону маленькими острыми глазами.

Это был Кудинов. Алеша хотел окликнуть его, но сдержался. Конечно, ему было лестно показать, что он вот так, запросто, с девушкой. Но Кудинов мог подумать, что Алеша хвастается. Пусть идет себе. Все равно он узнал Алешу.

— А ты смерти не боишься? — вскинула голову Наташа.

— Как все, так и я, — уклончиво ответил Алеша и тут же перехватил инициативу в разговоре. — А ты?

— Тоже, как все. Но я еще не очень боюсь. Больше за меня боятся папа с мамой. Они меня никак на фронт не пускали, и сейчас они думают, что я далеко-далеко в тылу. Они у меня очень доверчивые, — звонко рассмеялась она. — А у тебя как? Тоже, наверное, боятся.

— У меня нет матери, — грустно выдохнул Алеша, поймал и снова пожал ее руку. — До свидания, Наташа. А то попадет мне.

— Ну ладно, трусишка. Иди, — шепотом проговорила она и добавила погромче. — Послезавтра кино обещают. Про Сталинград.

Он вышел на середину улицы и зашагал к штабу. Хотелось петь и кричать на всю деревушку о переполнявшем его чувстве. Ему казалось, что ничего похожего никогда с ним не было. Наташа, милая, родная Наташа, как хорошо, что ты живешь, что тебя отыскал я на земле.

В памяти всплыл образ отца. Алеша гордился им, считал, что отец в своей жизни чаще всего поступал правильно. И это было тоже правильно, что он советовал Алеше идти добровольцем на войну.

Но вот у Наташи родители беспокоятся за дочь. И у Алеши бы мать беспокоилась, а отец? Отец — другое дело, он мужественный человек, он может внешне не показать, как ему больно.

А плохо жить без матери. И не только ребенку, а и взрослому. Впрочем, взрослому еще хуже. Смерть матери ворует у людей ничем не восполнимую ласку и любовь.

Алеша вздремнул только перед утром. Спал всего какой-нибудь час, потому что пришлось бежать на квартиру за подполковником Бабенко: его вызывало к телефону фронтовое начальство.

Несмотря на свои пятьдесят, подполковник пулей прилетел в штаб. Захлебываясь папиросным дымом, доложил обстановку и, в свою очередь, что-то пометил на карте. Затем, повесив трубку аппарата, внимательно выслушал Алешин доклад о том, что ночь прошла в общем-то благополучно, и махнул рукой:

— Добре.

А вечером того же дня они встретились на КП. Бабенко потребовал схему огней на стыке дивизии с правым соседом. Алеша стал доставать ее из своей полевой сумки. Может, несколько замешкался, а может, наоборот, поторопился — этого никто не понял, но подполковник свирепо сверкнул глазами в его сторону:

— Бр-россьте вы мне! — и дернул ус.

Алеша подал схему огней, но смотреть ее Бабенко не стал. Он посопел с полчаса у стереотрубы, приказал внимательнее следить за Глубокой балкой. И ушел, багровый от напряжения, сердитый.

Комбат Денисенков, который был на КП в это время, проводил Бабенко по ходу сообщения до ведущего в тыл оврага, вернулся в блиндаж и сказал Алеше:

— Это тебе за вчерашнее. Не гуляй с Наташкой. Понял? — и озорно улыбнулся.

21

С КП Алеша шел оврагом, продираясь сквозь колючие сплетения терна и шиповника. И нужно же было природе создать здесь такой заслон! Куда ни сунешься — везде натыкаешься на острые шипы, которые цепляются за одежду, до крови царапают руки. В сумерках тропки не видно, и пришлось идти в деревеньку прямиком.