Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз

Сидя в машине на стоянке у полицейского управления, он немного успокоился и привел в порядок свои мысли, сильно сжав руками голову. В его кабинете горел свет. Рамирес стоял спиной к окну и что-то читал или говорил, обращаясь к тому, кто сидел за письменным столом.

Поднимаясь по лестнице, Фалькон ловил на себе неодобрительные взгляды сотрудников. Он завернул в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Там он увидел полыхающее лицо с покрасневшими глазами и всклокоченными волосами, похожими на волны в бушующем море. Воротничок его рубашки стоял торчком, а узел галстука не был подтянут. Его «скорлупа» дала трещину. Фалькон сполоснул лицо холодной водой, и вдруг у него схватило живот. Он заперся в кабинке. Пищевое отравление. Может, все, что с ним творится, — это пищевое отравление, подумал он в отчаянии. Обед Энкарнасьон вырвался наружу.

Дверь в туалет открылась. Он услышал голос Рамиреса:

— …насколько мне известно, он ее еще и трахает.

— Кто? Старший инспектор? — недоверчиво спросил Перес.

— Ему, наверное, одиноко после его развода. Потом наступила тишина. Видимо, они заметили, что в одной кабинке кто-то есть.

Через пару минут они удалились. Фалькон вышел, вымыл руки, привел в порядок одежду и причесался.

В его кабинете были те двое. На письменном столе лежал отчет из отдела судебной экспертизы.

— Есть что-нибудь новое? — спросил он, указывая на отчет.

— Ничего ценного для нас, — ответил Рамирес.

— Что сообщил Хоакин Лопес?

— Много интересного, особенно о жене, — сказал Рамирес, не скрывая своей антипатии к сеньоре Хименес. — Похоже, сеньор Лопес продвинулся в своих переговорах гораздо дальше, чем я думал. Закончились всяческие обсуждения и оговорили сумму. Юристы уже оформляли контракт.

— И тут он встретился с Консуэло Хименес… — вставил Фалькон.

— Точно… он встретился с женой, — продолжил Рамирес, — а она ничего не знала об этой сделке.

— Полагаю, Рауль Хименес считал, что ему решать, продавать предприятие или нет, — сказал Фалькон.

— Да, именно так он и считал, и так оно и было. Но оба — и он, и Хоакин Лопес — недооценили ее силу. Они договорились вместе позавтракать, чтобы Лопес познакомился с сеньорой Хименес. Лопес был поражен тем, как ведутся дела в ресторанах. Ну там декор и вся прочая ерунда, которой занималась жена.

— Надеюсь, он не предлагал ей работу.

— Он подумывал об этом. Собственно, завтрак был затеян для того, чтобы прощупать, понравится ли ей идея по-прежнему управлять ресторанами, или она готова заниматься этим лишь в качестве жены владельца.

— И все пошло прахом?

— Она его просто выгнала. Хоакин Лопес сказал, что все решилось еще до завтрака. Рауль Хименес выглядел как побитая собака. Сеньор Лопес даже не счел нужным ему потом перезванивать… он уже точно знал, что дело не выгорело.

— Ну, и как, по-вашему, следует толковать эти обстоятельства? — спросил Фалькон.

— По-моему, это она его кокнула, — ответил Рамирес. — Вам может показаться, что все слишком уж тщательно подготовлено, но в том-то и фишка. Жена добилась успеха, уделяя внимание мелочам. Она продумывает все от начала и до конца. Она ни в чем не полагается на волю случая: ни в обеспечении кухонь свежими продуктами, ни в планировании убийства собственного мужа.

— А знаете что? — объявил Фалькон. — Я согласен, она, пожалуй, вполне на такое способна.

Грудь Рамиреса невольно выпятилась. Он подошел к окну и оглядел стоянку для машин с таким видом, словно она стала его вотчиной.

— Но возможен и другой поворот, — заметил Фалькон. — Сегодня днем сеньора Хименес милейшим образом делилась со мной информацией, которая гроша ломаного не стоит. А когда я спросил о документации, которая должна была остаться у ее мужа от времен его руководства строительным комитетом «Экспо — девяносто два», она заявила, что таких документов нет и велела секретарше говорить то же самое.

— Бред какой-то, — сказал Перес. — Что-то наверняка осталось.

— И еще: Рауль Хименес очень удачливый бизнесмен. У него крестьянская закваска, и, по мнению его сына, он был хладнокровным дельцом. Настолько хладнокровным, что тридцать шесть лет назад, когда его младшего сына похитили, чтобы за что-то отомстить, он предпочел не связываться с полицией и просто вывез семью из города, а затем методично стирал из памяти все, что так или иначе было связано с его ребенком. И поступил он так потому, что его поставили перед выбором: все потерять или потерять все, кроме богатства и положения.

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, старший инспектор, — сказал Рамирес.

— Что помешало Раулю Хименесу продать эти рестораны? — спросил Фалькон.

— Жена.

— Без всякого убийства, правда? — сказал Фалькон. — Но, зная репутацию Рауля Хименеса, естественно предположить, что она прибегла к крайним мерам.

— Пригрозила разоблачить его, — предположил Перес.

— Рассказав о ребенке, украденном тридцать шесть лет назад? — буркнул Рамирес. — Чушь собачья.

— Она, кстати сказать, ничего не знала. Я сообщил ей об этом после разговора с Хосе Мануэлем Хименесом.

— Тогда чем она его шантажировала?

— Чем-то связанным с «Экспо — девяносто два», — ответил Фалькон. — Она, должно быть, нашла его бумаги, свидетельствовавшие о злоупотреблениях, еще не виданных в коммерческой истории Испании.

— Но зачем ей сейчас-то потребовалось скрывать эти бумаги?

— А затем, что она получила то, что хотела, — сказал Фалькон. — Рестораны. И теперь давние делишки ее мужа могут ей очень даже повредить. Если будет установлена его причастность к коррупции, это ударит по ее бизнесу. Она может все потерять.

— Тогда его смерть пришлась очень кстати, — заметил Рамирес.

— А не логичнее было бы сеньору Хименесу убить свою жену? — предположил Перес. — Тогда он смог бы спокойно продать рестораны и избежать всяческих неприятностей.

— Убийство происходит, когда отказывает логика, — заявил Рамирес, глядя на Переса так, словно тот изменил общему делу.

— Надо собрать информацию о прошлом Консуэло Хименес… официальную и неофициальную, — сказал Фалькон. — Она говорила о какой-то картинной галерее в Мадриде, где она работала, и связи с сыном герцога, которая окончилась для нее абортом еще в восемьдесят четвертом году.

— Она чиста, если верить полицейскому компьютеру, — сказал Рамирес. — Я тут пообщался кое с кем в Мадриде, и они проверили ее по своим каналам на предмет связи с наркотиками или проституцией.

— А что там со строительным комитетом? — спросил Фалькон.

Перес взгромоздил на его письменный стол коробку и начал вынимать из нее пачки бумаг.

— Здесь названия и адреса всех компаний, принявших участие хоть в каком-то проекте строительства, имевшем отношение к открытию «Экспо — девяносто два». А это список компаний, чьи строительные работы за пределами территории выставки полностью или частично финансировались государством. В большинстве своем это жилые кварталы в таких районах, как Сантипонсе и Камас. И наконец, список компаний, ответственных за внутреннее оборудование павильонов: разные там дизайнеры, специалисты по освещению и звуковому оформлению, кондиционерам, настилке полов…

— Зачем вы мне все это излагаете? — спросил Фалькон.

— В этой маленькой книжице записаны адреса и телефоны всех, кто так или иначе причастен к обслуживанию или снабжению павильонов, ресторанов, баров, магазинов…

Тут над Фальконом навис Рамирес.

— Послушайте, старший инспектор, мы знаем, что и как там было. Все нажились на этом деле. Но это было десять лет назад, а нам известно, как все запутывается за считанные дни и даже часы. Так кого же мы ищем? Парня, который не разбогател? Где он может быть? Парень, которого ободрали? Где мы будем его искать? Откуда следует, что он есть в этих списках компаний и людей? А если и есть, то с чего надо начать? С поставщиков стекла? Или с мраморных карьеров? А может, с производителей черепицы? Это непосильная задача даже для специально подготовленной команды по борьбе с коррупцией, не говоря уже о нашей шестерке из отдела по расследованию убийств. Такие поиски возможны только по горячим следам.