Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - Дмитрий Куликов

Лишения, уже пережитые народом за четверть века (и неизбежно предстоящие еще будущие лишения), будут оправданны, только если мы начнем пользоваться наконец-то единственным, но реальным достижением «новой» России: состоявшимся разделением трудового вознаграждения (включая и деловое, и реальное управленческое) и собственно социальных гарантий. Правда, и сегодня социальные гарантии предлагаются властью «из-под полы» в идеологическом плане, поскольку действительная экономическая идеология у нас остается целиком либеральной, а значит, подобные гарантии запрещающей. Что ж удивляться тому, что наша Дунька по-прежнему рвется в Европу. Там социализм пока никто идеологически не запрещал, хотя на деле и сворачивают – экономия. Поэтому с неизбежностью социальные гарантии предлагаются властью в России в форматах либо монетизации («материнский капитал», «льготная ипотека»), либо того же потребления («доступный кредит на все!»). И потребитель ждет от социальных гарантий расширения потребления. Однако потребление – это не обеспечение воспроизводства жизни, оно само по себе диспропорционально, как и любые желания, отпущенные на волю и подстрекаемые маркетингом абстрактного экономического роста. Социальные гарантии в немонетизированной части (монетизированная часть неизбежно дефицитна) должны не потребление расширять (этого очень бы хотелось тем, кто делает бизнес на бюджете, то есть большинству бизнес-сообщества), а гармонизировать воспроизводство здорового, трудоспособного и образованного человека. Его нашей экономике очень не хватает. Уже пилотов начинаем нанимать за рубежом, хотя авиация работает. Но потребитель лучше купит третий телевизор и десятый айфон, чем вылечит хроническую болезнь и выучится на реальную новую востребованную квалификацию (а не купит фиктивный диплом юриста – экономиста).

Бизнес же «войдет в берега», только когда его единственной целью перестанет быть сверхприбыль, когда такой цели у него вообще не будет. Это касается всех масштабов деловой активности: и малого, и среднего, и крупного. Только тогда можно будет поставить вопрос о производственной и вообще экономической эффективности предпринимательской деятельности. Тогда и грабить такой бизнес не будет смысла – ни чиновникам, ни бандитам, ведь сегодня эта логика поборов с бизнеса есть логика дележа украденного. Новому бизнесу будет нужна настоящая государственная защита – и правовая, и экономическая. Короче, бизнес работать должен, а не «зарабатывать». Вот что нам нужно, а не мифическая «борьба с коррупцией», ибо бороться самому с собой никак невозможно.

Часть 3

Воспроизвести русского человека

Культура: задать образ жизни

Русские – это не этнос. Это не кровь. Это политическая культура, удерживающая континент. Это все те, кто считает Россию своим домом и поступает соответственно. Жерар Депардье – русский. Как и Леонард Эйлер. Русский мир – это не русскоязычные, а русские. Некоторые русские владеют русским языком хуже, чем русскоязычные. Все, кто строит и защищает русский дом, Россию, – русские, даже и те, кому не суждено в нем жить. Русские – не славяне. Славянство – лишь один из материалов, пошедших на создание русского дома. Задача России – воспроизводить русского человека, кем бы он ни был по этнической принадлежности. Украину (и Белоруссию) откалывают от России, противопоставляя украинцев и белорусов русским. Делается это с помощью славянской идеи – все это разновидности славян. Вот и языки у них разные. Все это бессмыслица с подлинно этнической точки зрения. Делений крови гораздо больше, есть тысячи малых родин, диалектов и ветвей исторической памяти. Политическая нация вбирает в себя все свои этносы как материал, в ней они становятся единым народом благодаря культуре. Это – имперский, государственный интернационализм, последовательно развивавшийся в ходе всей истории России.

Мы – изначально антирасистская, антинацистская нация по рождению. Православный, мусульманский и социалистический интернационализм лишь укреплял этот первый, базовый, имперский. Нам не нужен ни «американский плавильный котел», ни провалившийся западноевропейский «мультикультурализм», ни толерантность – потому что у нас нет межэтнической ненависти, нам не надо никого терпеть.

Славянская же политическая идеология показала себя с худшей стороны в ходе всего XX века. Славяне никаких сколько-нибудь самодостаточных государств не создали. Они с неизбежностью обращаются за защитой. А теперь уже даже и не к нам. Но у них есть возможность стать русскими. Украинцы ими (то есть нами) даже были. И многие хотят остаться. А со многими вопрос еще не решен. Но есть и те – и в достаточном количестве, – кто не хочет быть русским. Скорее всего, таких ждет деградация к архаичным, этническим способам жизни. Нам – точно в другую сторону. Думать о русских как о славянах значит перестать считать Россию носителем европейской цивилизации. А ведь вклад во все русское немцев, французов, и прочих «врагов» ничуть не меньше, чем народов, исторически живших на территории России. Петр Великий назвал побежденных под Полтавой шведов учителями, давая в их честь обед. Есть и монгольский вклад, который трудно переоценить, в русскую государственность, в ее имперский статус.

Итак, русский человек – это, прежде всего, носитель русской культуры, и прежде всего политической. Именно культуры, а не ценностей, то есть всего лишь чего-то, что мы можем ценить, а можем и не очень, можем переоценивать и обесценивать, и в любом случае чему мы всегда назначаем цену. Ценности выбираем мы, а культура выбирает нас, мы в ней рождаемся. Сама идея конвертации культуры в ценности предназначена для того, чтобы превратить культуру в экономический феномен, из дела общего, универсального в сугубо частное дело. Вы цените Саскию Рембрандта? А мы ценим дохлую акулу от Дэмиена Херста. Она протухла? Плохо заформалинена? Ничего, автор заменит новым экземпляром. Ценим, значит, платим Херсту миллионы. Правда, пока еще меньше, чем за Рембрандта.

Культура создается не из рыночных мотивов. Это не значит, что автор обходится без гонорара. Говорят, Рембрандт продавал места на коллективном портрете «Ночной дозор» в зависимости от того, будет персонаж виден во весь рост, до пояса или останется только голова. Рембрандт знал счет гульденам. Но к культуре это не имеет отношения. Продается рукопись, но не вдохновение. Культура создается из стремления к великому, то есть к тому, что больше и важнее жизни автора. Прекрасному, ужасному, вечному, мгновенному, но всегда тому, на что есть смысл потратить жизнь. Авторами произведений культуры являются и герои войны, и святые. Их произведения – их поступки. Культура – это все то, что важнее жизни. Она обладает собственным авторитетом, который вынуждена учитывать власть, в то время как рынок всегда к услугам власти. Культурный расцвет всегда происходил вокруг власти, ибо она служит культуре.

Есть, правда, народ и страна – очень молодые с исторической точки зрения, – которые свою культуру с самого начала рассматривали как ценность и не как что-либо другое. Это – США. Страна-монопроект, создававшаяся с исключительной целью обогащения всеми доступными способами, ничего другого и не могла иметь своей культурой. Величайший из деятелей этой культуры, Энди Уорхолл тем и заслужил в ней свое место, что окончательно избавил американскую англосаксонскую культуру от каких-либо комплексов перед Старым Светом. Дело не в том, что это так называемая «массовая культура». Любая культура – более-менее массовая, в этом ее назначение. Дело в том, чтобы культура в США стала бизнесом, зарабатыванием денег от создания и продажи ценностей. Правильнее было бы сказать, США просто не имеют культуры, а только ее имитацию – и поэтому имеют проблему с воспроизводством себя. Так это положение дел и оценивалось Старым Светом, пока он сохранял свой суверенитет по отношению к США и способность суждения.

В основе рождения такого феномена лежит не что-нибудь, а западноевропейский, то есть католический кризис веры. В отличие от Византии и ее наследницы России Запад принял решение превратить веру Христову в веру католической церкви (то есть ей), в веру папе, и тем самым в средство утверждения светской власти, которой стремилась обладать сама католическая церковь. Отсюда неудержимый католический прозелитизм. Это привело к дальнейшему уклонению от веры – к Реформации и протестантству, борьбе католической церкви с наукой, к созданию научной идеологии для защиты науки от церкви, к Возрождению (то есть к поиску человека в Античности, в дохристианской культуре), а после – Просвещению, то есть рождению светских религий из научной идеологии человекобожия. То есть к тому, с чем носится вся «прогрессивная западная общественность» и сегодня, не понимая, что это и есть кризис человека, нашедший в глобальном экономическом кризисе лишь свое материальное воплощение. Поскольку ни в какую Античность реально вернуться невозможно (как и вообще назад во времени и в истории, можно только деградировать), то идеалом человека вместо Христа стал обладатель научного знания, которое дает своему хозяину и богатство, и славу, и власть.