Юмор в науке, в истории и в жизни - Александр Иванович Журавлев

Пошли вчетвером Борис Николаевич, Герц Ефимович, я и мой тесть.

Идем, идем по лесу, а медведя все нет и нет. Встретился нам лесник на коне. Поговорили. Пожаловались, что нет медведя. Он рассмеялся. «Вы что, – говорит, – шутите, на медведя без обученной собаки пошли. Давайте вернемся на 100–150 метров. Видите следы: он, медведь, за вами идет и за вами наблюдает».

Стало нам не по себе. Быстренько из леса к реке, на заливные луга. Палатку к стогу приткнули. Рыбы наловили. Уху откушали. А жара – 30–32 оС. Потеем. Легли спать.

И тут-то началось.

Среди ночи раздался дикий рык-рев. Проснулись, сели. И тут рев и храп снова, кто-то сверху на палатку навалился, нас повалил, и всю палатку закрутил. Первым среагировал Борис Николаевич: «Ружья заражайте!». А сам выхватил свой огромный охотничий нож и стал колоть им вверх того, кто на нас навалился. Фрадкина здорово стукнуло по голове.

Сидим. Спиной друг к другу. Мы с Фрадкиным с ружьями, Борис Николаевич с кинжалом. Тишина. Смотрим, а нас осталось трое. Нет тестя! Развернули палатку, вылезли. Ночь. Луна. Светло, стога с сеном за 1000 м видно. Тишина. А тестя-то нет! Он самый маленький и спал у входа, поперек палатки. Нет тестя. Да!!!

Перезарядили ружья крупной дробью. А тесть идет и песенку поет, только как-то нервно. «Чего, – говорит, – вы не спите?» – «А вы чего?»

– А того. Лошадь тут гуляла. Заглянула в палатку. На роже у меня от пота – соль. Она и начала лизать. Ну я ей кулаком в нос – она и заржала! Я схватил спиннинг и вмазал ей, она опять заржала и через палатку сиганула. Ну я ее далеко отогнал, чтобы спать не мешала.

Вынужденные речи

Конечно, это бывает редко, но бывает. Вдруг ты должен что-то говорить, хотя и не собирался, но вот должен и все тут. Через некоторое время выясняется, что это были исторические речи, во-первых, потому, что их нельзя забывать, во-вторых, через десятилетия выясняется, что они часто были посвящены историческим личностям.

В родной школе

Сел я как-то в авто, в свои Жигули, и решил навестить родину моих родителей и школу, в которой я однажды – с ноября 1941 по февраль 1942 года – учился в эвакуации в 5-м классе. А было это в поселке Фоминки Вязниковского района Владимирской области.

Нашел я эту школу, представился зав. учебной частью, т. е. старшему из преподавателей, и сообщил, что готов провести урок на темы биологии, биофизики, можно химии или физики и даже истории, ну что пожелаете.

Завуч, очень симпатичная женщина, сразу же дала распоряжение: «Все 9-е и 10-е классы в зал. Профессор будет выступать».

Поговорили о том о сем, как что было. «Ребята собраны, – сообщил математик. – Идемте». «А на какую тему мне выступать?» – «Там узнаете».

Вошли в зал. Зал полон и учеников, и учителей. Завуч призвала всех к тишине и сообщила: «К нам приехал наш бывший ученик, а теперь московский профессор. Сейчас он проведет с вами беседу, т. е. прочитает лекцию на тему “О ПОЛЬЗЕ УЧЕНИЯ”».

Ха! Я поглядел на нее и получил тихо так: «Если вы настоящий профессор – справитесь!».

За друзей можно и за свой счет

Вначале всегда есть кто-то один самый умный. Со стороны это видно и со стороны все хотят его послушать, что еще нового он создал. Но известен закон: нет пророка в отечестве своем. Все свои стараются в лучшем случае его выгнать. Почему? Да очень просто. На его фоне они, эти все остальные, не выглядят очень умными. А всем хочется.

Вот и в теории хемилюминесценции в 50–60-е годы генератором идей и методов был Ростислав Федорович Васильев. В общем, сделал он докторскую диссертацию в Институте Химической физики в отделе профессора Н. М. Эмануэля.

И вдруг он сообщает мне, что защита его диссертации будет в 1964 году в Ленинграде (С-Петербурге) у Академика А. Теренина. Что? Почему не в Москве, не в Институте у Академика Н. Н. Семенова, где он работает? Я тогда еще не знал, что своим, умным, коллектив у себя расти не дает.

Пошел на вокзал, взял билет в Ленинград и рано, часов в шесть, оказался в Питере. Нашел тот институт – там объявление, что, где, в какой аудитории. В этой-то аудитории на заднем ряду я и продремал, до тех пор пока в дверях не поставили солидную охрану.

Всех в зал пускали по приглашениям. Все честь по чести. Блестяще выступил Р. Ф. Васильев, потом три оппонента. Потом председатель-академик А. Теренин по регламенту спросил, не хочет ли кто выступить.

Я, естественно, двинулся к трибуне. После шутки той зав. учебной частью в родной школе я уже мог выступать везде, тем более по профилю своих исследований.

Но не тут-то было!

На моем пути возник ученый секретарь совета. «Вы кто?» – «Я д. б. н. Журавлев» – «Вы не можете выступать!» – «Это почему? На защитах всем разрешается!» – «Да, всем присутствующим, а вас здесь нет!» – «Это как же меня нет, если я тут есть?!» – «А так, вас нет в списке приглашенных, значит, вас нет!»

Мы пошли друг на друга грудь на грудь!

Но тут Ростислав Федорович сбежал с трибуны с громким криком: «Он наш, он наш, дайте ему слово!».

Кто тут наш, кто не наш, я сообразил не сразу, зато сообразил, что есть «не наши», в связи с чем в дверях и стояли фундаментальные вышибалы.

Слово мне дали. Потом совет жалобу «не наших», т. е. «поклеп» на Васильева, рассмотрел и не одобрил. Р. Ф. Васильев защитил диссертацию блестяще. По приезде в Москву я выяснил, кто эти «не наши», и спросил их: «Вы что же на защиту своего сотрудника, своего коллеги в Ленинград не поехали?» – «А нам Н. Н. Семенов подписал: командировку только за свой счет».

Умные мужики были академик Н. Н. Семенов и его ученик академик А. Теренин.

Вывод. «Идейные борцы» бороться за свои идеи за свой счет не будут. Вот с тех пор у нас с Ростиславом Федоровичем и сложилась дружба на всю жизнь.

Белоусов Борис Павлович (1893–1970) – лауреат Ленинской премии (посмертно)

Человек, сидевший в уютном глубоком кресле с книгой в руках к кабинете, по всем стенам которого стояли шкафы с книгами, человек, всегда