Вороны вещают о смерти - Darknessia

Беляна, как бы хуже не сделать.

— Ну что ты! Друзья поймут тебя, просто нужно поговорить с ними, а не избегать.

— Я не избегаю, я просто… не хочу нарываться. Знаешь, когда я была ребенком, меня задирали из-за цвета волос и глаз. Теперь мне кажется, что это повторится, только кидаться будут не грязью, а обидными словами и колючими взглядами.

— Кто это тебя задирал?

— Да я уж и не помню. Давно было.

— Вот именно, давно! Сейчас мы уже не дети. Да и волосы твои посветлели, почти не отдают рыжиной. А глаза красивые, тебе бы гордиться надо.

Беляна говорила искренне и улыбалась по-доброму, так что сразу хотелось верить ей. Я не смогла сдержать улыбку, и подруга, подбодренная, продолжила:

— Ты хорошо поступила, Огниша. Я думаю, что и все остальные знают это, только им стыдно. Они говорят то, что говорят их родители. Но если бы ты дала им возможность узнать себя получше…

— Похоже, все уже и так обо мне знают то, чего я сама не знаю, — мрачно усмехнулась я.

— Ну же, Огниша! — продолжала уговаривать подруга. — Давай хотя бы попробуем! Обещаю, что весь день буду рядом. Скоро уже начнутся обряды на капище. Идём, возложим требу вместе с остальными.

Искренняя улыбка Беляны и ее полные надежды светлые глаза в конце концов растопили последние сомнения в моем сердце. Так давно я не чувствовала, что кому-то все ещё нравится мое общество, что уже начала забывать, как это приятно.

— Хорошо, — с улыбкой кивнула я, — идём.

Обрадованная Беляна поднялась и потянула меня за собой, взяв за руки, а потом с задорным смехом закружилась со мной в танце. Она радовалась как ребенок, и я, глядя на нее, тоже вдруг начала смеяться. Впервые за долгое-долгое время.

На своем дворе я сорвала веточку полыни, зверобой и крапиву, которые каждая девушка должна была принести на капище, и закрепила их на поясе. У Беляны обережные травы с ее двора уже красовались за поясом.

Вместе мы пошли к месту празднования по краю села, через необкошенные поля, чтобы набрать цветов и трав на венки. Один венок полагалось сплести для Ярилы, а другой для суженого, но чуть позже.

— Ты ведь не станешь избегать этого обряда, Огниша? — настороженно спросила подруга, когда я снова погрузилась в хмурую задумчивость. — Я видела, как зимой на праздновании Карачуна ты тайком сбежала перед обрядами сватовства. Лишь дважды в год сами боги благословляют созданный в эти дни союз. Нельзя упустить такую возможность снова!

— Матушка на меня в тот раз сильно ругалась, — с виноватой усмешкой припомнила я. — Если и сегодня пропущу, она, чего доброго, вообще от меня отречется. Зато если ни один юноша мой венок не поймает — скажу ей, что боги сами не желают, чтобы я замуж выходила.

Беляна только вздохнула и покачала головой.

— Не понимаю я тебя, Огниша. Ты будто стремишься в одиночестве остаться. Разве может быть что-то важнее семейного счастья?

— Какое может быть счастье в союзе с нелюбимым человеком? — угрюмо протянула я, а Беляна с наивной убежденностью ответила:

— На Купалу боги не сведут тебя с человеком, которого ты не сможешь полюбить.

Скоро впереди показался просторный луг и множество людей. Огромный костер Купалец сложили в центре, высокий, в два или три роста. На его вершине красовался шест с колесом и лошадиным черепом. Разноцветные ленты развевались на ветру, повязанные на колесе, так что Купалец видно было издалека. В нескольких шагах сложили ещё один костер поменьше — краду Ярилы, где на закате сожгут соломенную куклу, чтобы попрощаться с богом.

Хоть основная часть обрядов была рассчитана на молодых, тех, кто ещё не обрёл пару, но почтить богов, проститься с Ярилой и пройти ритуалы очищения полагалось каждому. Подруга правильно поступила, что позвала меня. Ведь если бы я пропустила праздник, селяне бы только уверились в моей связи с нечистью.

С букетами в руках мы опустились в траву и принялись плести венки. Здесь же неподалеку сидели и ещё несколько девушек. Я постаралась загнать свои страхи поглубже и приветливо поздоровалась с каждой, кто поднял на меня взгляд. Лишь немногие ответили сдержанным кивком, остальные же демонстративно отвернулись. Кольнула обида, однако показывать ее я не собиралась.

В венок для Ярилы я вплела розовую гвоздику, василёк, зверобой и пушистые метёлки вейника. Он получился ярким, многоцветным — богу молодого Солнца точно понравится. Беляна выбрала для своего венка только жёлтые цветы: одуванчики, зверобой и несколько крупных веточек пижмы.

Вместе мы понести венки к деревцу, установленному посреди поляны. Черноклен высотой в два человеческих роста уже был обвешан венками и обвязан лентами, а на месте его удерживали натянутые веревки. Под деревом стояла плетёная из соломы и веток кукла, разодетая в цветной наряд — символ Ярилы. К его ногам люди приносили праздничные блюда — блины, открытые пироги, кисели и брагу.

Я остановилась в нескольких шагах от черноклена, размахнулась и бросила венок. Он зацепился за ветку почти на самой верхушке.

Беляна улыбнулась мне:

— Добрый знак, — а потом сама подбросила венок.

После я распустила одну из вплетенных в косы лент и повязала ее на нижней ветке дерева. Каждая девочка, девушка и женщина могла оставить здесь по ленте или кусочку ткани. Так что и ветки, и даже веревки, удерживающие дерево, пестрели разноцветными, развевающимися на ветру лоскутами.

Закончили мы как раз вовремя: старейшина, который снова подменял сегодня волхва, застучал в барабан, созывая всех к капищу. Люди потянулись к восточному входу в круг богов, но на капище пока не вступали: следовало дождаться возжигания Живого огня.

Внушительных размеров серые от времени чуры богов возвышались над частоколом. Все они были обращены лицами к восходу и составляли внутренний круг. А между ограждением и кругом богов стоял жертвенный камень. Старейшина первым вошёл на капище через массивные резные ворота без дверей, опустился на колени у камня и принялся складывать костер. Установилась полнейшая тишина, когда он начал высекать Живой огонь трением. Селяне наблюдали затаив дыхание. Если Живой огонь так и не получится развести — жди беды.

Доброгосту потребовалось больше времени, чем волхву Рябине, но в конце концов трут задымился, крохотный огонек показался из-под сухого мха. Медленно он принялся за солому и щепу, а потом вдруг ярко вспыхнул, и дым потянулся к полуденному солнцу. Старейшина поднялся с колен и вскинул вверх обе руки. За ним немедленно повторили остальные, и тихое напряжённое ожидание сменилось оглушительным ликованием.

Теперь старец взял густой пучок сухой полыни, подержал