Чикатило. Зверь в клетке - Алексей Андреевич Гравицкий

напрягся, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

— Нет, никого не… — Он сбился на полуслове и полез в карман за куревом.

Пачка плясала в руках, сигарета не выпадала. Липягин мрачно смотрел, как Востриков терзает сигареты, молча протянул зажигалку.

— Она красивая была в школе, Наташка-то, понимаете? — невпопад сообщил Востриков, затягиваясь. — Я с ней танцевал на выпускном. Это потом она с Олегычем стала ходить, ну и выпивать… А так-то она… Она хорошая была, понимаете?

Горюнов успокаивающе похлопал старлея по плечу. Тот снова затянулся, отвернулся и отошел в сторону, чтобы только не видеть труп.

— У него эмоциональный срыв. Шок, — тихо сказал Липягину Горюнов. — Погибшая была частью его ближнего круга. И теперь круг разорван.

— Что еще за круг? — сердито буркнул майор.

— У каждого человека есть такой. Люди, к которым ты привык, прикипел. Необязательно родственники… Понимаешь?

— Ну в общих чертах, — кивнул Липягин. — А делать-то что?

Горюнов внимательно посмотрел на ростовского коллегу:

— Тут психолог нужен.

— Так, а где этот ваш… наш… Виталий, бля, Иннокентьевич? Где он?

— С памятью плохо, что ли? — усмехнулся Горюнов. — Его сейчас потрошат.

— Брагин, сука, — зло процедил майор, затем посмотрел на Горюнова, словно что-то обдумывая, и хитро улыбнулся. — Слушай, а похер на Брагина. Мы ему не скажем. Давай, майор, не в службу, а в дружбу — найди Иннокентьевича, уговори, пусть он… Ну типа в частном порядке. А я пока тут со всем этим закончу и старлея в Управление привезу. Пусть Витвицкий с ним поработает. Лады?

Горюнов внимательно посмотрел на Липягина.

— А если всплывает, что мы привлекли к расследованию отстраненного сотрудника?

— Да не ссы. — Липягин приободрился, он уже все для себя решил. — Я Семеныча подключу, он прикроет. Ну лады или не лады?

Липягин протянул майору руку. Горюнов смотрел с прищуром.

— Лады, — кивнул он наконец и пожал протянутую ладонь.

* * *

Витвицкий не стал ломаться: поговорить со старшим лейтенантом неформально согласился сразу. И в Управление в частном порядке пришел.

Виталий Иннокентьевич сидел за столом с развернутым блокнотом и внимательно смотрел на Вострикова. Психика у старлея была сейчас явно ни к черту. Бледный, взволнованный, он курил, держа сигарету в дрожащих пальцах, руки его тряслись, глаза бегали.

— Павел Николаевич, для нас очень важно, чтобы вы припомнили все детали вчерашнего дня, — вкрадчиво начал наконец Витвицкий.

— Что припомнил? — не понял Востриков. — Извините, я просто…

— У вас нервное потрясение. Это понятно. Но постарайтесь сосредоточиться… — Витвицкий очень осторожно подбирал слова. — Возможно, вчера вы видели преступника, который…

— И главное: я же сам ее прогнал с платформы, понимаете? — перебил старлей, затушил в пепельнице сигарету и трясущимися руками полез за новой. — Сам! А если бы не прогнал, она бы… Наташка… Живая же она была бы, понимаете?

Он снова закурил, затянулся:

— Получается, я сам ее подтолкнул… Я тоже преступник!

— Конечно, нет, — поспешил отвести от ненужных мыслей Витвицкий. — Просто ваш мозг, расстроенный случившимся, ищет виновных и пытается спроецировать вину на вас самого.

— Что?

— Это нормально для такой ситуации, учитывая, что погибшая была вам небезразлична.

На этот раз слова капитана произвели неожиданный эффект. Востриков замер, рука с дымящейся сигаретой застыла, только пальцы еще едва заметно подрагивали.

— Откуда вы знаете? — тихо спросил он.

— В противном случае ваши переживания были бы не такими глубокими, — спокойно пояснил Витвицкий.

Востриков ссутулился настолько, что, казалось, уменьшился в размерах, опустил голову, горестно запустил в волосы пятерню. Голос его прозвучал тихо и глухо:

— Любил я ее… Наташку. В школе. И потом тоже. Но так получилось, что сам женился, а она вон какая стала. — Старлей вскинулся и с вызовом поглядел на Витвицкого. — Но все равно любил! Даже такую! А теперь она… ее…

Он замолчал так же резко, как до того начал говорить, снова опустил голову. Смотреть на него было больно. Повисла тишина.

— Скажите, пожалуйста, вы в детстве любили рисовать? — нарушил неловкую тишину Витвицкий.

Не ожидавший такого вопроса, Востриков недоуменно поглядел на капитана.

— Ну как… Любил, наверное… Не помню. А что?

Витвицкий пододвинул к старлею свой блокнот.

— Вы могли бы нарисовать станцию, деревья, тропинку, цветы, людей? Пусть будет некрасиво, схематично…

Востриков с сомнением посмотрел на чистый разворот, перевел взгляд на Витвицкого:

— Зачем это?

— Это такой тест, — пояснил Виталий Иннокентьевич. — Психологический.

Востриков в сомнении повел плечом, нехотя взял карандаш, придвинул к себе блокнот и начал рисовать. Витвицкий поднялся из-за стола и отошел к окну. Главное теперь было не мешать.

Рисовальщиком старлей оказался довольно паршивым. На странице блокнота из-под его карандаша выходили очень неумело нарисованные деревья, кусты, станция, теряющаяся в зелени тропинка, собака и силуэт человека. На все это у него ушло, должно быть, минут двадцать.

— Вот, всё, — сказал он, наконец отодвинув блокнот.

Витвицкий вернулся за стол, сел и развернул к себе рисунок.

— А почему собака? — спросил осторожно.

— Да чудак там был один, — скривился Востриков. — В кепке, собаку свою искал. Найдой зовут. Убежала, говорит. Течка.

— Почему же вы раньше не говорили о нем? — уличил психолог.

— Да забыл как-то, — произнес старлей. — А тут рисовал и вспомнил…

* * *

Горюнов и Липягин ждали в кабинете Ковалева, благо здесь можно было скрыться от московского начальства. Чтобы хоть как-то скрасить ожидание, два майора играли в шахматы. Липягин проигрывал и злился, но виду не подавал. Сам хозяин кабинета расположился во главе стола и листал свежую прессу. Но ожидание томило, так что на открывшуюся дверь все трое среагировали мгновенно.

Витвицкий ворвался в кабинет стремительно, глаза блестели азартом.

— Старший лейтенант Востриков испытал сильное эмоциональное потрясение. Я рекомендовал ему обратиться за медицинской помощью. Ему нужна психотерапия и реабилитация…

Капитан бросил на стол блокнот.

— Это замечательно… — начал Ковалев, но тут же спохватился. — Блядь, тьфу ты! Это плохо, конечно, будем лечить, но тебя-то, Виталий Иннокентьевич, не за этим отправляли!

— Все же давайте на вы, товарищ полковник. А что касается остального, — Витвицкий сел к столу и обвел коллег победным взглядом, — Востриков вспомнил. Отвлекся и вспомнил. Малинина после того, как он прогнал ее с платформы, некоторое время стояла у пивного ларька рядом со станцией, он ее видел. А затем, уже ближе к вечеру, в районе девятнадцати часов, Востриков обходил окрестности станции и встретил человека, — капитан подтянул блокнот и раскрыл его на странице с рисунком, — в кепке и плаще.

Ковалев, Горюнов и Липягин разом подались вперед, принялись разглядывать художества Вострикова.

— Востриков проверил у него документы и даже запомнил адрес и фамилию, она необычная. Я записал.

— И что за фамилия? — быстро спросил Горюнов.