Соска - Олег Журавлев

Вилена сидела, сжавшись в комочек на бивне, и не отвечала.

— Тогда какие же мы персонажи, а? Я вот себя чувствую более реалистичным, чем он, — и Хабибуллин кивнул в сторону койки с неподвижным пациентом. — А палата эта, а койка, что, тоже выдумка? Тогда и тот, кто в койке…

Дверь резко распахнулась, взметнулась занавеска, и в палату вошел взмыленный Полежаев.

Ни слова не говоря, издатель уселся в кресло с огромной спинкой и потертой до блеска темно-желтой обивкой в цветочек, которое высилось чуть ли не до потолка. В качестве пледа на кресло была накинута прекрасно выделанная шкура карликового слона.

— Я не пропустил ничего интересного? Служебную машину попросили слетать в одно место, — пояснил он, перегнувшись через подлокотник, как король из сказки, — придется подождать десять минут.

Полежаев продел левую руку в хобот пледа и положил ее на подлокотник, вытянув пальцы.

Однако если взять вот это кресло, к примеру, — подумал Хабибуллин. — Я его воспринимаю совершенно естественно, хотя мне почему-то кажется, что минуту назад его здесь не было…

Вилена вдруг встрепенулась в своем углу, подошла к креслу, встала на колени и разложила на полу специальный маникюрный набор. Пододвинув под руку Полежаева изящный столик из пластмассы под красное дерево, она окунула кисть в эмалированную вазочку с теплой водой и начала аккуратно ее массировать.

— А мы? — спросила Вилена, приступая к маникюру.

— А что вы? — Диктофон опять ожил, как будто отвечал на заданный вопрос. — Вы — всего лишь бред моего мозга. Вы исчезнете, как только врач Хабибуллин нажмет на кнопку. А он на нее обязательно нажмет! Я так задумал.

А бегемот этот вообще говорит сам собой. Я его даже не включал…

Хабибуллин открыл пластиковую крышечку на животике бегемота, вынул батарейки и швырнул их в корзину для мусора.

Что же со мной происходит? Может, бросить все и бежать?

— Что за кнопка? — властно поинтересовался Полежаев.

— А?

Хабибуллин с трудом оторвался от своих мрачноватых размышлений и подошел к сложному прибору, который помещался в изголовье Степана.

— Вот она.

Он указал пальцем на темно-красную, как венозная кровь, кнопку. Рядом имелся пояснительный рисунок кнопка в профиль. Выдвинутое положение отмечалось сердечком, второе, вдавленное, было помечено черным значком: череп и скрещенные кости. В том смысле, что надавишь — убьет.

— Не перестаю удивляться, — воскликнул Полежаев. — И про кнопку-то он знает! Очень хитрый фокус. Создается впечатление, что этот доходяга не только как бы беседует с нами, но и уже был свидетелем этой сцены… Ай! Осторожнее, пожалуйста!

Вилена виновато посмотрела на щипчики.

— Затупились, что ли… Я закончила эту руку. Поменяйте хобот, пожалуйста.

— Вот и отлично. Сейчас машина моя подойдет, я вас подброшу. Хотя вы говорили, что на своей приехали? Рафаэль Рустамович, я надеюсь, эта запись на вас не особенно сильно повлияла? А то я и сам на кнопку нажму. Не вопрос.

А вдруг мы взаправду только и есть, что его сон? Ненастоящие? — подумала Вилена, принимаясь за вторую руку.

— А вдруг мы, взаправду, только сон? Ненастоящие? — спросила Вилена, ловко орудуя пилочкой.

— Вилена Анатольевна имела в виду — ненастоящие здесь и сейчас, — уточнил Хабибуллин, хотя, возможно, маникюрша этого и не имела в виду. — А на самом деле мы живем преспокойно в другом месте. Ну как у него, — кивнул врач в сторону лежащего. — Тело растянуто во времени, пласты и все такое.

— Как же я могу быть ненастоящим, если я сижу в кресле, мне душно в плаще и больно, когда эта неумеха отрезает заусенцы тупыми щипцами, ай!

— Да я-то тоже уверен, что я настоящий…

Хабибуллин потрепал сам себя за щеку и с силой прикусил губы.

— Только почему-то мне кажется…

— И я настоящая! — торопливо вставила Вилена.

— Только почему-то мне кажется… Вот если я подумаю о себе, о доме, о жене, о клинике, то все это существует как бы вообще, как блок информации, находящийся в моем мозгу. А как только я пытаюсь подумать о чем-нибудь конкретно, как бы вычленить элемент из массы моего знания, рассмотреть поближе, то как-то не получается… И потом, хотя я и прекрасно осведомлен о том, что из-за недостатка у клиники средств Степан Афанасьевич Свердлов помещен в цех по разделке падающих слонов, мне это кажется странноватым.

— Да? А мне — вовсе нет. Вполне логичная ситуация для страны, у которой на государственное здравоохранение предусмотрено меньше бюджета, чем на цеха по разделке слонов. Девушка, вы закончили?

— Да…

Вилена, кряхтя, поднялась на ноги.

Полежаев принялся любоваться своими ногтями и делал это никак не меньше пяти минут.

— Кстати, что это, вы в игрушки играете? — как бы невзначай поинтересовался он, не отрываясь от созерцания.

— В смысле? — не понял Хабибуллин.

— Ну, вот же, из желтой пластмассы, в карман спрятали. Это что такое?

— Ах, это… Это диктофон такой, под игрушку.

— Диктофон? Смешной какой. Что только не напридумывают! Надо сыну такой же подарить. И что там на нем, музыка?

— Не совсем. Там рассказ.

— Рассказ? Во как! Любопытно. И чей? Ах… я, кажется… Уж не его ли?

Полежаев скосил глаза в сторону койки.

Хабибуллин утвердительно кивнул головой.

— Интересный? В смысле, длинный? Вы слушали?

— Слушал. Не очень длинный рассказ. Средний такой. Но интересный и адаптируется к жизни.

— Адаптационный? Обожаю такие вещи! Может, послушаем? Вилена Анатольевна… — Полежаев изогнулся в своем кресле-троне, чтобы посмотреть на женщину. — Вам интересно будет послушать? Послушаем, а потом отключим Свердлова от жизни. А то как-то неудобно, не прослушав. Может, последняя воля, так сказать… У вас как со временем?

Боже, что он несет! Отключим от жизни… — тревожно подумалось Вилене. — Да и я хороша: бросаюсь делать маникюр первому встречному. Все это как… во сне.

Вилена встала, выплеснула содержимое ванночки за разделочный стол и вытерла руки о свое платье.

— Нормально. Чем позже я исчезну, тем лучше. Только вот присесть хотелось бы…

Вилена растерянно обвела взглядом помещение.

На помощь ей пришел Хабибуллин. Он крупно прошагал через палату, открыл дверь с заиндевевшим иллюминатором и один за другим вынес из холодильной камеры два кресла на стальных ножках о трех колесиках. Дешевый кожзаменитель обшивки покрылся инеем, а на одном из кресел даже лопнул, оголив поролоновое нутро. Его врач взял себе.

— Так они же холодные! — с неподдельным ужасом воскликнула Вилена. — Брррррр!

— Не волнуйтесь вы так, Вилена Анатольевна, там подогрев есть. Вон, видите кнопку на подлокотнике?

Хабибуллин вежливо поместил на грудь Степана желтого пластмассового бегемота и вернулся на свое место. Все трое уютно уселись перед койкой, как будто рассказчик просто решил говорить лежа.

Полежаев слегка повернул голову в сторону доктора, который в своем низком кресле был на две головы ниже.

— Я надеюсь, там нет ничего такого… Тайного умысла или намека на несуществующую реальность. А то, знаете ли. Не люблю.

— Нет-нет! Просто один из его рассказов. Никак не относится.

— Ну ладно тогда, включайте!

Хабибуллин, пригнувшись, как в кинотеатре, пробежал до постели коматозного и включил диктофон.

— Раз, два, три… — раздался спокойный голос Степана из пасти бегемота.

— Громкость нормально? — спросил Хабибуллин, бегом возвращаясь на место, как фотограф, включивший фотоаппарат на замедленную съемку.

— Нормально! — кивнул Полежаев и невежливо захрустел попкорном.

И вот однажды случилось чудо.

Я скорее почувствовал, чем услышал — дверь за моей спиной открылась, — писал я на листе.

Я скорее почувствовал, чем услышал — дверь за моей спиной открылась.

Я скорее почувствовал… чем услышал… дверь за моей спиной… чем услышал…

За моей спиной… Почему за спиной? Вот же она — осталось толкнуть. И вообще, откуда я знаю, что он в туалете?

Аэропорт был каким-то бесконечным и гулким. Перешептывания отъезжающих собирались вместе и висели гулким эхом где-то высоко под потолком. Я об этом вспомнил потом, выйдя из комы. Это и было чудом.

«Откуда я знаю, что он в туалете?» — снова подумал я и толкнул дверь с табличкой, на которой была мужская шляпа.

Откуда я знал, что он в туалете, — не имело ни малейшего значения. Знание это было во мне, и этого было достаточно.

Итак, я толкнул дверцу туалета. Он стоял спиной ко мне и мыл руки.

По «выражению» его спины я догадался, что он сразу же понял, кто вошел. Он не спеша повернулся ко мне. За этой неспешностью скрывалось огромное напряжение. Я чувствовал себя примерно так же.