Любимая - Сандра Кэнфилд

Воцарилось тяжкое молчание. Мимо с писком пробежала крыса. Где-то в туннеле упал ком земли. Где-то вдали прозвучал автомобильный гудок, напоминая, то на поверхности жизнь идет своим чередом.

– Боже! - только и выговорил Уэйд.

Усилием воли Крэндалл заставил себя посмотреть на находку глазами профессионала Ведь они пришли сюда, чтобы раскапывать и исследовать, а не разглядывать и осуждать Думая об этом, он окликнул Джулию:

– Дай мне второй фонарь. Прошло несколько секунд, а фонарь так и не появился. Крэндалл оглянулся:

– Джулия, передай мне… Слова застыли у него на губах. Джулия замерла у двери, словно там была некая черта, которую она не могла, не хотела переступать. Она была бледна, глаза расширились - не от восторга, а от смертельного ужаса.

– Джулия?- Крэндалл, забеспокоившись, шагнул к ней.

– Нет,- прошептала она.- Я не вернусь сюда.

Ее слова были странными и непонятными - она ведь так и не вошла в комнату.

Джулия сделала шаг назад, Крэндалл приблизился к ней. Он был совсем рядом, когда она потеряла сознание.

Глава двенадцатая

Джулия уже час спала в постели Крэндалла. Он сидел на стуле, глядя на женщину. Крэндалл испугался до полусмерти, когда Джулия потеряла сознание. Он ни разу не видел, чтобы человек был настолько бледен и напуган. Ради всего святого, почему она сказала, что не собирается возвращаться в эту комнату?! Когда Джулия пришла в себя, Крэндалл принялся расспрашивать ее, но она смотрела на него бессмысленным взглядом кататоника, не воспринимая и не понимая его слов. Казалось, что некая завеса, сквозь которую не мог пробиться голос Крэндалла, неожиданно отгородила Джулию от мира.

Уэйд предлагал оставить Крэндалла на месте раскопок и отвезти Джулию в мотель, но он отказался. После того как он дал ей две таблетки аспирина и положил на лоб холодный компресс, Джулия заснула, свернувшись калачиком, как замерзший ребенок. Во сне ее веки подергивались, лицо все еще оставалось бледным.

Вздохнув, Крэндалл прижал пальцы к глазам. Он еще не успел смыть с себя грязь туннеля и теперь чувствовал ее фактуру, вкус, запах. Он снова слышал скрип двери в тишине поземного хода и собственное дыхание, эхом отдававшееся от стен мрачной комнаты с ее ужасным содержимым. Тут он услышал шорох простыней и открыл глаза.

Джулия не спала.

– Привет,- тихо окликнул он ее.

– Привет,- отозвалась она.- Сколько я проспала?

Крэндалл взглянул на часы:

– Почти целый час.

Задумавшись, Джулия уселась на кровати, подтянув укутанные покрывалом колени к подбородку и обхватив их руками.

– Как ты себя чувствуешь?

– Наверное, неплохо. Нет, все-таки голова побаливает,- она провела рукой по лбу.- Раньше я ни разу не падала в обморок. Странное ощущение…

– Знаю,- улыбнулся Крэндалл и жизнерадостно добавил: - я один раз вырубился, когда сдавал кровь. Но никому ни слова об этом, ладно?

Джулия хотела, было улыбнуться, но улыбка не получилась. Она словно скрылась за странной завесой…

– Не надо,- Крэндалл пересел со стула на край кровати.- Не покидай меня снова.- Он приподнял ее подбородок, заставив посмотреть ему в глаза: - Поговори со мной.

Джулия молчала.

– Расскажи, что случилось.

Она не проронила ни слова.

– Джулия?

– Я уже побывала в этой комнате. Не знаю, когда, каким образом и зачем, но я там была, - в карих, словно осень, глазах светилась уверенность, смешанная с беспокойством. - Когда дверь открылась, на меня обрушилась тысяча воспоминаний. Я вспомнила, что меня держали там против воли. Мне было страшно. Я помню, - тут она вздрогнула, - как больно мне было…

Крэндалл прижал Джулию к себе, шепча:

– Тш-ш, все в порядке. Джулия прижалась к нему.

– Не покидай меня,- взмолилась она.

– Ни за что,- отозвался Крэндалл, чувствуя, как ее грудь прижимается к нему, как бьется ее сердце, как горячее дыхание щекочет его шею. Он понятия не имел, что же случилось днем, и не представлял, что пытается рассказать ему Джулия. Единственное, что он понял, - то, что она страшно испугалась. Крэндаллу было приятно обнимать ее. - Нет, - повторил он, покрепче прижав к себе Джулию, - я тебя не брошу.

***

В понедельник Роуэн чувствовал себя паршиво. Его друзья вернулись в Хьюстон. Он сам не понимал, как относится к решению Кей разорвать их помолвку. С одной стороны, ему стало легче, но в то же время он испытывал грусть, радость и печаль в его душе слились воедино. Блуждая по особняку, Роуэн жаждал снова оказаться в прошлом. Теперь, когда он понял, что может появиться там во плоти, а не бессловесным невидимкой, у него появилась цель в жизнь. Он чувствовал, что должен заговорить с Энджелиной. Он должен был увидеться с ней. Экономка суетилась в гостиной, рылась в кладовке, ревел пылесос, и Роуэн решил, что сейчас не время пытаться проникнуть в прошлое. Схватив ключи от машины, он вышел из дома, сам толком не зная, куда направляется.

В конце концов, Роуэн оказался там, куда совершенно не собирался. Это ничуть не удивило его. Ведь Энджелина писала в своем дневнике, что ежедневно бывает в соборе Сен-Луи. Увидев величественный шпиль собора, Роуэн понял, что его влечет возможность хотя бы зайти туда, где некогда часто бывала она.

Войдя, Роуэн увидел белые свечи, горящие в алых, как кровь, подсвечниках, почувствовал свежий аромат цветов. В сумеречной прохладе собора сновали туристы. Несколько человек молились, стоя на коленях между скамьями почтительно склонив головы. Очевидно, месса только что закончилась. Священник в зеленом облачении взял серебряную чашу, молитвенник и, в последний раз преклонив колени, ушел в боковую дверь.

Роуэн разглядывал деревянные скамьи, витражи, изображающие различные моменты жизни святого Луи и его причисление к лику святых, изображения святого на стене и за алтарем. Роуэн прошел вдоль рядов и уселся справа, на третьей от конца скамье. Он закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

***

Энджелина сидела в соборе там же, где обычно. Сегодня она пропустила мессу: прошлой ночью Хлое не спалось, и Энджелина сидела рядом с ней, пока сестра не забылась сном. Только после этого она попросила ирландца отвезти ее в церковь. Услышав ее требование, он кивнул и молча пошел готовить экипаж.

С той ночи, когда ее вынудили совершить кощунство, Энджелина не исповедовалась. Она больше никогда не решится на это. Нельзя умолять Бога о прощении, когда ты настолько виноват перед Ним. Он не простит. «Нет,- думала Энджелина,- скорее я не смогу простить себе это кощунство».

Как всегда, отец Джон облегчил ее страдания.