Секрет (сборник) - Шарлотта Бронте

Итак, заканчивая свой краткий и безыскусный рассказ, я напоследок добавлю несколько слов о судьбе полковника Перси и его сообщников.

Смертный приговор полковнику позднее заменили изгнанием на шестнадцать лет. За это время он много ездил по свету, был то пиратом, то предводителем разбойников, ведя самый распутный и непотребный образ жизни. По окончании срока изгнания он вернулся в Витрополь с пошатнувшимися здоровьем и состоянием и сразу предъявил права на наследство своего дяди, герцога Бофора, скончавшегося некоторое время назад. Однако, наведя справки, он узнал, что дядя вскоре после его позорного разоблачения женился и стал отцом двух сыновей — одному из них соответственно достались поместья и титул. Потерпев неудачу в своих ожиданиях, полковник обратился к политике. Родня от него отреклась, и тогда он взял себе фальшивое имя, отказавшись от настоящего. Немногие в наши дни способны узнать в демагоге, вечно подстрекающем к крамоле и мятежу, потрепанном и поблекшем от разгульной жизни Александре Шельме, виконте Элрингтоне, некогда блестящего красавца, полковника Августа Перси.

Эндрю, отбыв свой срок на каторге, пошел работать в типографию мальчишкой на побегушках; затем дослужился до наборщика и, будучи по складу натуры сквалыгой и скаредой, в конце концов скопил достаточно денег, чтобы приобрести патент и вступить в военную службу. Позднее он занялся сочинительством, публиковал слюнявые вирши, именуя их стихами, и сопливые бредни, величая их романами.

Нет нужды добавлять новые подробности. Многие наши современники разглядят ранний эпизод из жизни капитана Древа в этой повести о зеленом карлике.

Секрет[60]

Глава 1

Стоял ясный летний день. Последние три часа в витропольском министерстве внутренних дел царила мертвая тишина, нарушаемая лишь скрипом перочинных ножичков и стуком падающих линеек, редким кашлем или шепотком, а по временам — короткими властными указаниями министра. Наконец сие важное лицо, покончив с чтением двух или трех десятков депеш, обратилось к щуплому молодому джентльмену, исполнявшему обязанности главного клерка.

— Мистер Раймер, вы не скажете, который час?

— Конечно, милорд! — И рьяный служащий, вместо того чтобы вытащить карманные часы, как сделал бы на его месте любой другой, резво вскочил со стула и подбежал к окну — взглянуть, где сейчас солнце. Завершив астрономические наблюдения, он ответил: — Ровно двенадцать, милорд.

— Отлично, — сказал маркиз. — Можете заканчивать работу. Мистер Раймер, проследите, чтобы все столы были заперты и на полу не валялись бумажки.

С этими словами он, взяв перчатки и шляпу, величавой поступью направился к вестибюлю, однако шушуканье за спиной заставило его остановиться.

— В чем дело? — обернулся маркиз. — Надеюсь, у нас тут не разногласия?

— Нет, милорд, — отвечал плечистый молодой человек самого забиячливого вида, обладатель огненно-рыжей шевелюры, — но… но… ваша милость забыли, что… что…

— Что именно я забыл? — нетерпеливо спросил маркиз.

— Просто сегодня полутабельный[61] день… и… и…

— Ясно, — с улыбкой ответил его начальник. — Можете более не напрягать свою деликатность, Фланнаган. Как я понял, вы ждете обычного в таких случаях подарка. Спасибо, что напомнили. Столько хватит?

И он, открыв бумажник, положил на ближайший стол двадцатифунтовый банковский билет.

— Вы чересчур щедры, милорд, — начал Фланнаган, но министр со смехом приложил палец к губам и, снисходительно кивнув остальным клеркам, быстро сошел по лестнице и зашагал прочь, желая избегнуть шумных изъявлений благодарности, несущихся ему вдогонку.

Напротив великолепного министерства внутренних дел высилось не менее великолепное министерство колоний; как раз когда Артур, маркиз Доуро, вышел из первого здания, Эдвард Стенли Сидни показался из второго. Они встретились посередине длинной широкой улицы.

— Как вы сегодня, Нед? — спросил мой брат, пожимая ему руку. — Уж наверное, славная погодка вас хоть немного взбодрила?

— Мой дорогой Доуро, — со слабой улыбкой ответствовал мистер Сидни. — Ясный, погожий день может порадовать и, без сомнения, радует здоровых и беспечных. Что до меня, мои тело и дух так изнурены заботами общественной и частной жизни, что мне все равно, светит ли солнце или идет дождь.

— Чепуха, — произнес Артур, и его лицо приняло то неприятное выражение, которое генерал Торнтон описывает глаголом «косоротиться». — Прекратите свое нытье, Нед, оно меня утомляет. Скажите, вы помните, что сегодня во всех департаментах казначейства полутабельный день?

— Да, и упомянутое обстоятельство стоило мне некоторой суммы. По моему мнению, этот глупый старый обычай надо запретить — он разорителен.

— И сколько же вы дали своим бедолагам?

— Два соверена[62].

Ответом на это сообщение стало выразительное «хм» Артура.

За разговором они вышли на Отель-стрит и теперь молча двигались мимо великолепных лавок по сторонам улицы, когда внезапно позади раздался стук колес и кабриолет, выкатившись вперед, остановился рядом с ними. Окошко открылось, из него высунулась белая рука и поманила обоих к экипажу, а серебристый голосок произнес:

— Мистер Сидни, маркиз Доуро, подойдите на минутку.

Джентльмены повиновались: Артур с готовностью, Сидни — с неохотой.

— Что прикажете, милые дамы? — спросил маркиз, почтительно кланяясь сидящим в карете — то были леди Джулия Сидни и леди Мария Хитрун[63].

— Вообще-то нам в первую очередь нужен ваш спутник, — ответила дочь Александра Первого. — А теперь, мистер Сидни, — продолжала она, улыбаясь сенатору, — обещайте нам повиноваться.

— Прежде я должен узнать, что от меня требуется, — возразил тот, опасливо косясь на модные лавки.

— Ничего особенного, Эдвард, — сказала его жена. — Просто я надеялась, милый, что вы не откажете мне в маленьком одолжении. Я всего-то и прошу что несколько гиней на сережки, которые мы сейчас видели в лавке мистера Сапфира.

— Нет, — ответил он. — Я не дам ни фартинга: три недели назад вы получили квартальное содержание, и если уже все потратили, то выкручивайтесь как знаете.

С этими решительными словами мистер Сидни засунул руки в карманы и торопливо зашагал прочь.

— Злобная скупая обезьяна! — воскликнула леди Джулия. Ее прелестные щечки вспыхнули краской гнева. — Всегда он со мной так! Ну ничего, я ему отплачу!

— Не огорчайтесь так сильно, дорогая, — сказала ее спутница. — Мой кошелек всегда к вашим услугам.

— Спасибо вам за доброту, Мария, но я не могу ею воспользоваться. Нет, нет, я обойдусь без сережек… это всего лишь каприз, хотя мне, конечно, они очень понравились.

— Очаровательная кузина, — сказал маркиз, который до сей минуты с улыбкой наблюдал за происходящим, — вы, без сомнения, самая отчаянная мотовка из всех моих знакомых дам. Ради всего святого, зачем вам эти побрякушки? Насколько мне известно, у вас не менее дюжины разных серег.

— Да, но эти совсем другие; такие хорошенькие и необычайные, что мне сразу их захотелось.

— Ну, если ваше сердце непременно их желает, давайте посмотрим, достанет ли у меня в кошельке денег исполнить вашу причуду. Если позволите, едем вместе к мистеру Сапфиру.

— О, спасибо, Артур, вы так добры! — сказала леди Джулия, и обе дамы быстро подвинулись, освобождая ему место. Артур запрыгнул в карету и устроился между ними.

— Думаю, что выйду замуж лишь за такого человека, как вы, маркиз, — игриво заметила Мария Хитрун, — который не откажет мне в деньгах на милый маленький пустячок.

— Вот как? — ответил Артур. — Мне всегда думалось, что турки — не дураки.

Через несколько минут они подъехали к ювелирной лавке. Мистер Сапфир встретил их угодливым поклоном и принялся выкладывать свой драгоценный товар. Серьги, которые так приглянулись леди Джулии, были сделаны в форме маленьких бриллиантовых колибри, яркостью оперения не уступающих природе, а возможно, даже ее превосходящих. Покуда дама торговалась, в магазин вошла посетительница совершенно иного рода. Это была высокая женщина в линялом платье серого шелка и большой шляпке с двойной вуалью черного кружева, которую она при входе в лавку приподняла, открыв лицо, явно видевшее смену тридцати — сорока зим. В юности дама могла быть, а могла не быть красавицей, но в любом случае теперь ее черты не обнаруживали никаких следов миловидности. Острый нос, тонкие синие губы и прямые брови составляли довольно отталкивающий набор, который не спасали даже густо нарумяненные щеки и пышно взбитые черные волосы.

Казалось бы, дама, подобная описанной, не должна заинтересовать такого молодого и веселого джентльмена, как мой брат, однако он с первой минуты не сводил с нее пристального взгляда. Впрочем, в его лице и глазах было не восхищение, а скорее неприязненное любопытство.