Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович

- Так всегда было: каждый сопляк считает себя самым умным, а всех круглыми дураками. Ученость свою хотят показать… Отвергать легко. А что взамен они могут предложить? Болтовню свою, ученические тетрадки.

- Предлагают, Роман, много дельного предлагают. Бобы, сахарную свеклу, навоз. - Она хотела пересказать содержание записки Гурова, но подумала: сейчас это только больше взбесит Булыгу, начнет кричать: "Накляузничал Егорову!" И он действительно закричал:

- Учить меня решили: устарел директор, отстал, зазнался. Слышал я это, имел удовольствие от первого секретаря обкома слышать. От других не желаю. Хватит. Ваше дело проводить бюро, вы за это зарплату получаете.

"Зарвался, окончательно зарвался человек". Но сдержала себя Посадова, подавила вспышку. Смолчала. Молчание было тягостно. Навалившись на баранку руля, Булыга тяжело сопит и украдкой косится на парторга. Заяц выскочил на дорогу, замер на миг. Булыга прибавил газу, и косой уже из-под колес метнулся в кусты.

- Ы-ы, черт! - глухо выругался Булыга и взглянул на соседку быстрыми и веселыми глазами. - Ну чего замолчала? Говори. Ругай, учи.

- К чему?.. В камни стрелять - только стрелы терять. - В голосе Надежды Павловны звучит искренняя обида и горечь. - Теперь и я вижу - ты неисправим. Жалко, что поняла я это последней, позже всех… Что ж, лучше поздно, чем никогда… Останови, Роман: я здесь выйду. Хочу на ветеринарный пункт зайти.

Булыга резко затормозил, спросил дружелюбно:

- Обратно где тебя ждать?

- А ты не жди - сама доберусь.

- Ну, как знаешь, дело хозяйское.

В сущности это был их первый крупный разговор, почти ссора. На строительстве жилого восьмиквартирного дома он сорвал свое зло: накричал на бригадира за то, что неровно постелили полы. Вместе с управляющим осмотрел телятник, не подготовленный к зиме. Обозвав управляющего "шваброй" и сказав, что пора начинать уборку картофеля, сел в машину и поехал на кукурузное поле, где работал комбайн. Там нашел много нескошенных стеблей, оставленных на корню, и выругал Федора Незабудку:

- Демагогию разводить вы умеете. На это мастера. А чтоб работать на совесть, как полагается сознательному рабочему классу, у вас кишка тонка. "Академики"! Вам бы только других поучать…

Федя чувствовал за собой вину и смолчал. Сразу понял, что директор "не в духе", решил, что лучше не связываться с ним. А Булыга направился в райком. В уме он уже прикидывал, как зайдет к первому секретарю взволнованный, как потребует создать ему нормальные условия для работы или в противном случае он подает в отставку. Парторг, который обязан поддерживать авторитет директора, делает все наоборот. "А что если Николай Афанасьевич спросит: "Примеры?" - мелькнула во взвинченном мозгу Булыги коварная мысль. - Примеров-то конкретных и убедительных нет. Так, больше интуиция, детали. А это разве не пример - хотят директора заслушать на бюро. Я-то знаю, что значит заслушать. Заслушать и обсудить - обсудить и осудить, предложить коммунисту Булыге… Вот что это значит".

На полпути встретил председателя колхоза "Победа", тот из района возвращался. Остановил машину.

- Как дела, сосед?

- Да как тебе сказать: местами,

- Это как так? - не понял Булыга.

- С переменным успехом… Начальство недовольно.

- А ты у кого был?

- Да у самого Николая Афанасьевича. Егоров, говорят, им всем хвосты накрутил за то, что много заседательской суеты устраивают. А тут я под горячую руку попал. На меня набросился: "Зачем приехал? Мы, говорит, тебя вызывали? От работы отрывали?"

Покрутил Булыга головой, ухмыльнулся про себя, вспомнив, что сам жаловался Егорову на секретаря райкома, и решил возвращаться в совхоз. Так лучше. Да и незачем было ехать. Поссорился с парторгом - подумаешь, событие какое. Завтра на наряде и помиримся. Она женщина отходчивая и незлая. Нет. С ней работать можно. У нее ведь тоже - должность, обязанность. Надо и с ней считаться. Чем ссориться - лучше выслушать ее внимательно, не возражать и не противиться, а делать по-своему. Приняв для руководства такую нехитрую "тактику", Роман Петрович немного успокоился, заехал в магазин сельпо, выпил сто граммов и кружку пива и уже совсем довольный поспешил домой закусывать. А к тому же и время было обеденное.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Почему так случается: видишься с человеком в первый и единственный раз, видишься совсем недолго, но уйдет этот человек, и тебе кажется, что время, проведенное с ним, целая вечность. Таким человеком для Веры оказался Егоров. Всего сутки провел он в совхозе, но за сутки эти он сумел заронить в душу девушки столько мыслей, вопросов, столько добрых беспокойных семян, что иной не сделал бы этого за долгие годы.

Захар Семенович уехал в понедельник утром и увез с собой что-то радостное, солнечное, сильное и уверенное, оставив взамен тревогу и беспокойство души. Это последнее чувство испытывали все трое - Надежда Павловна, Тимоша и Вера, хотя каждый по-своему переживал отъезд Егорова.

Вера сидела в библиотеке и думала о человеке и о жизни. Зачем живет человек? Что он должен сделать в жизни, какой след после себя оставить? Гений оставляет свои творения, которые долгое время доставляют многим поколениям людей радость и наслаждение. Ну а рядовой, простой смертный, который не может создать "Ревизора" и "Лебединого озера", "Явления Христа народу" и "Медного всадника", - какой след в жизни он должен оставить? Дом, построенный каменщиком, переживает своего создателя. И лес живет дольше своего творца.

Вера не строила дома и не сажала деревья. Она еще ничего не сделала в жизни такого, что бы доставляло людям радость. Сыгранная в кинофильме роль в расчет не принималась. Уж лучше дерево посадить. Сто деревьев, тысячу. Вот этот гай сохранить, спасти его, оживить. Разбить парк возле клуба. Создать народный театр. Совхозный народный театр! Эта приятная мечта все чаще посещала ее по ночам, когда она, лежа в постели у открытого окна, глядела на тихие звезды, поджидая запоздавший сон. Станиславский создал всемирно известный Художественный театр. А она, Вера, создаст сельский народный театр. Но для этого нужно много знать, уметь, учиться. А что знает она, что умеет? Решительно ничего. Вспомнила про Артемыча - смутилась. Каким-то необыкновенным, цельным и сильным предстал перед ней этот старик. Глубоко в душу запали слова его о том, что за счастье на земле, за радость и красоту жизни умирали лучшие люди. Их сердца горели факелом горьковского Данко, - сердце Ленина… Дзержинского… А сколько по всей планете горело, горит ныне и вечно будет гореть таких факелов - сердец лучших сынов человечества! Они, как путеводные звезды, как маяки в ночи, освещают дорогу людям. Разной силы их свет - это зависит от яркости ума и таланта. Но все они источают благородный огонь, дарят жизни свет и тепло. О них говорил Артемыч и о тех, что тлеют, распространяя по свету копоть и смрад. Это те, что живут для себя, и жизнь других, труд, ум, талант других хотят приспособить себе, украсть, присвоить. Разными именами называли их: шкурники, эгоисты, паразиты. Именно паразиты, клопы. И живучи они, как клопы, обладают чертовской способностью выживать.

Вере думалось: как много, наверно, на земле таких Артемычей - душой и делами красивых людей, и как легко чувствуешь себя рядом с ними. Они, как эти деревья, очищают атмосферу жизни.

Гуров пока что был для Веры загадкой, таинственно-романтической, неотступно влекущей к себе, наполненной определенно чем-то значительным и необыкновенным. Он возбуждал в ней больше, чем простое девичье любопытство и симпатию. Мысли о нем волновали, имя его произносилось сердцем, с теплотой и нежностью.

Вера нашла книгу Захара Семеновича Егорова о партизанских годах и начала читать ее. Написанная сухо, скупым языком информации, книга тем не менее читалась, как захватывающий роман. Скупые факты превращались в яркие, полные трагедии и драматизма картины.