Кодекс разведчика - Сергей Самаров

– Короче, быстро собрали свои манатки и ходу отсюдова…

– Не торопись… – со спины подошел к животастому полковник Огнев.

Парень повернулся величественно. Объемная шея с тройным подбородком не позволяла просто голову повернуть, и поворачивался в первую очередь живот, и только потом уже вдогонку спешила и голова.

– Еще одна галлюцинация… – сказал животастый.

Виктор Николаевич протянул ему свою трубку. Парень с недоумением поднес трубку к уху.

– Кто еще? – спросил. – А, слушаю… Понял… Ага… Ага… Парни уже едут… Все, уходим тихо-мирно… Понял…

Животастый вернул полковнику трубку, глянул на окружающих с любопытством, потом посмотрел на улицу, из которой выезжала вторая «Тойота Ленд Крузер», и торопливо пошел к своей машине.

– Что за внештатная ситуация, товарищ полковник? – сердито спросил майор Гориславлев.

– Все прояснилось…

– Что прояснилось? – не понял майор, но спрашивал он старшего по званию со строгостью, поскольку генерал Астахов именно его поставил руководить группой, а не полковника.

– Один из наших людей… Имеющий вес в их мире… Выяснял ситуацию с чеченами по нашей просьбе. Что-то они на них наехали… Приехали, как говорят, «забить стрелку»… Я дал их инициативе «отбой»…

Все три внедорожника в это время тронулись с места, развернулись и направились туда, откуда приехали.

– А к нам какие претензии? – продолжал спрашивать Гориславлев.

– Они считают территорию своей. Чтобы поставить тут киоск, надо с ними согласовывать…

Майор плечами пожал от непонимания принципов провинциальных отношений. Что такие же отношения существуют и в столице, майор будто бы и не догадывался…

* * *

Виталий Пулатов с Алексеем Ангеловым, среди друзей просто Пулат и Ангел, тоже прибыли на кладбище загодя. Присмотреться… Понимали, что присматриваться там же будут и чеченцы из банды Ханкалзорова. Басаргин поставил перед этой давно сработанной парой сложную задачу – предельно уменьшить количество людей, способных помочь Бислану оказать сопротивление. Все бы было ничего, и с такой задачей два опытных отставных спецназовца, ныне ставшие интерполовцами, справились бы легко, тем более что чечены не ожидают против себя никакой агрессии и не подозревают слежки, к тому же на таком высоком техническом уровне, не свойственном провинции, но наличие милицейской армады на кладбище делало задачу сверхсложной. Не будешь же на глазах у ментов устраивать показательные выступления по рукопашному бою… Другое дело, что менты могут принять интерполовцев за своих, тогда как чечен за своих принять не могут. Этот момент отставные капитаны обсудили и решили использовать. Причем использовать с такой дерзостью, какой даже менты ожидать не могут…

Несколько серьезных ментовских чинов держались на кладбище отдельной собранной группой, которая отличалась от других таких же групп. И вокруг них время от времени собирались другие менты, чином, видимо, помладше, хотя и первые и вторые были в гражданской одежде, и звания разобрать было невозможно. Чуть в стороне, прикрытые с трех сторон кустами, держались несколько «уазиков» с гражданскими номерами, но своим одинаковым цветом слишком уж откровенно показывающие принадлежность к людям в синих погонах. Да и сетчатые решетки на задних окнах тоже выглядели красноречиво. Водители место за рулем если и покидали, то ненадолго, а если и отходили от машин, то совсем недалеко – с коллегами поговорить, покурить. Оперативные машины вычислялись без проблем.

Группа ментовских начальников наверняка не знала в лицо всех, кто к ним подходил, потому что из каждой подходившей группы с начальством разговаривал только один человек. Трижды интерполовцы незаметно, словно бы ненароком «приклеивались» к подходящим и оказывались рядом с начальством. Таким образом, примелькались среди других ментов, не всегда друг друга знающих из-за того, что для участия в операции были привлечены такие большие силы. После этого можно было и работать, хотя работать пока было не с кем… Только однажды по одной из аллей кладбища с цветами в руках прошел человек кавказской внешности. Под руку с ним шла женщина, несла букет цветов. Не задерживались нигде, шли целенаправленно. Похоже было, навещали чью-то могилу. Время между тем приближалось к обычному для кладбищ наплыву похоронных процессий.

– У меня уже глаза болеть начинают… – пожаловался Пулат. – Смотрю, смотрю и ни одной рожи не вижу, по которой ударить хочется…

– А у меня шея болит, – сознался Ангел. – Головой во все стороны верчу… И… И, кажется, не зря…

Пулат, позевывая и прикрывая зевоту ладошкой, проследил в направлении взгляда товарища. Один за другим, с интервалом в несколько метров, неторопливо шли по поперечной аллее кладбища три человека. Шли и посматривали по сторонам, словно фотографируя взглядом. Но чувствовали себя не слишком уверенно. Парни не из тех, кто умеет сохранять хладнокровие, и выбор Бислан сделал, кажется, не самый лучший. Впрочем, Ханкалзоров выбирал из того, что у него есть под руками. А под руками не всегда бывает самый подходящий материал… Один, словно на сцене находится, не знает, куда руки деть, и часто куртку передергивает, потому что плечевая кобура ему сильно плечо стягивает. Второй слишком головой вертит, и в глазах не любопытство, а жесткое напряжение. Третий, последний, несмотря на прохладную погоду, краснеет и потеет, словно только что из парилки выбрался…

Чечены прошли в трех шагах… Высчитывали ментов. Потом свернули на следующую аллею. Туда как раз, где вырыта могила для убитой Людмилы Анатольевны… Слишком рано они туда направились. Там нет еще никого…

В кармане куртки Ангела подала торжественный голос трубка, исполняя Гимн Советского Союза. Ангел трубку вытащил, посмотрел на определитель, пожал плечами на незнакомый номер и ответил:

– Слушаю…

– Это Русинов. Как там обстановка?

– Нормально, ждем…

– Леха, Доктор Смерть передал новый разговор Аркадия Ильича с Бисланом. Предупредил, что Ольга будет скорее всего с парнем на мотоцикле «Харлей». Беспокоился, что парень может помешать. Просил о нем позаботиться… Бислан послал на кладбище троих. С единственным заданием заняться мотоциклистом. Ольгу они будут «брать» после поминок…

– Мы этих троих вычислили. Они уже здесь. Похоже, при оружии… Взять их чисто на глазах у всех трудно. Они держат дистанцию и друг друга из вида не упускают. Ищем варианты… Не беспокойся, все равно что-нибудь придумаем… Считай, их осталось двадцать шесть, хотя они и не комиссары, и вообще не из Баку…

– Есть вариант. Их надо сдать капитану Тропилину. Это исполняющий обязанности командира городского СОБРа. Он должен быть там. Запоминай номер… – подполковник продиктовал. – Позвони, встретитесь, покажи капитану. Он – из наших, служил срочную в спецназе. Афганец. Передай, что от меня… Капитан сделает все и без вас… Зовут его Ярослав Вячеславович. Мне показалось, что капитану нравится, когда его имя-отчество произносят без запинки…

– Понял… Мы ему чуть-чуть поможем стать майором… – согласился Ангел.

И тут же набрал номер. Тропилин ответил не сразу. Но Ангел, оглядываясь по сторонам, сразу выделил человека, который вытащил из чехла на поясе трубку. Чехол плохо расстегивался, и потому ответ слегка задержался.

– Ярослав Вячеславович…

– Я слушаю… Кто это?

– Меня зовут Ангел… Самая подходящая кличка для кладбища… Мне только что дал ваш номер подполковник Русинов. Если я вас сейчас вижу, то почешите ухо…

Тропилин почесал ухо.

– Все правильно… По другую сторону аллеи. Два человека около памятника «плачущей матери»… Так его, наверное, можно назвать… Подойдите к нам…

– Понял, иду…

* * *

Ольга очень боялась момента, когда мать будут выносить… Этот момент словно бы олицетворял собой совсем отдельный, отрезанный, безжалостно вырванный и бесповоротно уходящий из жизни отрезок. Грубо, насильственно, против ее воли, ломая ее сопротивление – вырвали и унесли, не оставив никакой надежды на иное, ей требуемое решение… Тот отрезок, когда она была и жила рядом и вместе с матерью. При этом она понимала, что гроб выносить все равно будут, что это необходимо сделать, и готовилась к этому. Отдельными настойчивыми позывами-посылами настраивала себя так, чтобы ее протест не вырвался наружу лавиной, неукротимой и бездумной, потому что, вырвавшись, он откроет сразу и кучу других протестов, которые сведут на нет все старания отца и тех людей, прилетевших из Москвы. Начав высказывать хоть что-то, хоть какую-то малость, и только услышав со стороны Аркадия Ильича маленькое возражение, несогласный жест, которые он делать мастер, заметив, она не удержится и выложит все остальное…

Но делать этого нельзя, и потому Ольга старалась и во всем остальном себя сдерживать. Нельзя расслабляться, иначе она попросту «поплывет» по течению в тот темный и непроглядный омут, что называется истерикой, в надежде разорвать этот существующий сейчас момент, прекрасно понимая, что разорвать его невозможно в принципе.