Избранное: Динамика культуры - Бронислав Малиновский

Она выпукло изображает три фазы культурного изменения в системе административного управления и показывает отношение, которое существует между законами и принципами европейской политики и их практическим применением, фиксирует наблюдаемые факты влияния на жизнь туземцев, на их благосостояние, на то, что мешает их жизни и возможностям развития.

XIII. Перспектива культурных изменений и ее реализация

Теперь можно кратко подвести итоги, чтобы выделить один или два основных принципа и наметить главные направления, по которым, на наш взгляд, должна развиваться антропология, исследующая культурные изменения.

Сделаем это шаг за шагом.

1. Прикладная и теоретическая антропология

Может быть, самое главное заключается в том, чтобы полностью осознать тот факт, что каждая по-настоящему значимая теория должна в конечном счете иметь практическую ценность. В то же время полевой исследователь, сталкиваясь с практическими проблемами, имеющими жизненно важное значение, тем самым получает стимул к работе и вдохновение, которое по логике вещей должно приводить его к плодотворным теоретическим открытиям. Мы нашли, что строгий научный метод требует от антрополога исследования действительных фактов, а также процессов, имеющих место в настоящее время. Поскольку все эти процессы затрагивают сферу культурных изменений, поскольку в них включены действия европейской администрации, миссий и промышленных предприятий, постольку предмет новой антропологии во все большей степени совпадает с предметом практических интересов колониального управления. Аборигенных культур в чистом виде уже не встретишь ни в Африке, ни где-либо еще. Научному наблюдению доступны только факты влияния белых колонистов и туземные традиции.

Таблица IX

Институт вождей. Политическое устройство при режиме косвенного управления

Развитие современной теоретической антропологии позволяет строго различать значимые факты и процессы, с одной стороны, и курьезы и аномалии – с другой. Антропология сейчас вводит в поле своего исследования такие предметы, как экономика, политические институты, землевладение и труд. Она выносит на обсуждение вопросы брака, семьи, родства и пола, предлагая изучать их с помощью функционального подхода. Это означает признание необходимости изучения работы этих институтов и того, как они воздействуют на демографическую, социальную и правовую устойчивость племени. Тем самым научный метод сближается с практическим подходом. Умный администратор, миссионер или работник просвещения должны признать, что полное и непредвзятое знание фактов входит в их обязанности и может оказать эффективную помощь в работе. Современный антрополог, исследуя религию, магию и даже колдовство, понимает, что имеет дело вовсе не с чем-то архаическим, не с тем, что может служить только иллюстрацией первобытных, уже не актуальных форм мышления. Напротив, мы приходим к тому, что в африканском культе предков либо в вере в единого верховного бога, в религиозном обращении к силам природы либо в страхах и надеждах, связанных с магическими действиями, можно обнаружить общечеловеческие моральные, догматические и социальные установки. Здесь также антрополог, использующий в своей работе функциональные методы, может помочь миссионеру, показывая ему, на чем основан общий фактор примитивных и развитых религий. Главный урок, который можно извлечь из этого нового теологического подхода, заключается в том, что обращение в христианство возможно не только на пути разрушения традиционных верований, но и через дополнение последних новыми взглядами.

Одним из последних достижений науки о человеке является тенденция к тому, чтобы вглядываться в будущее так же, как и в прошлое, чтобы рассматривать terminus ad quem культурных изменений, прогрессивных социальных и интеллектуальных направлений, моральной реинтеграции африканских реалий, происходящей под влиянием европейских культур. Здесь также нет расхождений между интересами практика и исследователя-теоретика. Современная антропология принимает функциональную или инструментальную точку зрения. Она интересуется организованной человеческой деятельностью или институтами как средствами удовлетворения человеческих потребностей. С этой точки зрения сближение между практическим интересом и теоретическим исследованием является и реальным, и неизбежным. В теоретическом плане феномен культурных изменений позволяет нам исследовать такие институты, как туземное землевладение, туземная система брака или туземная вера в колдовство в их наиболее ярких проявлениях. Те аспекты работы каждого института, которые более других сопротивляются изменению, являются prima facie[19] самыми важными и фундаментальными.

«Консерватизм» заключается отчасти в широких разветвлениях ряда верований, таких как культ предков, в большой живучести некоторых суеверий, таких как колдовство и магия. Тот факт, что лобола, или выкуп за невесту, сначала преследовался по закону и осуждался с амвона, а потом был восстановлен в правах европейским законодательством и признан миссиями, открывает перед современным антропологом широкое поле для исследований и предоставляет возможность открытий первостепенной важности.

Живучесть колдовства и его особенные пути развития в условиях контакта культур – другой пример того, как изменяющиеся обстоятельства позволяют нам понять, что происходит с идеями и формами деятельности, когда они подвергаются массированному воздействию со стороны противоположных идей и форм. Такое знание столь же важно и для практика. Если бы миссионеры поняли, что выкуп за невесту не имеет ничего общего с экономической сделкой, что его функция заключается не в том, чтобы сделать из женщины рабыню или продать ее мужу как вещь, – они, наверное, не сделали бы принципиальной ошибки, какой было запрещение выкупа, и не оказали бы тем самым неблагоприятное влияние на брак и туземную семью.

Функциональное рассмотрение культурных изменений и сил, которые упорно сопротивляются всяким попыткам модификации в условиях контакта культур, стало в последнее время главной задачей научной антропологии, но это всегда интересовало тех, кто занимался практической деятельностью в Африке. Теперь, когда наука проникла во многие области, имеющие практическое значение, когда становится все более очевидным, что мы должны заменить грубые и устаревшие приемы хаотичного изучения произвольно выбранных проблем ясным и систематическим исследованием, по-видимому, следут признать неизбежным движение практика и антрополога навстречу друг другу, особенно теперь, когда последний так приблизился к практическим проблемам и готов участвовать в практическом руководстве процессами культурных изменений.

Было бы излишним оптимизмом считать, что с момента, когда эти истины будут признаны, наступит идеальное сотрудничество. Администрация, миссии и промышленные предприятия существуют уже давно. Было бы наивно ожидать от них сверхчеловеческой доброжелательности по отношению к непрошеному гостю, обладающему сравнительно небольшим историческим опытом. Сейчас, как и много веков назад, у них есть собственные интересы, и хотя наблюдается тенденция к признанию ценности антропологических исследований по некоторым проблемам, непосредственно затрагивающим их интересы, все же многое, о чем шла речь выше, представляет собой некий вызов основаниям, на которых формируются и взгляды миссионеров, и политика в сфере организации труда и земельной собственности.

Например, было бы совсем нетрудно привести убедительные научные доказательства в пользу утверждения, что банту Южной Африки не получили достаточного количества земли. Но этого даже не нужно, так как этот факт признан в парламентских документах, а также в резолюциях и заявлениях специально созданных комиссий. Тем не менее единственно эффективное разрешение этой проблемы шло бы вразрез с интересами белого меньшинства, обладающего в настоящее время властью. Поэтому заключение антрополога оказывается даже более неприятным для колониальных властей, чем выступления защитников прав туземцев, так как он оперирует фактами и цифрами, пользуясь при этом неоспоримой логикой сопоставления целей и средств и протестуя против средств, которыми пытаются достичь эти цели. Однако это не может заставить замолчать научного исследователя, так как он знает, что говорит правду, имеющую огромное практическое значение для будущего, пусть и отдаленного.

2. Исторический и функциональный подход

С чисто теоретической точки зрения важнейшим мотивом наших предыдущих рассуждений было различение «мертвой и погребенной истории», с одной стороны, и «действующей, живой традиции», – с другой. Это различение я пытался пояснить на конкретных примерах. Те, кто смог отделить абстрактную теорию от обсуждения реальных фактов, не станут заблуждаться относительно моей позиции. Прежде всего, я вовсе не пытаюсь поставить под сомнение ценность исторических исследований и исторической реконструкции. Однако нужно ясно сознавать, что, исследуя сегодня зулу, бабемба или масаи, мы наблюдаем совсем не ту ситуацию, в какой их племена находились до контакта с европейцами, но видим перед собой феномен культурных изменений. Описание структуры племени, законов, верований и обычаев туземцев, как они существуют в своей первозданной полноте, является результатом особой работы. Методы, применяемые при этой работе, отличаются от методов чистого наблюдения. Прежде всего следует учесть, что рассказы «старейшин племени» о прошлом никогда не могут быть научной или исторической истиной, так как они всегда окрашены чувствами ностальгии, сожаления и тоски по ушедшим временам. К таким высказываниям следует относиться как к мифологическому повествованию, хотя и повествованию о недавнем прошлом.