Собрание сочинений. Т. 17. Лурд - Эмиль Золя

Раймонда шла сзади под руку с Жераром, занимая его серьезным разговором, как благоразумная барышня, только с виду детски беспечная. Наконец она дождалась мужа, о котором так давно мечтала, и твердо решила не упустить его. Она опьяняла его ароматом здоровья и красоты и в то же время восхищала своими взглядами на хозяйство и умением экономить в повседневной, жизни: она расспрашивала его о том, как делает община закупки, и доказывала, что можно было бы еще больше сократить расходы.

— Вы, должно быть, очень устали? — спросил г-н де Герсен г-жу Дезаньо.

— Да нет же! — возмущенно воскликнула она, не на шутку рассердившись. — Представьте, вчера в больнице после полуночи я свалилась от усталости в кресло. А наши сердобольные дамы и не подумали меня разбудить.

Все снова засмеялись. Но г-жа Дезаньо была вне себя.

— И я проспала восемь часов, как сурок. А ведь я дала себе слово не спать всю ночь!

Но и ее разобрал смех, и она от души расхохоталась, показав чудесные белые зубы.

— Хороша сиделка!.. А бедная госпожа де Жонкьер не ложилась до утра. Сегодня утром тщетно пыталась совратить ее, уговаривала пойти с нами.

Услыхав ее, Раймонда подхватила:

— Ах, бедная мама едва держалась на ногах! Я заставила ее лечь в постель и убедила, что она может спокойно спать, все будет хорошо.

Она бросила на Жерара светлый, смеющийся взгляд. Ему даже показалось, что она чуть прижала к себе своим нежным округлым локтем его руку, словно ей приятно было находиться с ним наедине и говорить о своих делах. Это восхищало его; он заметил, что сегодня не завтракал с товарищами, — знакомая семья, уезжавшая из Лурда, пригласила его позавтракать в десять часов в буфете при вокзале, и он освободился только после отхода поезда, в половине двенадцатого.

— Вот они, наши весельчаки! Слышите? — продолжал он.

Они пришли. Действительно, из-за купы деревьев, скрывавших старое оштукатуренное строение с цинковой крышей, в котором помещалась «столовка», доносились шумные молодые голоса. Сперва Жерар провел гостей в кухню — прекрасно оборудованное обширное помещение с большой плитой, огромным столом и громадными котлами; он показал им повара, из числа паломников, дородного весельчака с красным крестом на белой куртке. Затем Жерар открыл дверь и ввел их в просторную столовую.

Это была длинная комната, где выстроились в два ряда простые сосновые столы. Там не было другой мебели, кроме столика для посуды и множества стульев с соломенными сиденьями. Выбеленные стены и выложенный красными плитками пол блистали чистотой, комната отличалась нарочитой скромностью и напоминала монастырскую трапезную. Царившее здесь непосредственное веселье сразу вызывало у входящего улыбку, за столами сидело человек полтораста; тут были люди какого угодно возраста, все они завтракали с большим аппетитом, кричали, пели и хлопали в ладоши. Необычайное чувство товарищества связывало этих людей, съехавшихся из всех провинций и городов, принадлежащих к различным слоям общества, хорошо обеспеченных и бедных. Многие даже не были между собою знакомы, хотя каждый год в течение трех дней сидели бок о бок, жили, как братья, а затем разъезжались и все остальное время не думали друг о друге. Как приятно было встречаться на почве милосердия и проводить вместе три дня, приносивших усталость и мальчишеское веселье, — это напоминало увеселительную прогулку под ясным небом; они чувствовали себя молодыми и радовались, что могут заняться самопожертвованием и посмеяться. Общему хорошему настроению только способствовали скромность стола, гордость за «столовку», которую они сами организовали, покупка сообща провизии и заказ повару кушаний.

— Как видите, — объяснял Жерар, — мы не грустим, несмотря на тяжелый труд… Община насчитывает более трехсот членов, но сейчас здесь только полтораста — у нас столуются в две смены, чтобы не прерывать обслуживания Грота и больницы.

Заметив маленькую группу посетителей, остановившихся на пороге столовой, присутствующие, казалось, еще больше развеселились. Берто, начальник санитаров, сидевший в конце стола, любезно поднялся навстречу дамам.

— Как хорошо пахнет! — воскликнула задорная г-жа Дезаньо. — А вы не пригласите нас к завтраку, попробовать вашей кухни?

— Нет, нет, только не дам, — ответил Берто, смеясь. — Но если вы, господа, захотите принять участие в нашей завтрашней трапезе, мы будем очень рады.

Он сразу увидел, что между Раймондой и Жераром установились добрые отношения, и был в восторге: ему очень хотелось женить двоюродного брата на этой девушке.

— Это не маркиз де Сальмон-Рокбер сидит там между двумя молодыми людьми, похожими на приказчиков? — спросила Раймонда.

— Они действительно сыновья владельца маленького писчебумажного магазина в Тарбе… — ответил Берто. — А это маркиз, ваш сосед с улицы Лилль, хозяин роскошного особняка, один из самых богатых и знатных людей Франции. Смотрите, как он уписывает наше баранье рагу!

И в самом деле, маркиз, несмотря на свои миллионы, с удовольствием столовался вместе со всеми за три франка в день, запросто сидел за одним столом с мелкими буржуа и даже рабочими, которые не отважились бы поздороваться с ним на улице. Разве эти встречи со случайными сотрапезниками не являлись символом социального единения на почве человеколюбия? Маркиз был особенно голоден в то утро, после того как выкупал около шестидесяти больных, которые страдали отвратительными болезнями, искони терзающими род людской. А вокруг него, за этим столом, все говорило об осуществлении идеи евангельского братства; но, очевидно, эта прекрасная, светлая идея могла существовать только три дня.

Хотя г-н де Герсен только что позавтракал, он из любопытства попробовал баранье рагу и нашел его великолепным. В это время Пьер, увидев директора попечительства, барона Сюира, который прохаживался с важным видом человека, задавшегося целью надзирать за всем, даже за тем, как питаются его подчиненные, вспомнил вдруг о страстном желании Марии провести ночь возле Грота; он подумал, что барон может дать такое разрешение.

— Конечно, иногда мы разрешаем, — ответил барон Сюир очень серьезно, — но вопрос это чрезвычайно деликатный. Вы ручаетесь, что молодая особа не больна чахоткой?.. Ну что же, раз у нее такое большое желание провести ночь у Грота, я переговорю с отцом Фуркадом и предупрежу госпожу де Жонкьер, чтобы она отпустила девушку с вами.

Он был, в сущности, добряком, хотя и любил разыгрывать роль незаменимого человека, обремененного тяжелой ответственностью. Он немного задержал посетителей и подробно рассказал им о внутреннем распорядке попечительства: больные молятся все вместе, два раза в день собирается административный совет, на котором присутствуют начальники санитарной службы, преподобные отцы и больничные священники. Больных очень часто причащают. А сколько других дел, и притом самых сложных: персонал так часто сменяется, приходится держать в руках множество народа. Сюир говорил словно полководец, каждый год одерживающий великую победу в борьбе с духом времени; он отослал Берто доканчивать завтрак, желая сам проводить дам до посыпанного песком дворика с прекрасными тенистыми деревьями.

— Очень интересно, очень интересно! — повторяла г-жа Дезаньо. — Ах, как мы вам благодарны за вашу любезность!

— Не за что, не за что, сударыня! Я в восторге, что представился случай показать вам мой мирок.

Жерар не отходил от Раймонды. Г-н де Герсен и Пьер переглянулись, им надо было идти на площадь Маркадаль, но тут г-жа Дезаньо вспомнила, что одна приятельница просила прислать ей бутылку лурдской воды. Она посоветовалась с Жераром, как это сделать.

— Хотите, я провожу вас? И если господин де Герсен и господин аббат согласятся пойти с нами, я покажу вам склад, где воду наливают в бутылки, закупоривают, упаковывают в ящики и отправляют. Это очень любопытно.

Господин де Герсен тотчас же согласился, и все пятеро снова отправились в путь; г-жа Дезаньо шла между архитектором и аббатом, Раймонда и Жерар впереди. Залитая палящим солнцем площадь Розер была Переполнена праздным людом, точно в день народных увеселений.

Впрочем, склад находился рядом, налево под аркой. Занимал он три чрезвычайно скромных зала. В первом попросту разливали воду в бутылки; служитель привозил из Грота цинковый бочонок, выкрашенный в зеленый цвет, весьма похожий на бочку для поливки улиц; затем стеклянные бутылки наполняли из крана водой, причем рабочий в короткой блузе не обращал никакого внимания на то, что вода переливается через край. На полу постоянно стояла лужа. На бутылках не было этикеток; только на оловянном колпачке, надевавшемся поверх пробки и покрытом, очевидно для сохранности, свинцовыми белилами, стояла надпись, указывавшая на происхождение воды. В двух других залах производилась упаковка; это была уже настоящая мастерская, с верстаками, инструментами, кучей стружек. Тут делали красивые ящики для одной и для двух бутылок, причем дно устилали обрезками тонкой бумаги. Мастерская напоминала склады в Ницце и Грассе, откуда отправляют цветы и засахаренные фрукты.