Череп в небесах - Ник Перумов

Но сейчас они растерялись. Они растерялись, привыкшие волочить за шкирки обезумевших от ужаса, растерянных людей. Я от бедра выстрелил прямо в тёмное стекло шлема – возникший передо мной каратель опрокинулся, исчез, а я уже поворачивался к следующему, понимая, что убиваю даже не тех, с кем делил имперский хлеб и носил фельдграу, но отборных хищных тварей, вскормленных человечиной; о да, они тоже лично не виноваты, их такими сделали, но иногда приходится просто стрелять, чтобы дикий зверь не разорвал тебя самого. И мы стреляли.

Тело стонало, торопясь повернуться, глаза ловили малейшее движение, и сейчас мне совсем не требовалось представлять своих противников бесчувственными манекенами, как на Сильвании. Хотя эти враги походили на манекенов куда больше, чем мальчишки и девчонки в штормовках, таких же, как и те, что бросились сейчас в атаку вместе со мной.

Ещё одна безликая фигура в шлеме поднимается передо мной, в руках – «штайер», вокруг верхнего дула возникает венчик пламени, но двадцатимиллиметровая болванка разрывного заряда проходит рядом, а я, не теряя ни секунды, бью карателя прикладом в затемнённое забрало.

Рядом оказывается какая-то девчонка, деловито приставляет ствол к шее опрокинувшегося карателя и нажимает на спуск, содрогаясь всем худеньким полудетским телом от отдачи. Из-под шлема летят кровавые ошмётки, каратель не успевает даже крикнуть. Я подхватываю его штуцер-двойник, ловлю стволом ещё одну фигуру в броне – и тяжёлая чушка снаряда разворачивает грудную пластину панциря. Я видел, как мальчишка из соседнего отделения бросился на спину не успевшему повернуться карателю и как паренька буквально смело ударившей в бок пулей.

Ночь опрокинулась, разбилась, словно громадная тёмная чаша, по которой дружно ударили сотни крохотных молотов сказочного народца. Из мрака вырывались новые и новые люди в штормовках, сцеплялись с карателями, и, как всегда внезапно, дикая рукопашная кончилась. Уцелевшие имперцы бежали, «бюссинги» надсадно ревели двигателями, но прорваться сквозь чащу не могли. Повсюду лежали тела – наши, новокрымчане и имперцы – вперемешку. У карателей почти не было тяжёлого оружия, но с лёгкой бронёй полугусеничных «бюссингов» мог справиться и подствольник 93-k. Тупорылые монстры это знали, поспешно отползая во мрак и огрызаясь короткими очередями. Четыре передовых отойти не успели, поражённые сразу пятью-шестью зарядами, они лениво чадили, языки пламени были едва видны сквозь жирный и густой дым.

Словно очнувшись, закричали раненые – и наши, и имперцы. Рёв «бюссингов» замирал в отдалении – каратели даже не попытались отбить своих.

– Отделение! – гаркнул я. Отсюда надо было немедленно уходить, собрав с убитых и раненых оружие. За нами протянулась широкая полоса могучего лесного пожара; очень скоро ничего не останется и от уютной фермы.

Всё неправильно. Следовало бы организовать преследование отброшенных карателей, они сейчас – лучшая защита от имперской артиллерии, но куда там!..

Кое-как я собрал своих. Из десяти человек осталось семеро, ещё трое сгинули; мы подбирали своих убитых и раненых, равно как и имперцев; с тел карателей сдирали всё, имевшее хоть какое-то отношение к оружию.

– Дай мне, – я нагнулся к девушке Инге, безуспешно пытавшейся справиться со сложным замком броневого нагрудника. Запор щёлкнул, помятая кираса раскрылась, словно раковина, – внутренности вымазаны кровью. В погибшего карателя кто-то выстрелил в упор, приставив ствол к груди. – Ничего, ничего, не брезгуй, это лучше, чем штормовочка.

Бледная Инга мелко кивнула. Да, девочка, тебе сегодня пришлось убить человека – впервые в жизни. И сколь бы ни был он мерзостен и чёрен душой, это был человек, и оставалась надежда, что…

Я прервал себя. Нет. Никакой надежды на исправление и раскаяние карателей давно не осталось. Их надо остановить, огнём и мечом и как можно скорее.

– Отделение! Давай, давай, шевелись! – гаркнул я. Семеро моих ребят кое-как, с моей помощью, облачались в трофейную броню. Волей-неволей пришлось демонстрировать ловкость в обращении с бронекомбинезонами – у карателей они такие же, что и у регулярных войск, разве что окраска «хамелеон», могущая прикинуться и городскими развалинами, и лесной просекой. – Собрать боеприпасы! Карманы на разгрузке проверили?..

Оборонять нам стало нечего. Остатки нашего полка медленно отходили, огибая бушующий лесной пожар. Без команды, движимые инстинктом. Приказ добрался до нас много позднее, уже после того как проложенная имперскими снарядами пламенная просека осталась позади и мы поднялись на ту самую холмистую гряду, которая с самого начала показалась мне более выгодным местом для обороны. Хотя, когда по тебе садят безответными двадцативосьмисантиметровыми термобарическими снарядами, никакая позиция не может считаться выгодной.

…Дошедший до нас приказ оказался прост – отступать к Владисибирску. Мы выдержали первый удар, и даже отбросили карателей; но, отбитые в двух местах, они прорвались в пяти других. 1-я добровольческая дивизия оказалась в полуокружении.

Мы кое-как разместились в уцелевших грузовиках. Из уст в уста передавался чей-то рассказ, что «карантинники» вновь наступают, правильно поняв, что ни на какое настоящее преследование у нас сил нет. Не знаю, правда это или нет; все мы сжались, стараясь разобрать сквозь гул мотора зловещее «шрр-трр» имперского разведчика. Если он нас засечёт, колонна очень быстро обратится просто в груду обугленного металлолома.

Однако нам повезло. «Шершень» действительно прошёл над нами, но уже утром, когда мы приближались к Владисибирску. Тяжёлая артиллерия имперцев осталась далеко позади, а нагнавший нас у самых городских окраин ударный беспилотник «беовульф» был аккуратно сбит на удивление профессионально сработавшим расчётом зенитного «гепарда». На борту я успел разглядеть эмблему части: древний французский вертикальный триколор. В середине, на белой полосе, красовался лотарингский крест. Некогда этот флаг принадлежал «Forces Frangaises Libres»; два века спустя его приняли группы сопротивления на французских планетах.

Кадровые дивизии Федерации, если, конечно, к ним вообще применимо это слово.

Наша колонна втянулась в город. Владисибирск опустел, большинство жителей, как я понимал, эвакуировалось; однако в окнах то тут то там мелькали лица, люди перевешивались через подоконники, провожая взглядами нашу колонну. Какой-то старичок дребезжащим голосом крикнул «ура!».

Далеко мы не углублялись. Колонну остановили возле небольшого театрика и объявили привал. А заодно и задачи.

Само собой, нашей целью становилась «оборона города до последней крайности». Помощь идёт, уверял нас щеголеватый человек с золотыми погонами о четырёх звёздочках, вроде как капитан. Само собой, говорил он на общеимперском. Сюда перебрасываются закалённые боями дивизии «друзей-французов», первые части уже прибыли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});