Идеальная для колдуна (СИ) - Семенова Лика

Нил опустил голову:

— Ты его не знаешь. Мне одна дорога — в Валору. И уже ничто это не изменит. Кажется, ты сделала что-то, что все только испортило. Он был вне себя.

Амели отстранилась, зажала рот ладонью. Хотелось замотать головой, чтобы вытрясти вон последние слова, не слышать их вовсе. Она сглотнула:

— Я просила его пощадить тебя. На коленях просила.

Нил лишь фыркнул:

— Зачем?

— Потому что мне не все равно. Но… ведь ты знал все лучше меня. Зачем ты это сделал? Зачем так рисковал ради глупости?

Он покачал головой:

— Это не глупость, — голос шелестел заклинанием. — И я ни о чем не жалею. Разве что о том… что это был всего лишь поцелуй. Жаль, ты не осталась тогда со мной.

— Нил, перестань! Ты не можешь так говорить. Слышишь? Ты не должен!

Он кивнул и замолчал, глядя куда-то в угол, потом вскинул голову:

— Мне уже все можно. Как смертнику.

Хотелось заткнуть уши, не слушать. Все еще с трудом верилось в происходящее.

Амели решительно вздохнула:

— Ты должен бежать. Немедленно. И ты, и тетка Соремонда. Можно попросить защиты в Конклаве.

Он покачал головой:

— Я навеки привязан к этому дому. И куда бы не ушел — всегда должен вернуться. Иначе меня ждет страшная смерть. Вот та плата, о которой ты спрашивала тогда.

— Но здесь тоже смерть!

Нил взял Амели за руку, сжал:

— Здесь ты. Значит, и умирать здесь гораздо приятнее.

Это было слишком. Амели выдернула руку и просто разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони и сотрясаясь всем телом. Теперь уже Нил гладил ее по спине, успокаивая. Притянул к себе и шумно дышал в макушку:

— Я не хочу умирать лишь из-за одного поцелуя, — его губы обожгли висок, спустились на скулу. — Последнее желание приговоренного к смерти священно. Даже суд признает это. Ты — мое последнее желание. Только ты. И ничего больше.

Хриплый шепот заползал в уши, будто околдовывал, и Амели уже сама тянулась к губам, боясь разрушить эту хрупкую магию взаимного притяжения. Когда внутри все замирало томительным отголоском падения и тут же трепетало, будто стайка мотыльков била нежными крылышками. Больше не существовало страха, не существовало разума. Не существовало ничего, кроме этого единственного человека. Хотелось целовать его губы, касаться покалеченного лица, ловить его дыхание.

Амели даже не поняла, когда он успел ловко расшнуровать корсаж и тугой корсет, но это больше не имело значения. Она лежала на жесткой тюремной кровати, с наслаждением ощущая на себе вес чужого тела, чувствуя, как крепкие теплые ладони шарят под тонким муслином. Она стащила с плеч Нила кафтан, выпростала сорочку и тоже запустила руки, с жадностью касаясь, подаваясь навстречу. Чувствуя, будто в ладонях образуются разряды, точно крошечные колкие молнии. Ощущения обострились, усилились стократно. Даже легкое прикосновение к ее коже отзывалось в теле фантастическими вибрациями. Оно пело, заливалось птичьими трелями, гудело музыкой ветра. И все это казалось таким естественным, таким настоящим. Будто именно так все и должно быть. Только так. Когда не оставалось ничего недозволенного или неуместного.

Нил стащил сорочку, швырнул прямо на пол. Его губы сомкнулись на самом кончике груди, заставляя Амели выгнуться на судорожном вдохе. Еще и еще. Она чувствовала себя мягким воском, податливой глиной, из которой талантливый скульптор создавал идеальную женщину. Настоящую. Естественную. Свободную. Хотя бы в эти мгновения, принадлежащие только им. Перед глазами плыло, расходилось золотистым маревом, будто в свете свечей. Когда он вошел в нее, перехватило дыхание. Внутри томительно ныло, малейшее движение расходилось по телу волнами, будто прибой накатывал на берег, принося небывалое, невиданное наслаждение. Амели изо всех сил притягивала Нила к себе, выбивалась из сил, чувствовала его напряженную взмокшую спину. Обхватывала ногами, стараясь быть как можно ближе, получить всего, без остатка. Когда наслаждение стало невыносимым, безудержным, полилось через край, Амели закрыла глаза и уже не сдерживала протяжных стонов, которые смешивались с шумным дыханием Нила, его шипением сквозь стиснутые зубы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Наконец, все кончилось, и лишь гудело отголосками ощущений в уставшем мокром теле. Амели недвижимо лежала с закрытыми глазами, не в силах разжать объятия, слушая, как бешено колотится чужое сердце. Нашарила губы и лениво целовала, наслаждаясь их податливостью, нежным ответом. Запустила руки в длинные волосы, ощущая, как они струятся между пальцев. Как гладкий дорогой шелк.

Знакомое ощущение.

Амели открыла глаза и ошалело смотрела перед собой, чувствуя, как ее захлестывает панический ужас, перемешанный с ядом самого невероятного и подлого обмана.

Глава 44

Амели порывисто села, прикрываясь руками, смотрела в скульптурное лицо своего мужа и не верила глазам:

— Вы?

Феррандо поднялся, завязал тесемки панталон:

— Что вполне естественно, сударыня. Уж, если я ваш супруг.

— Где… Нил?

— Перед вами.

Амели подалась вперед, только сейчас осознав, что они находятся в лаборатории. На полу светилась уже знакомая цветная паутина. Под стеклянным колпаком на консоли искрилось карминовое содержимое маленькой склянки. Феррандо снял колпак, подцепил крохотный флакон двумя пальцами и покручивал перед глазами. На его отрешенном лице играли алые блики, а взгляд был полон восторга. Он не видел ничего, кроме этого маленького предмета.

Хотелось разнести эту комнату собственноручно, чтобы камня на камне не осталось. Расколотить склянку, швырнуть на пол и придавить каблуком, топтать до мелкого стеклянного крошева.

Амели покачала головой:

— Ложь! Что ты с ним сделал? Говори! Где Нил?

— О… — в лице Феррандо мелькнула желчь, — какая экспрессия. Значит, я не ошибся. Очень приятно, когда ты не ошибаешься.

Он оторвался от своей склянки, убрал ее в шкаф и запер дверцы.

Амели нагнулась, подхватила с пола сорочку и накинула на себя. Подскочила босая:

— Что ты с ним сделал? — От отчаяния она стукнула кулаком в жесткую грудь Феррандо: — Говори! Говори же!

Тот схватил ее за запястье, с легкостью отвел слабую руку:

— Сударыня, это почти пошло.

Амели не отставала:

— Где он? Что с ним?

Кажется, мужа это начало утомлять. Он вздохнул, провел раскрытой ладонью перед своим лицом. Теперь на Амели смотрел Нил:

— И снова никакой веры?

Невыносимо было видеть, как с губ Нила срывается чистый чарующий голос Феррандо. Он уничтожал его. Но теперь все было иным. Взгляд, ухмылка, движение губ. Это был совсем не тот Нил, которого она знала. А может, она просто не хотела видеть очевидное, с готовностью поверила в иллюзию, потому что желала этого. Амели попятилась, нервно качая головой — она отказывалась принимать. Так станет совсем невыносимо. Такой обман еще бездушнее.

Она опустила голову и снова пробормотала едва слышно:

— Где Нил?

Она уже знала ответ, и из глаз покатились жгучие слезы. Подло. Как же подло!

Нила никогда не существовало. Только теперь она смекнула, что никогда не видела их рядом, одновременно. Феррандо и Нила. Впрочем, как не видела и тетку Соремонду… Амели прикрыла рот ладонью:

— Тетка Соремонда… тоже ты?

Феррандо рассмеялся:

— Создатель с тобой! Соремонда — моя родная тетка. Реальнее тебя и меня.

Амели вновь опустила голову. Как, должно быть, тетка потешалась над ней, рассказывая свои побасенки, подначивая. Ведь это бесчеловечно… Никогда не было ни малейшего шанса, ни крупицы правды. Ладони покалывало, сознание лихорадило. Если даже теплая добрая тетка Соремонда всегда была с ним заодно… Разве это можно принять?

Амели вновь посмотрела в его лицо:

— Тогда, кто рисовал?

Феррандо молчал какое-то время, наконец, брезгливо скривился:

— Не все ли равно? Всего лишь глупые рисунки.

Действительно, теперь не все ли равно? Может, и не было никаких рисунков, а был лишь морок, колдовство. Отчего не наколдовать рисунок?