Звенья разорванной цепи - Алла Бегунова

Между тем официальный визит подходил к концу. Князь Голицын неожиданно для супругов фон Рейнеке привнес в беседу совершенно не обычную тему.

— Не знаю, нравится ли вам живопись, любезная Лора Карловна, — обратился он к курской дворянке, — но хочу предложить вашему вниманию коллекцию полотен французских художников начала сего века. Она находится по соседству, в малой гостиной.

— С удовольствием посмотрю, ваше сиятельство! — согласилась Анастасия.

Посол открыл боковую дверь в «готическом кабинете» и жестом пригласил их следовать за собой. Они очутились в уютном зале с двумя рядами окон, довольно светлом и просторном. Картины висели в простенках и были отлично видны даже при естественном освещении.

— Может быть, — сказал Голицын, — вам известны какие-нибудь имена?

— Безусловно, ваше сиятельство. Более всего трогают мое сердце работы Антуана Ватто.

— Ах, боже мой! Я так и знал! — воскликнул Дмитрий Михайлович. — Сразу видно, вы — человек чувствительный. Ватто — это для нас, прекраснодушных романтиков…

Сначала они остановились перед небольшой картиной в золоченой багетовой раме, и вправду, принадлежавшей кисти Антуана Ватто. Она изображала пасторальную сценку: три прелестных дамы в коричневом, бежевом и белом платьях и два кавалера посреди буйно разросшегося сада, на фоне античных развалин.

— Какой необыкновенный колорит! А фигуры?.. Они кажутся живыми, не так ли, ваше сиятельство? — заговорила Анастасия.

— Признаюсь, меня больше восхищает дама в центре композиции, — ответил старый вельможа. — Драпировка на ее платье написана с непревзойденным мастерством.

— Согласна, ваше сиятельство! Игра света и тени здесь создает ощущение объема. Складки делаются как бы выпуклыми. Хочется коснуться их рукой.

— Да-да, — ласково улыбнулся ей действительный тайный советник. — Таков талант французского художника…

Якоб-Георг с удивлением слушал их беседу. Надворный советник и не предполагал, будто Флора, непреклонная и суровая воительница, может тонко разбираться в искусстве. Между тем познания княгини Мещерской зиждились на прочной основе. Сама государыня дважды позволила ей посетить Малый Эрмитаж и познакомиться с царской коллекцией. Западно-европейская живопись XV — XVII веков была там представлена достаточно широко.

Кроме творения Ватто, князь, тронутый столь искренним интересом Лоры фон Рейнеке, показал ей полотна Жака Оноре Фрагонара, Николя Пуссена и Клода Желле. Он приобрел их в Париже, где с осени 1759 до весны 1761 года исполнял обязанности посла Российской империи. Картины продавались на аукционе. Их цена показалась Голицыну низкой до смешного. Теперь, спустя четверть века, они стоили раза в три дороже. Но Дмитрий Михайлович не собирался их продавать, хотя некоторые австрийские вельможи о том его просили.

— Послезавтра, в четверг, у меня в гостях будут венские мастера живописного цеха, — сказал князь на прощание своим гостям. — Их немного, человек десять-двенадцать. Среди них — мой давний знакомый, придворный художник Его Величества Мартин ван Мейтен. Приходите и вы, господин фон Рейнеке, вместе с вашей очаровательной супругой.

Приглашение начальника равняется приказу. Замысел посол имел вполне определенный. В его артистическом салоне давно не хватало некой «изюминки». Женщина, пусть не юная, но невероятно привлекательная, к тому же — жена российского дипломата, отлично разбирающаяся в искусстве, может с успехом исполнить данную роль. Кто знает, вдруг на непринужденные «голицынские» вечера, теперь украшенные сей примечательной особой, и залетит какая-нибудь редкая, прежде не попадавшая в поле зрения нашего посольства чудо-птица…

С этими приятными мыслями Дмитрий Михайлович вернулся в «готический кабинет» и вскрыл пакеты, оставленные надворным советником. Тут его подстерегала неожиданность. В конфиденциальном послании Потемкин-Таврический извещал князя, что Лора фон Рейнеке будет исполнять в Вене поручения секретной канцелярии Ее Величества и он должен по мере возможности ей помогать.

Старый вельможа недовольно поморщился. Он сам рассчитывал приобщить красавицу к тайнам дипломатической службы. На его взгляд, подходящие качества у нее имелись. Во-первых, она хороша собой, во-вторых, не такая уж дура. Но, оказывается, их заметили и оценили другие. Как жаль! Впрочем, пока неизвестно, сможет ли милая Лора приспособиться к реалиям венской жизни и уцелеть в атмосфере слежки за иностранцами и всеобщего доносительства. Он-то знал, что с австрийцами бок о бок надо жить долго, действовать медленно и осторожно.

На самом деле агентурная, черновая посольская работа Голицына тяготила, он ее не любил. Исполнение столь неблагородных обязанностей он почти целиком переложил на плечи безответного Вильгельма Гана. Истинное свое призвание князь видел только в представительских функциях и еще — в переговорах. Приемы в императорском дворце, великосветские встречи за чашкой чая с куртуазными беседами, всевозможные международные конгрессы и конференции, проходящие в роскошных апартаментах с участием столь же роскошных господ, упражняющихся там в произнесении речей пространных, запутанных, полных намеков, литературных и исторических аллегорий…

Первый секретарь посольства коллежский ассесор Ган передавал дела надворному советнику фон Рейнеке в течение трех дней. Кроме того, два дня ушло у него на сборы к отъезду. Семья и прислуга Якоба-Георга жили в это время в гостевых комнатах, расположенных в здании русской дипломатической миссии стесненно и некомфортно. Некомфорт выражался в том, что спальня там была одна, и в ней находилась одна кровать, правда, очень широкая.

При первом взгляде на этот интерьер Аржанова сразу решила положить под подушку, набитую гусиным пухом, какой-нибудь из своих дорожных пистолетов, лучше всего — «Мурзик», ибо он тяжелее «Тузика». Она не думала, что придется стрелять. Но хорошенько треснуть «Немца» по лбу, дабы он побыстрее пришел в себя, коли захочет чего-нибудь особенного ночью, «Мурзиком» вполне получится.

Надворный советник, однако, повел себя совершенно безукоризненно. Он ожидал за дверью, пока Анастасия переоденется в ночную сорочку и ляжет, потом стучал, потом заходил в комнату при потушенных свечах, устраивался на краю просторного ложа, поворачиваясь к курской дворянке спиной, учтиво говорил ей: «Спокойной ночи, моя дорогая Лора!» — и засыпал, или, по крайней мере, делал вид, что засыпает. Сперва Анастасия чутко прислушивалась к его дыханию. На третьи сутки курская дворянка немного успокоилась, но пистолет под подушкой все-таки держала. В конце концов, такая у нее была привычка при исполнении наиболее сложных поручений секретной канцелярии Ее Величества.