HOMO FABER (СИ) - Баковец Михаил

К счастью, даже на мой придирчивый взгляд поведение пленных почти ничем не отличалось от привычного. Разве что, какая-то их часть крутилась в центре и иногда забиралась на короткое время в землянки, вырытые в том месте.

Ночью со мной связался по рации седой, а около двух часов после полуночи я передал им ещё несколько мешков с провиантом и чистой питьевой водой, которой пленные были лишены с самого начала появления в лагере.

На восстановление сил отобранных бойцов и для выполнения моего плана подготовки к побегу, ушло чуть больше времени, чем я рассчитывал. Вместо недели пришлось задержаться на десять дней. За сутки до атаки я передал сто пистолетов и пятнадцать ППШ с запасом патронов, сапёрные ножницы, электрические фонарики. И забрал пятерых самых крепких бойцов, которых мне порекомендовал седой командир. Изъятие людей прошло на удивление спокойно и легко, а на утро никто не заметил их отсутствие.

Удача сопутствовала благодаря отличной погоде. Отличной в таком плане: снег, дождь, пронизывающий ветер и низкие свинцовые тучи. При таких условиях немцам было не до своих забав, они чуть не позабыли о пленных. Хотя, почему — чуть ли? Позабыли. За всё время красноармейцам не было передано ни крошки еды. И это едва не нарушило мои планы, так как я заметил, что командование той части пленных, что не сломались и с кем я провёл беседу, стали тайком подкармливать больных и раненых.

Я не был сволочью или уродом, несмотря на весь свой цинизм. Но каждый отданный сейчас кусочек сала и масла больному снижал шансы у выбранного для штурма бойца выжить в бою и дойти до фронта. Первый всё равно не сможет взять в руки оружие, и эти граммы только продлят его агонию, а у второго может не хватить сил, чтобы удержать в руках оружие и вести меткий огонь. А ведь им предстоит схватиться с почти двумя сотнями сытых и крепких солдат, отдохнувших и отоспавшихся в тепле.

«Сами будут виноваты», — с сильным раздражением подумал я. Тогда я ещё не подозревал о трудностях, с которыми столкнусь после освобождения пленных.

Десять дней плохой погоды неожиданно сменились сильным заморозком, причём утром, после ночного снега с дождём и нулевой температуры. Весь день мороз только крепчал и к ночи достиг десяти градусов ниже нуля.

Сегодня всё произойдёт.

Я же не знал, что делать: радоваться погоде или нет. Сковавший землю морозец ускорит движение, так как не придётся месить грязь ногами обессилившим людям. Но этот же холод будет забирать последние силы у них. Звуки выстрелов разнесутся далеко по окрестностям. Наверное, всё же, лучше было бы уходить в дождь по слякоти.

Пять человек, тепло одетых и накормленных, легли за станковые пулемёты «максим», нацеленные на казармы охраны и их пособников из числа предателей. Последних было чуть более пятидесяти человек. Три пулемёта смотрели своими рыльцами на жильё врагов, которые ещё не знали, что до утра мало кто доживёт.

Я и Седов заняли позиции с противоположных сторон лагеря, приготовившись уничтожать охранников на вышках и пулемётчиков.

— Кашира — Первому! Заря! Ясень — Первому! Лист!

— Принял, Первый!

— Это Ясень, принял!

Ну, вот и всё, началось.

«Погнали наши городских вдоль по речке ближе к лесу», — с азартом подумал я, наводя прицел гаусс-винтовки на голову охранника на вышке.

Щёлк!

И тут же переключился на соседнюю.

Щёлк!

Два тела с шумом свалились. У одного оказалась не застёгнута каска, которая прогремела по обледенелым доскам вышки, как кастрюля по ступенькам. Второй убитый перевалился через поручень и с грохотом приземлился у подножия вышки.

После этого я перевёл прицел на пулемётное гнездо, и едва там возникло движение, тут же дважды нажал на спусковой крючок.

— Ясень — Первому! Листопад!

Сразу после этой команды лагерь военнопленных ожил, засветились тусклые огоньки фонарей. Несколько групп целеустремленно направились к ограждению и с помощью сапёрных ножниц стали срезать колючую проволоку со столбов.

Из-за того, что всех часовых удалось снять практически без шума, тревога не поднялась.

— Кашира — Первому, переходи к казармам!

— Принято!

Подхватив «гаусску», я активировал ускорение и в мгновение ока обежал вокруг лагеря. Оказавшись в сотне метрах от боковой стены первой казармы, где отдыхали немцы. Всего было пять построек: две больших казармы барачного типа для немецкой стрелковой роты, один сарай для их пособников, домик лагерной администрации и домик побольше для трёх офицеров и одной женщины. Последняя явно была немкой и служила в армии. Но вот цвет её формы, какой-то коричнево-жёлтый выделялся среди серых шинелей солдат вермахта. Она постоянно ходила с портфелем. Со слов пленных перед моим появлением, когда ещё погода была не настолько пакостной, немка любила вызывать в администрацию красноармейцев и допрашивала. Вопросов было не очень много: назвать скрывающихся командиров, коммунистов, евреев и комиссаров. За молчание и «не знаю», била длинной деревянной линейкой по пальцам и голове допрашиваемых. Именно эта фрау выбила глаз седому во время такого допроса. Три недели назад она выбрала из лагеря пятнадцать человек, которых назвала евреями, после чего те были расстреляны.

Я тогда ещё подумал, когда услышал эту историю, что у фашистов прямо план на уничтожение лиц еврейской национальности. Спущен сверху циркуляр на выявление десятка таких человек, значит, будет уничтожено пятнадцать, с перевыполнением и рекламой своей старательности.

Всё шло настолько отлично, что я невольно стал нервничать. Ну, не бывает так, что план протекает, как по писаному.

Боевая группа из почти трёхсот человек окружила казармы, из которых до сих пор никто не появился даже что бы посетить уборную.

Полторы сотни были вооружены тем оружием, что я выдал позавчера. Ещё пятьдесят взяли гранаты и бутылки с самовоспламеняющейся горючей смесью, приготовленных для них.

Дальше всё было просто: красноармейцы подкрались к зданиям и забросали те бутылками с КС (жидкость так называлась по первым буквам фамилии создателей). А в маленькие окошки полетели гранаты.

Выбегающих из горящих бараков солдат вермахта тут же скашивали выстрелы из пулемётов, остальных добивали из пистолетов и автоматов.

Но как бы то ни было, баранами на бойне немцы не выглядели. Многие выбегали на улицу в одном белье и босиком, но ни один не был с пустыми руками. В ответ в красноармейцев летели пули из «маузеров», «вальтеров» и МП.

В один из моментов чуть всё не пошло прахом, когда часть штурмовой группы, несколько десятков человек, которым не досталось оружие, бросились на своих палачей с голыми руками, перекрыв линию огня пулемётчикам.

Наверное, за весь ночной бой это оказался самый кровавый миг.

Всё закончилось за полчаса. Из немцев не ушёл никто. Все, кому повезло прорваться сквозь оцепление красноармейцев, находили свою смерть от моей винтовки. Даром что ли у меня в костюме отличные ноктовизор и тепловизор установлены⁈

— Теперь можно и познакомиться нормально, — сказал седой, подошедший ко мне после боя со своим товарищем в очках. — Пётр Николаевич Козельский, майор, заместитель командира восемьдесят четвёртого танкового полка двести двенадцатой стрелковой дивизии. А это младший политрук, военный журналист, Максим Михайлович Корн.

— Лейтенант государственной безопасности, — назвал я «своё» звание. — М-м-м, Виктор. Зовите по имени или просто по званию, без принадлежности к госбезопасности.

Судя по вспыхнувшему любопытству в глазах обоих, у них в одно мгновение появились десятки вопросов. Но жизнь в лагере отучила от проявления интереса и наградила осторожностью. Поэтому лишних вопросов мне не поступило.

— Что дальше, товарищ лейтенант? — поинтересовался майор. — Бойцы собирают трофеи сейчас, продукты, что уцелели.

— Прямо сейчас пусть человек десять, что умеют управлять машинами, подойдут сюда, — сказал я. — Только те, кто имеет достаточно сил, чтобы пройти пару километров и потом вести машину.