Дочь священника - Джордж Оруэлл

Пыталась впасть в книжный запой и приблизительно неделю читала с упоением. А затем книги, все подряд, стали казаться скучными, невразумительными. Отторгнутый от живого общения, вялый мозг не желал трудиться, отказывался воспринимать что-то сложнее детектива. Стараясь вогнать себя в бодрое настроение, Дороти уходила на прогулки по десять и пятнадцать миль, но разбитые загородные дороги, слякоть лесных тропинок, голые стволы, мокрый мох и пышная древесная плесень повергали в убийственную меланхолию. Гнетущее, безвыходное одиночество. Поздними вечерами, возвращаясь обратно в школу, Дороти смотрела на уютно освещенные окна, слышала смех и звуки патефонов, и сердце грызла зависть. Ах, хоть каких-нибудь благожелательных друзей! Подчас она мечтала набраться храбрости, заговорить с кем-то прямо на улице. Еще обдумывались планы изобразить глубочайшую набожность, дабы свести знакомство с семейством викария и приобщиться к заботам, хлопотам в приходе Святого Георга. Накатывало такое страшное отчаяние, что мелькала мысль вступить в Лигу Молодых Христианок.

Но под конец каникул, благодаря случайной встрече в библиотеке, Дороти неожиданно нашла приятельницу. Даму по имени мисс Бивер, преподавательницу географии в Коммерческом Тутс-колледже (очередной соседней частной школе). Размерами и претензиями этот колледж значительно превосходил Рингвуд-хауз: тут обучали сотни полторы приходящих учеников обоего пола, благородство заведения простиралось до содержания дюжины пансионеров, программа отличалась чуть менее бесстыдным надувательством. Здешняя, весьма популярная, программа мишенью выбрала родителей, любящих поболтать насчет «необходимой в наше время дельной подготовки». Образование шло под лозунгом «деловитость!», что подразумевало стиль невнятно бурной активности и полное изгнание каких-либо гуманитарных дисциплин. С первых уроков заучивался местный катехизис, называвшийся «Кодексом деловитости». Вопросы и ответы четкие, ясные:

В чем заключается секрет успеха?

Секрет успеха – деловитость.

В чем проявляется деловитость?

Проявление деловитости – успех.

Ну и так далее. По мнению очевидцев, зрелище стройных рядов мальчиков и девочек, дружно чеканящих перед директором «Кодекс деловитости» (ритуал, дважды в неделю замещавший утреннюю молитву), чрезвычайно впечатляло.

Мисс Бивер, чопорная маленькая дама, своей походкой, плотным округлым телом и красноватым носом на худощавом личике очень напоминала индюшку. Двадцатилетний стаж мастера дрессировки возвысил ее до недельного оклада в четыре фунта и права обитать «вне службы» вместо того, чтобы блюсти ночами дисциплину в спальне пансионеров. Снимая «квартирку» (крошечный однокомнатный номер), она могла изредка, в общий свободный вечер, приглашать Дороти. И как же та ждала этих визитов! Их приходилось наносить с большими интервалами, ибо квартирная хозяйка мисс Бивер «гостей не одобряла», сами долгожданные визиты не обещали развлечений кроме совместного решения кроссвордов из «Дейли Телеграф» или рассматривания фотографий, сделанных мисс Бивер во время ее единственной и незабываемой заграничной поездки в австрийский Тироль в 1913 году. Но все-таки это было так дорого – сидеть в гостях и дружески беседовать, пить не подкрашенную воду миссис Криви, а настоящий чай! У мисс Бивер в дорожной лаковой шкатулке (сопровождавшей ее в Тироль в 1913 году) хранилась спиртовка, на которой она заваривала черный как деготь чай, поглощая этой жидкости за день примерно около ведра. Мисс Бивер, по ее рассказам, непременно брала термос и в школу, где услаждала себя чашечкой настоящего чая до и после обеда. Глазам Дороти открылись две главные дороги для учительниц захудалых школ: путь мисс Стронг – через стаканчики виски в работный дом, или же путь мисс Бивер – через чашечки чая к пристойной кончине в Доме для Неимущих Леди.

По правде говоря, мисс Бивер была дамой весьма унылой, воплощая грозное «помни о смерти», точнее «о старости». Душа ее с годами высохла, как потрескавшийся обмылок; однокомнатную клетку у тиранки-хозяйки и заталкивание «деловитой» экономической географии в глотки давящихся детей она, видимо, полагала своей единственной судьбой, иного уже не представляя. Тем не менее, Дороти сердечно привязалась к ней, и эти редкие часы в ее квартирке, часы совместного решения кроссвордов за чашечками чая, цвели оазисами.

Началу пасхального триместра она обрадовалась. Пусть целыми днями труды надсмотрщика, только не одинокая тоска каникул. Поведение учениц слегка улучшилось; во всяком случае, руку на них больше поднимать не пришлось. Холодной жесткостью держать порядок удавалось довольно просто. Перед каникулами дети хулиганили, поскольку Дороти восприняла их как людей, и они именно как люди под гнетом взбунтовались. Но когда вынужден пичкать детей абсурдом, забудь в ребенке человека. Гоняй хлыстом, гоняй без всяких уговоров. Внуши, что бунтовать больнее, чем покоряться. Возможно, для самих детей этот метод не лучший, зато, без сомнения, доходчивый и эффективный.

Дороти научилась мрачному ремеслу учителей. Научилась бесчувственно проживать часы уроков, беречь нервы, быть всегда властным победителем, находить повод для радости и гордости, отлично выполнив очередную чушь. Она вдруг сделалась строже и старше. Из глаз ушло полудетское выражение, черты лица обозначились резче, вытянув нос еще длинней. Иной раз виделась почти образцовой классной дамой, мысленно уже хорошо представлялась в пенсне. Только циничной пока не стала. Все-таки помнила, что эти дети жертвы гнусного шарлатанства, все-таки еще надеялась хоть чем-то им помочь. Муштровала и забивала головы ерундой по единственной причине? боялась лишиться места.

На уроках теперь было тихо. Вечно искавшей к чему придраться миссис Криви редко выпадал шанс постучать в стену палкой своей метлы. Как-то за завтраком, директриса пристально, будто взвешивая решение, поглядела на Дороти и пододвинула к центру стола блюдечко повидла.

– Берите, если очень хочется, мисс Миллборо, – сказала она с доступной ей любезностью.

Впервые за время пребывания в Рингвуд-хаузе, Дороти коснулась повидла не глазами, а языком. Она слегка зарделась. Невольно про себя подумала: «Вот, наконец-то оценили мои труды».

С тех пор Дороти ежедневно имела к завтраку повидло. Наблюдались и некоторые другие изменения в манерах миссис Криви, конечно не подобревшей? этого ждать было бессмысленно, но чуть менее грубой. Случалось даже, она мяла свое лицо с потугой на улыбку (лицо ее, казалось Дороти, скрипело от таких усилий). В речах директрисы замелькал «следующий» триместр: «на следующий триместр нам надо…», «в следующий триместр вы должны…». Дороти почувствовала, что ее удостоили доверия, что из рабов перевели едва ли не в коллеги. Затеплилась некая, безрассудная разумеется, надежда – а вдруг миссис Криви повысит жалование? Дороти гнала вздорную мысль, но не совсем успешно. О, если бы прибавка хоть на полкроны в неделю, вот бы счастье!

Подошел последний день триместра. Может, повезет, может быть уже завтра миссис Криви заплатит, мечтала Дороти. Кошелек ее давно опустел, а деньги нужны были ужасно, купить какой-нибудь еды и, главное, новые чулки, поскольку старые держались, в основном, штопкой. Наутро Дороти, исполнив все свои задания по хозяйству, не уходила, дожидаясь в «утренней гостиной» директрису. Вскоре та, шаркавшая метлой наверху, спустилась.

– Ага, вы тут, мисс Миллборо! – произнесла она многозначительно. – Мне так и думалось, что вы сегодня не кинетесь прямо с утра бежать из дома. Ну, раз вы тут, я сейчас выдам ваше жалование.

– Спасибо, – сказала Дороти.

– А после, – добавила миссис Криви, – у меня к вам еще словечко.

Сердце Дороти встрепенулось. Не означало ли «словечко» грезившейся прибавки? Чудо обретало реальность. Отперев ящик кухонного шкафа, миссис Криви вытащила истертый кожаный кошелек, открыла его и послюнила большой палец.

– Двенадцать недель, пять дней, – прищурилась она. – В общем, три месяца, нечего уж с каждым днем разбираться. Стало быть, шесть фунтов.

Она выбрала в пачке пять самых ветхих фунтовых бумажек и две такие же по десять шиллингов; затем, подвергнув их осмотру и очевидно найдя один банкнот чересчур новым, вложила его обратно в кошелек, найдя другой, разорванный. Снова порывшись в шкафу, достала лоскуток прозрачной клейкой бумаги и аккуратно соединила половинки. Наконец все сложила вместе, протянув Дороти.

– Вот вам, мисс Миллборо, – сказала она. – И, пожалуйста, уходите-ка отсюда побыстрей. Вы мне больше не нужны.

– Я вам больше…

Внутри у Дороти похолодело. Кровь отхлынула от лица. В ужасе и отчаянии, она пыталась не поверить своим ушам. Брезжила все-таки надежда, что миссис Криви просто предложила уйти из дома до вечера.