И даже небо было нашим - Паоло Джордано

нас одеяла и объявил, что пора ехать. Все вскочили на ноги, я осталась сидеть на полу.

– Ты едешь с нами? – спросил Данко.

Прежде чем я успела спросить куда, Джулиана запротестовала: в джипе не хватит места, сказала она. Но Данко словно ее не слышал.

– У нас сейчас особенная неделя, Тереза. На этот вечер запланирована акция.

– Какая?

– Объясним по дороге.

Берн сказал:

– Тебе понадобится черная одежда.

Секунду назад они были разомлевшие, сонные, и вдруг их охватила неуемная энергия.

– У меня только одно черное платье, в котором я ходила на похороны, – растерянно сказала я, – но оно на вилле.

– Не хватало еще, чтобы она в нем пришла! – воскликнула Джулиана. – Сиди здесь, Тереза. Поверь мне, так будет лучше.

Она погладила меня по щеке, но Данко строго сказал ей:

– Перестань, Джулиана. Мы уже это обсудили.

Коринна тронула меня за руку:

– Пойдем наверх. У нас там полный шкаф одежды.

Мы втроем, Коринна, Джулиана и я, поднялись на второй этаж. Коринна принялась рыться в куче одежды, наваленной на полу, а Джулиана начала раздеваться.

– Чье это?

– Наше. В смысле, общее. Это женская половина.

– Вы держите все вещи вот так, вперемешку?

Коринна кисло усмехнулась:

– Да, вперемешку. Но ты не волнуйся, они чистые.

Тем временем она вытащила из кучи что-то черное.

– На, примерь вот это. – И она кинула мне легинсы. – И это.

В меня полетела толстовка, похожая на ту, в которой она была вчера, – или, возможно, та же самая.

Когда я снимала свитер, она сказала:

– Какие у нее сиськи здоровенные. Видала, Джулиана? Тебе бы половины таких хватило, чтобы не быть похожей на мужика.

Я не посмела сказать им, что мне совсем не идут легинсы, что, как говорит моя мама, при моей конституции нельзя носить ничего обтягивающего и что я, скорее всего умру от холода.

– Хватит на нее пялиться, – пробурчала Джулиана. – Мы не на дефиле собрались.

На заднем сиденье машины мы кое-как уместились вчетвером – три девушки и Томмазо, который упорно не отрывал взгляд от темных полей за обочиной автострады.

– Куда мы едем?

– В Фоджу, – ответил Данко.

– Но ведь туда три часа езды.

– Приблизительно, – не меняя интонации, ответил Данко. – Можешь немного поспать.

Но мне совсем не хотелось спать. Я засыпала Данко вопросами, и в конце концов он объяснил, в чем заключается их акция. Он говорил очень тихо, заставляя меня вслушиваться, и не помогал себе руками; более того, все его тело словно бы обмякло, как будто вся энергия ушла в мозг. В Сан-Северо, рассказал он, есть живодерня, куда свозят на убой лошадей со всей Европы. Они проводят в пути тысячи километров, без воды и без еды. А потом их умерщвляют зверскими способами.

– Их сначала расстреливают, а потом четвертуют, – пояснил он. – Смерть как будто быстрая, но дело в том, что все это происходит на глазах у других жертв, которые ждут своей очереди; они начинают волноваться, и их избивают дубинками. Мы едем туда, Тереза. В этот ад.

– А что мы будем делать, когда приедем?

Данко улыбнулся мне в зеркало заднего вида:

– Освободим их.

Когда мы добрались до бойни, была глубокая ночь. Мы оставили машину под деревьями, где ее трудно было разглядеть, потом долго шли по краю поля. Сквозь облака просачивалось немного лунного света, этого было достаточно, чтобы не споткнуться.

– А если нас заметят? – вполголоса спросила я у Берна.

– Такого еще ни разу не было.

– А вдруг?

– Этого не будет, Тереза.

Вдали виднелось какое-то большое здание, похожее на ангар; перед ним была площадка, которую освещал прожектор.

– Это там их четвертуют, – произнес Данко.

Вдруг Берн положил мне руку на шею.

– Ты дрожишь, Тереза, – сказал он.

Взломать замок на воротах оказалось нетрудно. Томмазо сумел открыть створку так, чтобы она не скрипнула. Мы продвигались вдоль стены, почти вплотную к ней. Сквозь тонкую ткань легинсов меня пробирала ночная сырость. На миг я увидела себя со стороны удивленными глазами человека, знавшего меня в Турине. Какого черта я здесь делаю? Но этот миг замешательства сменился безудержным ликованием.

Нам с Джулианой поручили следить за хозяйским домом. Во всех окнах было темно. Мы слышали, как остальные за нашей спиной достают кусачки и ругаются, потому что сорвать замок на воротах конюшни оказалось труднее, чем на въездных воротах.

– Так вы с Берном были вместе? – спросила Джулиана своим обычным жестким тоном.

– Да, – ответила я, хоть и не была уверена, что это правда.

– И как давно вы не виделись?

– Давно, – сказала я, смущаясь все больше и больше. – Примерно лет шесть.

– Точно.

Раздался металлический щелчок, затем звяканье цепи, упавшей на асфальт. Мы с Джулианой обернулись на звук, дверь открылась – и в это самое мгновение завыла сигнализация.

В хозяйском доме тут же зажглись окна – одно, другое, третье. Берн и остальные исчезли за углом конюшни.

– Скорее, черт! – завизжала Джулиана, таща меня за руку.

Я очутилась внутри. Данко и Берн, Томмазо и Коринна открывали двери денников, кричали лошадям: «Бегите!» – и хлопали их по бокам. Я, словно проснувшись, стала делать то же самое, но лошади не двигались с места, только били копытами, напуганные воем сирены.

– Идут! – крикнул кто-то из наших.

И тут Томмазо кое-что предпринял.

– Я ущипнул одну лошадь кусачками, – рассказывал он потом в машине, когда мы возвращались домой, не следя за дорогой, пьяные от адреналина, говоря все одновременно. Лошадь, которую ущипнул Томмазо, галопом поскакала к выходу, и секунду спустя начался хаос. Остальные лошади, налетая друг на друга на скаку, понеслись за ней. Я распласталась вокруг одной из колонн, чтобы меня не раздавили, затем рядом со мной вдруг оказался Берн, вынырнувший из этой движущейся массы грив, копыт и хвостов.

Мы бросились к выходу за последними лошадьми. На площадке перед конюшней собрались несколько мужчин, но они не знали, кого останавливать – лошадей или нас. Это давало нам преимущество. И мы побежали наискосок, через поле. Я разглядела Данко, он бежал чуть впереди остальных; и Коринну.

Потом послышались выстрелы. Лошади в панике понеслись еще быстрее, но большинство двигались по кругу, по площадке перед конюшней, мы не успели вывести их за ограду. Только немногие из них поняли, куда надо бежать. Когда мы, запыхавшись, остановились посреди поля, то увидели с полдесятка лошадей. За нами, видимо, решили не гнаться: я видела, как один из мужчин запирал ограду, а другой пытался догнать лошадей. Несколько секунд мы наслаждались этим зрелищем обретенной свободы.

– Мы это сделали, черт побери! – произнес Томмазо. Никогда я не видела его таким.

На обратном пути, когда энтузиазм стал выдыхаться, некоторые закрыли глаза