Вожди белых армий - В. Черкасов-Георгиевский

Выделялись из обычного офицерства, как всегда, артиллеристы своей образованностью, воспитанностью. И цвет офицеров-северян составляла небольшая группа кадровиков, которые командовали отдельными пехотинскими и артиллерийскими частями.

В этой армии надежными казались как низы, так и верхи. Но солдатские массы все же были по большому счету той дыркой от бублика, которая и превратила кровопролитнейшее, жертвенно-офицерское Белое дело в пустую, в конечном счете, затею. Солдаты, как и везде под «золотопогонниками», восставали, да так, что это было постоянной угрозой за спиной. Отчего так складывалось даже здесь, где поднялась в лице партизан и кондовая Русь? Вполне убедительно отвечает на это другой автор гессеновского "Архива русской революции", бывший руководитель от- дела агитации и пропаганды Северного правительства Б.Соколов в его "Падении Северной области":

"Совершенно не испытавшие черных сторон большевизма, ибо в Архангельске большевизм в восемнадцатом году был очень мягок, они, эти полугородские жители, находились под влиянием Саламболы, так назывался рабочий район Архангельска, центр большевистской пропаганды, места, где сходились все нити большевистской агентуры. Именно эти солдаты послужили бродильным элементом для восстаний, имевших место в июле, в ряде полков: третьем, шестом и других. И они же сыграли печальную роль в восстании, предшествовавшем падению Северной Области.

Почему тяготели они к большевикам? Ведь видели они ясно, что большевики не исполняют своих обещаний, что большевистские лозунги это журавли в небе. Они это знали, ибо пленные красноармейцы подробно и детально рассказывали им о своем житье-бытье. Наконец, они получали обильный паек, видели нищету и голод, что царили по ту сторону фронта, и однако, было у них какое-то чувство сильнее реальных благ. Это чувство была ненависть к «барам». Сколько раз в холодные северные ночи прислушивался я к разговорам сбившихся у огня солдат, и слышал те же речи, что в свое время на германском фронте, в послереволюционные дни. "Подожди, ужо покажем, как на нашей шее сидеть". "Ведь как на твою спину сядет комиссар, — возражал красноармеец из пленных, — также будет командовать. Такова наша доля". "То комиссар, он из наших, свой. А это баре. В золотых погонах. Генералы тоже. Они в вагонах, а мы, вишь, в землянках".

И большевизмом, ненавистью к барам, к интеллигенции, были заражены в сущности те, кого можно было считать, если не на половину, то на четверть интеллигентами. Толковые, смышленые, зачастую унтер-офицеры — на проверку оказывались не только большевиствующими, но и членами коммунистической партии". Июльское восстание в Двинском районе Дайеровского батальона из «бывших» большевиков, над которым шефствовал сам генерал Айронсайд, началось с того, что мятежники ночью убили спящими четверых английских и троих русских офицеров. Потом они бросились резать штабных, но там их встретила свинцом идеологически стойкая пулеметная команда. Восставшие скрылись к красным.

Кровавой трагедией было восстание 5-го Северного стрелкового полка на Онеге, считавшегося едва ли не лучшим. Мятежники накинули петлю на шею своему полковому командиру и поволокли его в расположение красных. Двенадцать русских офицеров были окружены восставшими в избе. Они не пожелали сдаться, но не все обрекшие себя на смерть имели дух застрелиться. Эти смертники попросили других и офицеры покрепче разрядили в них револьверы, потом стреляли в себя. Английских полковых офицеров мятежники взяли в заложники. Дайеровское и онежское восстания вывели английское командование из себя. Убийство четверых офицеров-англичан дайеровскими мятежниками превратило пестовавших их генерала Айронсайда в мишень для горьких насмешек его соотечественников. А действия восставших в 5-м полку на Онеге возмутили британского командующего и потому что незадолго до этого полк посещал сам командующий русскими войсками генерал Марушевский, отметивший потом в приказе его превосходное состояние.

Дорого далось англичанам (и русской земле) освобождение своих офицеров, захваченных онежскими мятежниками. Для этого им пришлось разнести из тяжелых корабельных орудий полгорода Онеги (совершенно не обращая внимания, что это его лучшая, старинная часть) и добиться выдачи английских заложников через парламентеров. Англичанам было плевать на освобождение захваченных русских офицеров, они даже не стали помогать русскому десантному отряду, пытавшемуся тех отбить. Пик этой ситуации С.Добровольский описывает так:

"Таким образом, если до сих пор уход англичан мотивировался, главным образом, изменением курса высшей политики по русскому вопросу, то после дайеровского и онежского восстаний приходилось считаться с тем же решением высшего военного командования. По словам ген. Миллера, ген. Айронсайд стал неузнаваем и насколько он прежде крайне радужно смотрел на наше будущее и шел навстречу нашим начинаниям, настолько он теперь впал в преувеличенный пессимизм и обнаруживал явное недоброжелательство, принимая все меры к тому, чтобы эвакуироваться самому и, во что бы то ни стало, склонить к этому и наше военное командование, что послужило бы оправданием и его ухода.

В этом смысле им и было составлено предложение ген. Миллеру эвакуироваться, которое было отклонено ген. Миллером сначала 30 июля принципиально, а затем окончательно 12 августа после совещания со старшими чинами Штаба и строевыми начальниками…

Одновременно с этим последовало личное вступление ген. Миллера в командование войсками вместо ген. Марушевского, вызванное, по словам ген. Миллера, тем, что ген. Марушевский не верил в возможность нашего оставления в Архангельске после ухода англичан, и такое же настроение создавал среди старших начальников. Однако вряд ли это было единственной причиной увольнения ген. Марушевского; таких «маловеров» среди высшего русского командования было очень много и они однако сохранили свои места. Несомненно, что тут сыграло роль и падение работоспособности ген. Марушевского, так как ген. Миллер сам как-то заметил мне, что последний "несомненно, утрировал в его глазах свою чрезмерную переобремененность делами".

Приказом Верховного Правителя ген. Миллер был утвержден в должности Главнокомандующего русскими вооруженными силами Северного фронта. Штаб Командующего войсками был реорганизован в Штаб Главнокомандующего".

В начале августа 1919 года союзников в Архангельске с самой верхушки представлял прибывший сюда английский фельдмаршал Роллинсон, прославившийся окончательным сокрушением немецких войск во Франции. Но на русском Севере потребовался другой его талант, проявленный фельдмаршалом при эвакуации им британских частей после неудачи в Дарданельской операции.

О грандиозном наступлении по линии Котлас-Вятка, с каким носился, пока не разочаровался в русских, генерал Айронсайд, Роллинсон речи не вел, а вслед за Айронсайдом официально предложил главкому Миллеру эвакуировать белые войска из Северной Области вместе с союзными. Кроме двадцатитысячной армии Миллера британцы предлагали взять с собой не менее десяти тысяч из местного населения, не желающего оставаться у красных.

У генерала Миллера была на руках телеграмма Колчака, в которой тот предоставлял всецело ему решение вопроса об уводе армии Северного фронта. Верховный правитель белой России разрешал в зависимости от обстановки эвакуировать части на Мурманскую базу или к генералу Юденичу, к генералу Деникину, но бывший офицер лейб-гвардии Его Императорского Величества, Генерального штаба генерал-лейтенант Е.К.Миллер не помышлял ни о каком отходе с этой северной, самой крайней линии русских окопов, глубоко залитых кровью Белой гвардии.

На окончательном совещании по этому вопросу 12 августа Евгений Карлович заявил, что и, например, переход на Мурман не даст никаких выгод, так как неприятель снимет с Архангельского фронта свои войска и переведет их на Мурманский. Ему возразили, что оставление русских частей в Архангельском районе при необеспеченном тыле — чистейшая авантюра, которая может стоить еще сотен жизней лучших офицеров, что это не может быть оправдано защитой населения, во многом сочувствующего большевикам.

Главнокомандующий Миллер сверкнул сталью взгляда из-под нависших бровей и чеканно произнес: — Война не ведется без жертв. Я не знаю в военной истории ни одного случая, чтобы главнокомандующий без натиска неприятеля, и имея налицо успех на фронте и поддержку населения, оставил бы без боя фронт. В середине августа англичане под рукой славного фельдмаршала Роллинсона решили показать напоследок, как дерутся за короля. Русская и британская армия плечом к плечу ринулись по Двинскому направлению и на Железнодорожном фронте! Белые части, в авангарде которых с отточенными штыками, готовые в любую рукопашную, шагали «шенкурята», удальцы-тарасовцы, пинежцы, бьющие комиссаров как белку в глаз, прокладывали себе дорогу напрямую, сметая красные линии обороны. Блестяще демонстрировали себя в атаках британцы, шутящие под громом выстрелов, в любом свинцовом дожде. Но самой отменной у союзников была смешанная англо-австралийская колонна, отлично показавшая себя в сражениях. В последнем рывке наступления это подразделение двинулось лесами обходным маневром.