Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко

— Брат мой, царь Ошела Росу, давно горит желанием взять в жены твою племянницу Зору. Две его жены нашли свою смерть в огне, так, видимо, было угодно Аллаху. Мой брат строит новый дворец, краше и величественнее прежнего, и надеется, что этот дворец будет достоин Зоры, государь.

— А как на это смотрит Алтынбек?

— Отец Зоры согласен. Слово за тобой…

— Царь Росу лишился многого, — многозначительно поднял перст Чельбир, но визирь тут же его успокоил:

— То, что потерял мой брат в сражении с русами, я помог ему восполнить, и сейчас он богаче прежнего, но истинным и редчайшим украшением его сокровищницы будет твоя племянница, государь.

— Хорошо, — кивнул Чельбир. — Царь Ошела будет достойным мужем для Зоры. Но сейчас не до сватовства. Вернемся к этому разговору после праздника, а теперь оставь меня.

Визирь поклонился и, мягко ступая, какой-то крадущейся, осторожной походкой покинул галерею.

«Словно камышовый кот — тихий, хищный и опасный, — подумал царь, глядя своему визирю вслед. — Хитер! Росу вспыльчив, необуздан, а став моим родственником, получит еще большую свободу. Не из-за этого ли так печется визирь? Породниться надо, но не с царем Ошела, а с царем русов Юрием. Вот только как к этому подступиться?»

Дворец Надира поражал роскошью и великолепием. Предназначенный для проживания именитых гостей, он содержался из царской казны, и только царь в знак особого расположения разрешал размещать то или иное посольство в нем. Владимирские бояре, раскрыв рты от удивления, бродили по множеству его залов — высоких и светлых, трогая руками пестрые ковры, огромные расписные вазы, дивясь на журчащие фонтанчики в центре выложенных плитками водоемов.

Роману же все это было не вновь, и он, выяснив у толмача, что посольству предоставлена полная свобода, отправился в город, чтобы посмотреть на свой дом.

«За два года, поди, разграбили все».

Каково же было его удивление, когда на стук в тесовые ворота калитку открыл воротный сторож Акимка, а на дворе был все тот же порядок и дом стоял, что и прежде: высок, крепок, красуясь башенками и отсвечивая солнечными бликами слюдяных оконцев.

На разбойничий Акимкин посвист сбежались слуги. Только сейчас, после двух лет разлуки, Роман понял, как ему дороги эти простые русские мужики и бабы, большинство которых он сам выкупил из неволи. Рукопожатия, поцелуи, слезы радости… Растолкав всех, к Роману приблизился Мирон. Ткнувшись головой ему в плечо, он сквозь слезы радости проронил:

— Не чаяли и свидеться. Вышел со двора и словно в землю канул.

— Так оно и было, — обняв товарища за плечи, тихо сказал Роман. — Только не сквозь землю, а в землю канул. Два года царь Ошела меня в земляной тюрьме гноил, да, видимо, на роду мне написана смерть иная, — и, возвысив голос, нарочито весело спросил у окруживших его слуг: — А есть ли в этом доме еда, мед хмельной, или все съели и выпили?

— Батюшка ты наш, кормилец, все у нас есть, — запричитали бабы, — и банька с утра топлена, еще на духу, словно тебя ждали, и хлеба напекли — корочка аж хрустит…

Засуетились, забегали слуги. И то!.. Радость-то какая, Роман Федорович объявился!

После баньки — застолье, да пировать Роману недосуг: царь Булгарии может позвать посла великого князя перед свои очи, а посол бражничает. Прощаясь, Роман не утерпел с вопросом:

— А что, Зора жива-здорова?

— Бог к ней милостив, — закивал кудлатой головой Мироша. — Поздоровела, расцвела, словно маков цвет. Поговаривают, что царь Ошела к ней вновь сватается.

— Вот как? — нахмурился Роман. — А сам-то он где? Не в Ошеле, часом? Мимо проплывали, строится город.

— Чего ему на пепелище-то делать. Здесь он, у своего братца гостит. Завтра на празднике с лыцарями иноземными биться будет. Глашатаи все уши прогудели об этом. Завтра же великий праздник. Так на нем, говорят, будет лыцарский турнир. Что это такое, не ведаю, но за городом поле шагов на семьдесят выровняли, траву выкосили, от камушков очистили и изгородью обнесли.

— Ясно, — кивнул Роман, — мне это ратное игрище ведомо, у ромеев не раз видел. Ты вот что, Мироша, кольчугу мою наборную почисть, шелом, а щит приготовь малый, круглый, что купили три года тому назад у арабских купцов. А лошадь приведешь поутру тоже арабскую. Не загубил в мое отсутствие?

— Что ты, Роман! — всплеснул руками Мирон. — И налегке, и под седлом, и железными бляшками обвешенным гонял я жеребца до пены каждые три дня. Даже зимой выгуливал. Так что не тревожься. Будь в надеже.

Как ни жаль было уходить со двора Роману, а посольская служба звала во дворец Надира. Там ему надлежало быть.

2

Праздник был в самом разгаре, когда рев труб известил жителей столицы о начале рыцарского турнира — действа, неведомого булгарам и потому еще более интересного. Всем хотелось увидеть поединки рыцарей, да не каждому удалось пробиться сквозь строй царских воинов, окруживших плотным кольцом ристалище. Это место было огорожено частоколом в четыре локтя, над которым возвышался помост с навесом от солнца. Под навесом в высоких резных креслах сидели царь с царицей, остальные же наблюдали за поединками стоя вдоль изгороди. В центр огороженного поля вышел могучего вида мужчина в иноземном платье. Поклонившись царской чете, он громогласно объявил:

— Жребий начать поединок выпал рыцарю Шварцбергу из Ливонии.

— Это маршал — главный распорядитель турнира, — склонившись к царю, давал пояснения визирь. — Я его пригласил из Багдада, а туда он попал из какого-то государства, что находится за царством русов. В Багдаде он провел немало турниров.

На ристалище выехал свейский рыцарь. Лошадь и сам он были закованы в доспехи, на шлеме, вида перевернутого берестяного ведра, красовались два бычьих рога. На его белом плаще и на груди чернели большие кресты.

Подъехав к помосту, он важно кивнул и склонил копье. Затем рыцарь приблизился к лежащему на двух столбах бревну, на котором висело семь щитов — по числу участников турнира. Тыльной стороной копья он ударил по одному из них.

— Это означает, что поединок будет не до смерти, — давал пояснения визирь. — А ежели бы он коснулся щита острием копья, то тогда…

— Ясно, — кивнул царь. — Кого же он выбрал?

Запели трубы, и маршал объявил:

— Противником рыцаря Шварцберга будет рыцарь Радамир из Биляра.

К царскому помосту подъехал, вздыбив коня, крепко сбитый, широкоплечий сорокалетний воин в пластинчатой кольчуге. Его круглый щит висел за спиной, а в левой руке он держал шлем. Прижав правую руку к сердцу, он склонил свою седеющую голову. Появление воина на ристалище было встречено восторженным ревом. Тысячника царской гвардии знали и любили за спокойный рассудительный нрав, силу и смелость. Надев шлем и приняв от оруженосца копье, он отправился к краю огороженного частоколом поля. На противоположной стороне ристалища угрожающе и несокрушимо замер крестоносец.

Маршал подал знак. Взвыли трубы, и над полем нависла тревожная тишина, и только слышна была тяжелая поступь лошадиных копыт. Всадники сближались стремительно, наклонясь вперед и нацелив друг на друга копья.

— А они не пронзят друг друга? — встревожилась Зора, стоявшая слева от кресла царя.

Визирь усмехнулся и снисходительно произнес:

— Наконечники тупые. Ими доспехов не пробить.

Все ближе, ближе… расстояние между рыцарями сокращалось быстро и неотвратимо. Последовал удар, копья разлетелись, и… Радамир оказался на земле, а крестоносец лишь закачался в седле. С трудом поднявшись, тысячник царской гвардии недоуменно развел руки, не ожидав такого исхода поединка.

— Победитель получает коня, оружие и доспехи побежденного.

Между тем крестоносец подъехал к бревну со щитами и тупым концом копья ударил по щиту, на котором была изображена распахнутая пасть льва.

— Рыцарь Шварцберг из Ливонии вызывает на поединок рыцаря Константина из Царьграда!

— Посмотрим, каков ромей, — оживился царь. — Это нашим витязям впервой рыцарские забавы, а ромей-то ради турнира из самого Царьграда пожаловал. Так ли? — обратился Чельбир к визирю.

— Истинно так, государь. С ним еще один рыцарь пожаловал, да занемог, — угодливо склонил голову визирь.

И вновь съехались рыцари, последовал удар, и вновь противник крестоносца оказался на земле.

— Что скала! — восхищенно воскликнул царь. — Силен! Осталось четверо. Найдется ли достойный среди них?

— Если бы я была мужчиной, то этот рыцарь с черным крестом на плаще уже давно бы лежал в пыли и просил пощады! — запальчиво выкрикнула Зора.

— Ты так говоришь, потому что женщина. Поединок — дело непростое…