Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

и были украшены не только разбросанными по столам цветами, но и большими букетами. Один недостаток – сравнительно слабое для еды освещение, так как негде было достать должного количества дуговых фонарей. Мы ужасно опасались сильного дождя, который в этот вечер начинал накрапывать раза два.

Гвоздем ужина стал крюшон, который готовил мой сын Анатолий. Крюшон окзаался превосходный, и подавали его в несчетном количестве. В это время вин и спиртных напитков в продаже не было. Все приходилось доставать из частных запасов буржуазии, а также из конфискованного Военным ведомством.

По программе ужин должен начаться после концерта в городском театре, куда, помимо офицерства, были приглашены почетные граждане города.

Не обошлось и без скандалов. Перед самым началом концерта в число ораторов с разрешения распорядителя концерта Атласа записался какой-то только что прибывший в Екатеринбург гражданин высокого роста, отрекомендовавшийся представителем Самарского правительства.

Этот великан, выйдя на сцену, после цветистого приветствия, изобличавшего в нем недюжинного митингового оратора, начал речь, продолжавшуюся более часа. Каждая фраза была шедевром провокаторского искусства. Все, что он говорил, можно было понять различно – и за, и против чехов; и за, и против союзников. Для меня становилось ясным, что это один из тех ораторов, которых выставляют «товарищи» с целью затянуть время и сорвать митинг. К сожалению, Атлас не догадался распорядиться дать занавес. Митинг затянулся, и я, отказавшись от данного мне слова, уехал в клуб на помощь жене.

В клубе меня обступили распорядители с просьбой усилить контроль за входящей публикой, которая, несмотря на протесты контролеров, врывалась силой. Прибегали с заявлениями, что офицеры перелезают через забор. Многие из непрошеных гостей набрасывались на закуски. Приходилось охранять столы от голодных людей. Оркестр из любительской студии, обидевшись на то, что эстрада занята военным оркестром, отказался играть и засел за столы с яствами.

Затем пошли скандалы, устраиваемые Вишневецким. Сперва он выступил на организационном собрании по устроению праздника, под гром аплодисментов заявив, что жертвует на издание газеты против коммунистов две тысячи рублей.

Присутствующий на собрании прапорщик Герасимов, впоследствии за личную храбрость получивший генеральский чин, обращаясь к Вишневецкому, заявил:

– Господин Вишневецкий, потрудитесь сейчас же выложить на стол две тысячи, ибо я неоднократно убеждался в неисполнении обещанного вами.

На этот раз Герасимов оказался не прав, ибо пресловутые две тысячи были внесены на другой же день. Теперь Вишневецкий попросил у меня разрешения устроить аукционную продажу цветов. Не вполне доверяя этому человеку, я не дал согласия, мотивируя отказ как недостатком времени, так и тем, что приглашенное офицерство вряд ли может дать большую сумму. К тому же мне говорили, что восемнадцать тысяч, полученные за проданную лошадь, Вишневецкий еще не сдал казначею. Этот отказ вызвал со стороны Вишневецкого совершенно неприличный выпад. Заметив, что многим из офицеров не хватило за столами мест, он встал и заявил: «Господа чешские офицеры, вам, спасшим Екатеринбург, не хватает за столами мест. Поэтому я прошу оказать мне честь и пожаловать в мой дом, где обещаю угостить вас хорошим ужином».

Я тотчас же встал и, обратившись к гражданам города Екатеринбурга, попросил их уступить свои места нашим гостям – чешскому офицерству.

Моя просьба была исполнена, но, несмотря на это, чехов тридцать вслед за Вишневецким покинули собрание.

Наконец все успокоилось, гости утолили свой голод, и начали разносить крюшон.

Первую здравицу я произнес за многострадальное русское офицерство.

Вторую – за чешских офицеров.

Третью – за казаков-бурят.

Публика развеселилась и после ужина направилась в пустующие залы клуба, где начались танцы.

Дождались рассвета, и едва утренние лучи солнца осветили клубную площадку, как раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий. Эти выстрелы возвещали, что прерванная на несколько дней атака Екатеринбурга красными войсками снова началась.

Несмотря на то, что пальба усиливалась, у всех пирующих была полная уверенность в отсутствии опасности.

Момент для атаки был выбран превосходно: войск в Екатеринбурге почти не осталось, а все находящееся в городе офицерство перепилось настолько, что вряд ли могло оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Что бы было, думал я, засыпая под утро, если бы ворвались красные? Каким бы кровавым пиром закончилось наше торжество!

На другой день, проснувшись часов в девять утра, я был неприятно поражен необычным видом улиц, переполненных крестьянскими повозками со скарбом. Все это беженцы из окружных сел и деревень, занятых красными войсками. Стрельба слышалась очень близко, но почему-то я был уверен в полной безопасности. И это, несмотря на то, что под утро бой шел почти у самого вокзала.

К полудню выстрелы стали стихать и отдаляться, и атаку красных отбили.

Говорят, что Екатеринбург своим спасением обязан чешскому капитану Жаку, который, несмотря на то что, будучи раненным, находился в лазарете, взял ружье и, приняв командование над небольшой группой войск, своими решительными действиями обратил красное войско в бегство.

В этот день ко мне явилась депутация от чешского офицерства с извинениями за вчерашнее поведение. Вид депутатов был весьма сконфуженный.

После обмена примирительными фразами один из офицеров вполне конфиденциально просил меня сказать, что представляет из себя господин Вишневецкий, подбивший их вчера во время ужина уйти из клуба. Я ответил, что знаю его мало, в Екатеринбурге он появился сравнительно недавно, купил большое усадебное место с хорошим домом, скупал у разных лиц золотые и платиновые прииски. Мое малое знакомство с ним и принудило меня вчера отказать ему в устроении аукциона на цветы, так как у меня не было никаких сведений о том, что вырученная Вишневецким крупная сумма за аукционную продажу лошади им внесена нашему казначею.

Тем и закончился этот неприятный инцидент.

Чемодуров

Еще на похоронах жертв большевицкого террора мне указали на высокого человека, одетого в пиджак цвета хаки. Был он в очках, с большой русой бородой. Это оказался камердинер государя.

Дня через два после праздника ко мне заехал ротмистр Сотников и попросил от имени группы гвардейских офицеров собрать пять тысяч рублей на расходы по поискам царской семьи, поскольку он уверен, что не только его семья, но и сам государь живы и находятся в Перми. К сожалению, такой суммы я дать не мог, а вручил всего полторы тысячи рублей, предложив за остальными обратиться к кому-либо из более состоятельных граждан Екатеринбурга.

Вторая просьба Сотникова заключалась в том, чтобы я приютил у себя Чемодурова, потому что он совершенно без средств и его слишком одолевают газетные репортеры, от которых его надо тщательно оберегать в интересах объективного ведения следствия.

Я охотно согласился на эту просьбу