Распутье - Иван Ульянович Басаргин

этих каменных коробках, душно в этой затхлой каморке, душно в городе, где небо никогда не наливается таёжной синевой, где небо похоже на застиранную, затасканную рубаху. Кто бы ее покрасил, ту рубаху! Убрал бы эти тучи копоти, волны промозглого тумана, что наплывают с моря…

Первый год было труднее. Ко всему еще он был один. Зло ворочал тяжёлой лопатой, выгружал уголь. Работа – не уснёшь. А чуть задремал, то жди матюжин, угроз отправить на фронт. Это унижало, и не было продушины, чтобы избавиться от унижения. Только сильнее горбился да злее щурил глаза. На матюжины не отвечал, оставался гордым и внешне спокойным.

Потный, припадал к воде, которая пахла железом, городом и еще чем-то своим, но не таежным. Припасть бы губами к таежному роднику! Тянулся к работягам, но его сторонились, не хотели признать за своего. Почему? А потому, что искал руды для самой императрицы Марии, а может быть, не для неё, а для Струве… Или не руды, а для кого другого души людские искал? Поди узнай! Открыть бы люк да сбросить туда этого бородача с хитрыми глазами! Поди знай, что за этими глазами прячется!

– Ломи, деревня, ленью германца не побить! – орал мастер, косился на Силова. Боялся облаять его матом. Вчера его вызывал к себе инженер с мартена. Силов скоро вернулся. Не нажаловался ли этот тихушник на мастера? Черт знает, какой этот человек – Силов. – А ну, навались, лодыри! От фронта по заводам свои головы прячете! Враз упеку туда, бога мать!

Силова перевели на завалку шихты. Подозрительно. Работа там не легче, но зато зарплатишка повыше. Народ повеселее.

И здесь Силова сторонились. Подтрунивали:

– Э, Федорка, роби, тя императрица не смогла отстоять, знать, дела наши плохи. Много ли руд для неё нашёл? Много? Ишь ты, человек нужный для дела, а ить не пожалела, сунула в самое пекло. Но она и здесь твои старания не забудет, – ломал под деревню свой язык завальщик Спирин. Приглядывался к таежнику. – Бери больше на лопату, бросай дальше. Навались!..

Путиловский завод гремел, гудел, пыхтел, чадил, дышал, будто живое существо, огромное, неземное. Небо в ядовитой гари, которая тут же оседала на плечи, дома, мостовые. Навались! За всеми слежка, за каждым глаз. На каждого, кто работал на этом заводе, был сыщик, а может, и два. Бери больше, бросай дальше… Вот один из тех. Не спускает глаз с Силова. Однажды подсел, заговорил:

– Ты наш, это сразу видно. Такое дело, дан приказ нам с тобой столкнуть Спирина в мартын. Все отвернутся, а мы его чуть плечами толкнем, а сверху шихтой привалим. Лады?

Удар пудового кулака отбросил сыщика в сторону. Запузырилась кровь на губах. Крики, матершина. Прибежал мастер, за ним начальник цеха. Что и как?

– А вот так, подсел ко мне и давай царя-батюшку богохульными словами поносить, мол, он дурак, недоумок…

– Молчать!!!

– Не удержался, врезал по зубам. Вдругорядь не будет такое говорить, – ровно говорил Силов. – Наши были с царем и до конца с ним будут. Это я о таежном люде говорю.

В глазах начальства недоумение, не меньшее и в глазах рабочих, тем более Спирина. Спирин считал Силова сыщиком. А про того, кого он ударил, знали, что жандармерией здесь пристроен. Черт! Где же истина? А? Неужели Силов нашенский? Нет… Деревня, а с ней надо держать ухо востро.

Улеглись крики. Зашибленного увели. Федор подошел к Спирину:

– Вот что, Спирин, этот тип подговаривал меня сбросить тебя в мартын. Поостерегись. Таким мы в тайге не даем ходу, пулями останавливаем. Но здесь не тайга. Не веришь? Вижу, не веришь.

– Спасибо! Верю. Это Сабакин, знаем, кто он. Мог такое сказать. Значит, я уже встал им поперёк горла. Ну вот что, Силов, даю тебе адресок, завтра воскресенье, приходи, разговор есть. Эй, покатили! Мартын жаден, как царский двор, – без налета деревенщины кричал Спирин. – Вперёд, за царя и отечество!

Анерт прикатил в Петербург, зашел на завод, посмотрел, как работает Силов, тут же укатил в Геологический комитет. Налетел на Крунского, старшего советника комитета, закричал:

– Вы что? Ошалели?! Куда вы бросили Силова? Разве я вам не писал, что этот человек небывалого таланта на руды? Самородок! А его на завод? На самую грязную работу! Я не хочу знать, что творится на Руси, я хочу знать, будет ли жив Силов. Ведь его могут убить рабочие! Он может простудиться и умереть! Это же безмозглость! Силов – наши с вами миллионы! Что хотите делайте, но добейтесь перевода Силова на лёгкую работу. Десятником, слесарем в теплый цех, черт знает кем, но на легкую! Здесь от него пользы на грош, а там лежат миллионы. Эх, Россия, не умеем мы брать от людей того, что они могли бы дать! Умоляю вас, продержите Силова зиму хоть под колпаком, но чтобы летом он был у меня.

– Мы будем делать всё возможное. Снова обратимся к императору, чтобы вернуть вам Силова. Будем хлопотать, будем добиваться, – отбивался от Анерта чиновник, напомаженный, наутюженный.

– Креста у вас нет на шее. Вместо него бы петлю надеть! Такого человека на самую трудную работу! Куда катимся?..

– В революцию, господин Анерт. И тот же Силов первым накинет на всех петлю, которой вы грозите мне. Вы многого не понимаете, сидя в тайге уссурийской, Эдуард Эдуардович. Заговоры, кругом заговоры. Мы с вами скоро будем свидетелями небывалых событий.

– Каких?

– Узнаете. Подождите, вскоре узнаете.

– Мне ждать некогда, завтра выезжаю на Восток, но прошу вас, сделайте исключение для Силова.

– Попытаюсь. Прощайте!

Силов забежал по адресочку. В холодной и тесной каморке принял Спирин. Здесь уже сидело человек пять, о чем-то тихо переговаривались. Федор снял с бороды морозные сосульки, степенно поздоровался со всеми.

– Товарищ Силов, мы навели справки о тебе. Куланин заинтересовался тобой. Поговорить хочет.

– Он кто, большевик?

– Сначала человек, а уж потом большевик.

– Тогда подожду.

Пришел Куланин. Познакомились. Спирин улыбнулся, сказал:

– Силов спрашивал, мол, большевик ли ты? Так кто ты?

– Большевик. И верно ты ему ответил, что вначале человек, а уж потом большевик. Человеком быть нелегко, а большевиком еще труднее, тем более что большевики ставят перед собой задачи одну труднее другой.

Куланин рассказал о положении на фронтах, в стране, после чего долго и дотошно расспрашивал Силова о тайге, народе, их делах. Разошлись друзьями.

И вот сейчас, год спустя, Силов вновь спешил на явочную квартиру. Тут же попал на лекцию Куланина. Куланин тихо говорил:

– Начнём с того, что русская буржуазия готовит дворцовый переворот. Это самое